КГБ во Франции

Что же касается второго метода, который заключается в том, чтобы внедрять в советскую экономику результаты технического прогресса на Западе, то Москва здесь располагала разведорганами (КГБ, ГРУ, восточноевропейские разведслужбы), об эффективности которых рассказано в этой книге. Данные органы в дальнейшем будут использоваться еще более активно. В кадровом "вальсе", начатом Михаилом Горбачевым со дня его прихода к власти с целью сделать советскую систему более эффективной, принял участие и КГБ. Появились новые люди, сложились новые структуры. О них еще ничего не известно, но они, безусловно, усилят КГБ.

Западные страны должны оставаться начеку. В последние годы некоторые из них уже начали жестко реагировать на разрушительную деятельность советской разведки. Например, операция "Исход", начатая в 1981 году Соединенными Штатами с целью помешать утечке технологий на Восток. Совсем недавно, в 1985 году, 15 стран – членов КОКОМ (Координационный комитет – орган НАТО, контролирующий продажу техники социалистическим странам) договорились о создании комиссии экспертов по вопросам технологии и безопасности. Военные, входящие в эту комиссию, будут давать профессиональные консультации дипломатам из КОКОМ, которые ежегодно составляют перечень материалов, запрещенных к вывозу. Комиссия будет определять, какая техника может быть использована в военных целях.

Американцы вот уже три года говорили о необходимости создания такой комиссии. Большинство европейских стран (и Япония, член КОКОМ) противились этому. Для них упомянутый орган мог стать новым тормозом в деле развития торговых отношений между Востоком и Западом. Франция же выступила в поддержку проекта, несмотря на серьезный дефицит в торговле с СССР. Подобная солидарность Франции и США объясняется, безусловно, существованием досье "Фэарвелл".

Сведения, данные агентом Фэарвеллом, заставили французское правительство пересмотреть Уголовный кодекс, мало соответствовавший новым формам секретной войны. До настоящего времени из 30 статей, относящихся к государственной безопасности, лишь в одной предусматривалось наказание за нанесение ущерба "экономическим интересам Франции". Все остальные относились к вопросам "национальной обороны" страны. В эпоху, когда шпионаж стал более технологическим, чем военным, необходимо иметь и соответствующие средства борьбы против него. Было выработано новое определение государственной безопасности. Теперь должны нести наказание все, кто "посягнул на жизненные интересы нации, а именно: на ее существование, безопасность, территориальную целостность, независимость, республиканский строй, конституционный режим, экономический потенциал и финансовые позиции" (выделено автором).

В то же время контрразведка хотела бы обратить внимание на другой, особенно коварный метод советской разведки: дезинформацию. В УОТ считают, что необходимо наказывать "любого француза, действующего в интересах иностранного государства или предприятия и пытающегося ввести в заблуждение общественное мнение распространением лживой или неверной информации". Комиссия, занимающаяся пересмотром Уголовного кодекса, не пожелала заходить так далеко. По мнению ее членов, определяя дезинформацию как манипуляцию общественным мнением, можно нанести ущерб свободе мнений, основополагающему принципу демократического общества. В конечном счете в соответствии с новым Уголовным кодексом должен понести наказание каждый, кто вводит в заблуждение не общественное мнение, но "руководящие органы Франции".

Это тонкое определение показывает, с какими трудностями сталкиваются демократические страны, когда они хотят выработать эффективные средства защиты от советского шпионажа. Как защититься от вмешательства, не поставив под удар основные свободы? Сложная задача: чем более свободно и открыто общество, тем легче в него могли проникать советские спецслужбы, расшатывая его основы. Свободная конкуренция, законы рынка облегчают технологический грабеж, равно как свобода слова и печати предоставляет широкое поле для проникновения дезинформации из Москвы. Но сколь бы велика ни была опасность, ничем нельзя оправдать ограничения свобод. Что же тогда делать?

Не стоит создавать новый репрессивный арсенал. Ведь существует целый ряд методов, о которых все знают.

Прежде всего, нужно более жестко применять существующие законы о государственной безопасности. Мы уже знаем, сколько стоит измена Франции: в среднем от пяти до восьми лет тюремного заключения (и это лишь в случае, если состоялся суд). Таким образом, менее рискованно передать СССР или его союзникам сведения, способные нанести ущерб жизненно важным интересам страны, чем ограбить банк.

Западные правительства могли бы устранить и еще одну причину зла: огромное количество советских "дипломатов". Во Франции работали 780 представителей Советского Союза против примерно 70 французских дипломатов в СССР. Это неравенство было характерно для любой страны: например, 260 американцев в Москве против 980 советских граждан в Вашингтоне. Почему же не уравнять количество представителей? Эта мера дала бы двойное преимущество: меньше советских работников – меньше шпионов, а те, кто остается, должны будут больше внимания уделять дипломатии, чем разведке. Необходимо поставить и еще один вопрос: должны ли демократические страны, имеющие отношения с Москвой, позволять офицерам разведки использовать дипломатический статус для ведения шпионской деятельности? Мы уже отмечали, что советские руководители предпочитали отношения с позиции силы, которые они исповедовали во всем мире. СССР воспринимал терпимость западных стран не как жест доброй воли, а как проявление слабости, которую нужно использовать. Что он и делал.

Чтобы бороться со шпионажем, западные страны располагают и еще одним эффективным оружием: средствами информации. Именно с их помощью они должны защищаться – вместо того, чтобы хранить молчание или, что даже хуже, держать все в секрете с единственной целью не испортить отношений с Москвой.

В приложении к данной книге вы найдете имена около 80 офицеров КГБ и ГРУ, выдворенных из Франции начиная с 1960 года. И список этот совсем неполон. В основном он был составлен, исходя из соображений, появлявшихся в печати, то есть из заметок на последней странице. Ни причины этих выдворений, ни ущерб, нанесенный шпионами, не обнародованы. Французы были лишены простого права – знать.

Тон прессы, писавшей об этих делах в последние 20 лет, показывает, сколько вреда может принести умолчание. В большинстве случаев вина агентов, арестованных за передачу сведений СССР, не показана с достаточной очевидностью. Они окружены целым хороводом смягчающих обстоятельств. В отчетах, как правило, доводы обвинения были сокращены, а ущерб, причиненный государственной безопасности, зачастую не принимался во внимание. Несут ли за это ответственность журналисты? Нет. Они лишь повторяют то, что им говорят. Однако всем известно, что практически невозможно до суда узнать точку зрения общественного обвинителя. Следственная тайна запрещает это. Итак, им остается довольствоваться версией защиты или близкого окружения агента (семьи, друзей, коллег). Эта версия, обычно появляющаяся в газетах, всегда благоприятна для обвиняемого. По ней читатель никак не может правильно оценить дело.

Как всякое закрытое общество, Советский Союз ненавидел обнародование правды. СССР удовлетворяло молчание, сопровождавшее обычно высылку "дипломатов", тайна или полуправда, окружавшая большинство серьезных дел о шпионаже. Офицеры разведки, таким образом, могли совершенно спокойно применять те же методы сближения, так же оказывать давление, чтобы вербовать новых агентов.

У нас принято поздравлять прессу, когда она хорошо делает свою работу. Восхищаться ее влиянием, когда ей удается отправить в отставку президента Соединенных Штатов ("уотергейтское дело") или заставить уйти с поста министра обороны Франции (дело "Гринпис"). Так почему же держать ее на расстоянии, когда речь идет о деле, в котором на карту иногда поставлено существование страны? Почему не использовать мощь средств информации для осуждения шпионской деятельности Москвы? Если бы каждое выдворение получало широкую огласку, если бы каждое дело использовалось с целью наглядно показать методы работы иностранных разведслужб, то, без сомнения, меньше французов согласились бы на измену.