Страница 5 из 73
– Галлен О'Дэй проводит вас туда поутру, – сказала Мэгги, мотнув подбородком в сторону юноши.
Человек в капюшоне посмотрел на Галлена.
– Ты солдат? – И подошел поближе, не открывая лица.
– Он охраняет купцов, – похвасталась Мэгги, – и уже убил двадцать разбойников. Лучше его не найдете.
Галлен разглядел, что у незнакомца яркие голубые глаза и рыжеватые волосы, подернутые серебром. На Галлена он смотрел непроницаемым взглядом.
Потом, не моргнув и глазом, он выхватил свой меч и взмахнул им, метя Галлену в голову. Галлен вскочил со стула и схватил незнакомца за руку, сдавив ему нерв между локтевой и лучевой костью и вывернув запястье. Галлен знал, что это очень болезненный захват, заставляющий жертву конвульсивно разжать пальцы. Удар меча ушел в пустоту, а сам меч со звоном упал на стол. Галлен продолжал выворачивать незнакомцу руку, поднимая ее вверх и вздергивая противника на носки. Тот кивнул и сказал:
– Хорошо. У тебя кошачья реакция, и ты, наверное, немного знаком с анатомией, раз пользуешься этим приемом.
Галлен отпустил его, удивляясь тому, что незнакомец счел нужным его проверить. Слава Галлена была такой громкой, что наниматели больше не трудились испытывать его мастерство.
Молодая женщина в синем окинула Галлена взглядом и покачала головой:
– Нет, он слишком мал ростом.
– Рост – это иллюзия, – сказал Галлен, поймав ее взгляд. – Мерилом мужчины служит то, что он думает о себе.
– А я вот думаю, что, если на тебя нападет с мечом враг на сотню фунтов тяжелее тебя, ты вряд ли сможешь отразить его удары.
Галлен с трудом разбирал ее слова: она, как и ее спутник, говорила как-то странно, точно рот у нее был полон сиропа, хотя и не с таким сильным акцентом.
– Я упражнял свои запястья с шести лет, – сказал он, – зная, что мне придется сражаться с мужчинами крупнее меня. Я верю в то, что человек может стать тем, кем задумал. И могу заверить, что в мыслях своих я выше, чем кажусь другим.
– Он сгодится, – сказал мужчина, забирая свой меч и тряся от боли рукой. – Хватка у него будь здоров – крепче, чем у меня.
Женщина в синем удивленно приоткрыла рот и улыбнулась.
– На эту ночь меня уже наняли, – сказал Галлен. – Но на рассвете я вернусь. До ворот недалеко, всего пять миль.
Незнакомец переговорил с Мэгги. Условившись о комнатах на ночь и заказав туда обед, двое приезжих начали подниматься по лестнице, но остановились. Мужчина сказал:
– Мы едем с юга, из Бэйл Син. Там еще большой мост через реку. Как только мы переехали, в мост ударила молния. Вам, должно быть, следует оповестить об этом горожан. – Раздалось несколько испуганных возгласов. По закону мост полагалось чинить объединенными силами двух соседних городов – нелегкая повинность.
Галлен не хотел отпускать молодую женщину, свою новую клиентку, не узнав ее имени.
Он спросил себя: будь я самым смелым любовником на свете, что бы я сказал ей? Она уже поднялась до половины лестницы, и раздумывать было некогда. Но Галлен знал, что самый смелый на свете любовник не стал бы медлить. Он встал и сказал громко:
– Миледи! – Двое остановились, и женщина оглянулась на него через плечо. – Когда вы только что вошли сюда и капюшон, упав с головы, открыл ваше лицо, будто бы солнце взошло над горами после унылой дождливой ночи. Мы тут любопытны, и думаю, что мою просьбу поддержат все: не соблаговолите ли вы назвать свое имя? – Речь получилась столь сладкой, что Галлен прямо-таки чувствовал, как с языка капает мед. Стоя с бьющимся сердцем, он ждал ответа.
Женщина улыбнулась ему и на миг задумалась. Ее спутник настороженно ждал, стоя на лестнице чуть впереди нее, но вниз не смотрел.
– Нет, – спустя несколько мгновений ответила она. Оба взошли по лестнице, завернули за угол коридора и исчезли из виду.
Галлен О'Дэй опустился на стул, глядя им вслед, чувствуя себя так, словно сердце ушло у него из груди и он умер малой смертью. Немногие посетители, оставшиеся в харчевне, ухмылялись, глядя на него. Лицо у него горело от смущения.
Мэгги, быстро наполнив два блюда, чтобы снести их наверх, подошла к Галлену, поставила тарелки на стол и сказала:
– Ах ты, бедное обиженное дитятко! Подумать только, как она с тобой обошлась. – Мэгги наклонилась и крепко поцеловала его в губы.
Галлен подозревал, что Мэгги обижена и сердита. Вспомнилось ему также, что у него хватило ума ничего ей не пообещать. Он легонько обнял ее, пока длился поцелуй, потом она хлопнула его по щеке, подхватила тарелки и удалилась танцующей походкой, улыбаясь ему через плечо.
Галлен уперся подбородком в кулаки и сидел так, чувствуя себя полным дураком, пока Симус О'Коннор не затянул песню, а дождь не перестал стучать в окна, – тогда он решил, что пора отправляться. Он помог Симусу подняться на ноги, Симус прихватил бутылку виски, и они вышли наружу.
Грозовые тучи на удивление быстро неслись по небу, а не ползли, как обычно. Галлен довольно хорошо видел при свете неполных лун, которые таращились на него с небес, точно два глаза. Старая кобыла Симуса стояла в гостиничной конюшне через улицу, с охапкой доброго сена в кормушке. Галлен оседлал лошадь и помог Симусу влезть на нее, вывел кобылу из конюшни и двинулся на север, по дороге в Эн Кохен. Копыта стучали по булыжнику. На задах гостиницы Галлен различил в тусклом небесном свете двух медведей, роющихся в мусорной куче, остановился и окликнул:
– Орик, это ты?
– Привет, Галлен, – проворчал басом один из медведей.
– Зачем ты роешься в помойке? – спросил Таллен, удивляясь, что не заметил, как Орик вышел в заднюю дверь харчевни. – У меня хватит денег, и Мэгги могла бы дать тебе полное блюдо еды. – Галлен предложил это не без опаски. Медведи так много едят, что способны разорить любого.
– Не беспокойся. Мэгги приберегла для меня кучу вкусных объедков. Вот покопаюсь тут, потом поищу улиток на холме. Попирую от души, право слово.
– Что ж, каждому свое, – сказал Галлен, поражаясь, как всегда, вкусам своего друга. – Я вернусь на рассвете.
– Хочешь, я пойду с тобой?
– Нет, поешь уж как следует.
– Ну тогда Бог с тобой, потому что меня-то с тобой не будет. – Симус, мешком сидя в седле, затянул песню. Галлен вздрогнул от вещих слов медведя, потянул кобылу за повод и зашагал вперед.
В гостинице Мэхони леди Эверинн шагала взад и вперед перед своей простой постелью. Толстая перина и мягкие красные покрывала манили ее, но она, несмотря на усталость, не находила себе покоя. Комнату освещала одинокая тусклая свечка. Приличия ради Эверинн заказала две комнаты. Ее телохранитель Вериасс сидел, понурив голову, в ногах кровати и тщетно дожидался, когда его госпожа угомонится.
– Поспи немного, дочь моя, – сказал он. Он сам двое суток почти не спал, но Эверинн знала, что он будет сидеть у нее в ногах и бодрствовать, пока они не окажутся в безопасности. Он откинул свой коричневый капюшон, открыв обветренное лицо.
– Не могу, отец, – откровенно призналась она. – Кто мог бы уснуть теперь? Ты все еще чуешь их?
Старик встал, помотал головой, встряхнув длинными, золотистыми с серебром, волосами, и подошел к умывальному тазу. Полив себе на руки чистой холодной водой из кувшина, он насухо вытер их. Потом открыл окошко, высунул в него руки, скрючив длинные пальцы, как когти, и стоял так некоторое время, прикрыв, как в трансе, свои острые голубые глаза. Старик мог улавливать запахи руками, но Эверинн не дано было видеть, как он это делает.
– Да, – сказал он наконец. – Я по-прежнему чую завоевателя. Он далеко, возможно, километрах в двадцати отсюда, но он не уходит. Остается лишь надеяться, что теперь" когда моста больше нет, он застрянет на той стороне.
– Быть может, завоеватели пришли в этот мир по какой-то другой причине? – сказала она полувопросительным, полуумоляющим тоном. – Если ты чуешь завоевателя, это еще не значит, что ему нужны мы.
– Не обманывай себя, – помолчав, сказал Вериасс. – Тлиткани послала своих воинов, чтобы убить нас. И этот мир – превосходное место для засады, поскольку караулить нужно лишь у одних ворот. – Он говорил со знанием дела. Тлиткани, Золотая Королева, держала Вериасса в плену четыре года, сделав его своим советником. Вериасс был наделен даром разгадывать людей, и не только людей, постигать чужие мысли и настроения. Он так хорошо справлялся со своими обязанностями, что многие считали его провидцем. Никто не понимал Тлиткани лучше, чем Вериасс.