Страница 20 из 62
«Звездным часом» инквизиции в Мексике стало «великое аутодафе» 11 апреля 1649 года. Оно было специально направлено на так называемых «новых христиан», – как называли в испанских колониях в Америке обращенных иудеев или «конверсос», – которые едва ли не монополизировали торговлю между Испанией и ее колониями. Улики против этих людей были ненадежными. Однако инквизицию прельщали их деньги и имущество, да и, кроме того, тут в Новом Свете у нее имелось даже больше возможностей для фабрикования дел, чем в Испании. «Великое аутодафе» 1649 года было еще большим спектаклем, чем аутодафе 1574 года. Как и в тот раз, о нем заранее возвестили торжественными процессиями с трубами и барабанами через весь Мехико. Толпы стали стекаться в Мехико за две недели до события, некоторые преодолевали расстояние в 600 миль, чтобы увидеть предстоящее зрелище. В день накануне публичного суда была устроена причудливая процессия. По улицам столицы двигались двойные ряды роскошных карет, в которых восседали знатные особы. Во главе этой карнавальной процессии выделялся штандарт инквизиции. Прибыв на площадь, где должно было состояться аутодафе, многие зрители остались в своих каретах на всю ночь, чтобы не потерять удачного места.
Публичному суду должны были подвергнуть общим числом 109 заключенных, представлявших, как сообщалось, «большую часть мексиканской коммерции». У всех заключенных были конфискованы поместья и имущество, и ничто из этого не было возвращено, даже тем, кто впоследствии примирился с Церковью, получив требуемое наказание. Двадцать человек были сожжены в изображении – кто-то из них бежал из тюрьмы, кто-то умер в ней под пытками, двое кончили жизнь самоубийством. Из лично присутствовавших на суде заключенных тринадцать были приговорены к костру, однако двенадцати, после того как они раскаялись в последний момент и примирились с Церковью, милосердно даровали возможность быть удавленными, прежде чем их коснется пламя костра. Только один человек, некто Томас Тревиньо, был в действительности сожжен живьем. В ходе судебного разбирательства он отвергал обвинение в том, что тайно исповедовал иудаизм. Однако в ночь перед казнью он узнал о своем приговоре и вслед за тем открыто провозгласил о своей приверженности иудаизму, заявив о намерении умереть в своей истинной вере.
«Дабы заглушить его богохульственные речи, на аутодафе его вели с кляпом во рту, но, несмотря на кляп, можно было слышать, как он заявлял о своей вере и поносил христианство».
На костре он остался непреклонным.
«Не сломленный до самого конца, он подгребал к себе ногами горящие головешки, а последними различимыми его словами были: «Подбросьте дров, мои деньги стоят того».
«Великое аутодафе» 1649 года явилось отражением инквизиции в Мексике на ее пике. Вообще же казни подобного масштаба были редкостью. По большей части инквизиция в Мексике занималась накоплением богатств, управлением и коммерческим использованием той собственности, которую она конфисковала. Нередко она фабриковала обвинения против людей исключительно ради того, чтобы присвоить себе их имущество и собственность, которые никогда не возвращались, даже если человека признавали невиновным. В годы, непосредственно предшествовавшие «великому аутодафе» 1649 года, инквизицией было конфисковано разного имущества стоимостью 270 тысяч песо. Само «великое аутодафе» дало конфискованного имущества на общую сумму 3 миллиона песо. По сегодняшним деньгам эта сумма была бы равносильна 30 миллионам фунтов стерлингов, а ее покупательная способность в то время была много выше. В восемнадцатом столетии, через сто лет после «великого аутодафе», песо уже значительно обесценилось. Но даже тогда перестройка дворца инквизиции в Картахене после его разрушения британскими пушками стоила 12 600 песо. Во времена «великого аутодафе» трех миллионов песо в таком случае хватило бы для того, чтобы возвести свыше 238 крупных городских построек. Между 1646 и 1649 годами инквизиция выручила достаточно средств от конфискованного ею имущества, чтобы поддерживать свое существование в течение 327 лет. И это без учета ежегодной суммы на содержание в размере 10 тысяч песо, получаемой от испанской короны.
После «великого аутодафе» 1649 года инквизиция в Мексике все больше впадала в спячку, почивая на своем богатстве. К тому времени она получала огромный доход, который практически не требовал от нее никаких усилий. Среди ее главных проблем были обвинения священников в сексуальных преступлениях, например в соблазнении женщин в исповедальне. Таких преступников, однако, редко сжигали, приговаривая к наказаниям различной тяжести. В 1702 году, когда Бурбоны сменили на испанском престоле Габсбургов, инквизиция пришла в упадок. В тот год она возбудила не более четырех дел – три против двоеженцев, одно против иезуита, которому доставляло удовольствие раздевать донага находящихся под епитимьей женщин и сечь их розгами. К концу восемнадцатого столетия война за независимость в Северной Америке, а затем и французская революция обеспечили инквизиции в Мексике новый raison d'etre. Так называемые «вольнодумцы» рассматривались как еретики. Все, относящееся к недавно сформулированным «Правам человека», все, что являлось отголоском аргументов Томаса Пейна или таких французских писателей, как Вольтер, Дидро и Руссо, осуждалось как «вольнодумство». Это также осуждалось как бунтарские настроения – опасные как для государства, так и для Церкви. Инквизиция, таким образом, начинала функционировать не только как инструмент католической ортодоксии, но и как тайная полиция государства. Ее мишенью теперь делался всякий, кто покупал, продавал, печатал, распространял, перевозил или просто читал материалы, излагавшие заразные идеи, а также всякий, кто пропагандировал их устно. Революционные книги и памфлеты, ввозившиеся из Франции, Англии или бывших британских колоний в Северной Америке, стали опасной контрабандой. Всякий, имевший отношение к такого рода контрабанде, подлежал преследованию. Как обнаружили правительства в нашем столетии, достаточно трудно пресечь контрабанду алкоголя, табака, наркотиков и порнографии. Подавить же распространение идей в конечном счете невозможно. Сверх того, к 1810 году инквизиция в Мексике была отрезана от своего верховного органа в Испании, поскольку Испания теперь находилась под наполеоновским игом, а инквизиция в ней была распущена. Поэтому, когда в Мексике началось восстание, власти не имели ресурсов для его подавления и больше не могли надеяться на поддержку со стороны метрополии. И даже роялисты в Мексике стали проявлять к инквизиции такую же враждебность, как и революционные силы. В 1813 году наполеоновское запрещение инквизиции в Испании было подтверждено восстановленными на престоле Бурбонами. Эта мера распространялась и на испанские колонии за границей, включая Мексику, которая к тому времени уже и сама была втянута в борьбу за независимость. Когда волна революции захлестнула всю Латинскую Америку, администрация в Мексике экспроприировала всю принадлежавшую инквизиции собственность. В ее застенках не было обнаружено никаких заключенных. Двери ее дворцов распахнули для народа, который «дал выход своей ненависти».
В январе 1815 года инквизиция была временно восстановлена в Мексике, когда власть в стране на короткое время перешла к роялистам. Имущество трибунала было возвращено, однако от его прежнего богатства осталось всего 773 песо и голые стены без мебели. В 1817 году состоялся последний процесс – над человеком, обвиненным в чтении запрещенных книг. Затем, в 1820 году, когда Мексика добилась независимости от Испании, инквизиция была окончательно и бесповоротно запрещена.
Учрежденная в 1571 году, инквизиция в Мексике распространяла свою юрисдикцию на Центральную Америку, на испанские владения в Северной Америке и – по другую сторону Тихого океана – на испанский доминион Филиппины. Двумя годами раньше, в 1569 году, инквизитор прибыл в Перу, и в 1570 году в Лиме был учрежден отдельный трибунал. Его юрисдикция простиралась к югу до Чили и Аргентины и, по крайней мере в течение некоторого времени, к северу до Колумбии, Венесуэлы и Карибских островов.