Белый бык

Нужно было, однако, разузнать, что за это время случилось с быком, и не упускать из виду старушку и змея. Мамбрес приказал самым расторопным и надежным из своих слуг поспешить вслед за ними, а сам отправился в паланкине на берег Нила, погрузившись в обычные свои размышления.

«Как это получается, – думал он, – что змей, который, по его собственным словам и по мнению стольких ученых мужей, властвует чуть ли не над всею землей, вместе с тем находится в подчинении у какой-то старушки? И как он умудряется время от времени заседать в вышнем совете и между тем пресмыкаться по земле? И зачем он, что ни день, незримо вселяется то в одного, то в другого человека, так что множеству мудрецов приходится выманивать его оттуда искусными речами? Чем, наконец, объяснить то, что у одного живущего по соседству с нами народца он прослыл погубителем рода человеческого, а род человеческий об этом и знать не знает? Я немало пожил, – продолжал рассуждать Мамбрес, – и всю жизнь старался постичь тайны бытия, и вот вижу, что не в силах разобраться в этом нагромождении противоречий. Я не берусь объяснить того, что мне довелось пережить, – ни тех чудес, что я в свое время творил сам, ни тех, что у меня на глазах творили другие. По здравом размышлении я начинаю подозревать, что весь мир зиждется на сплошных противоречиях: «Rerum concordia discor» [41], как говаривал некогда на своем языке мой учитель Зороастр [42]».

Пока он блуждал в этих метафизических потемках (ибо всякая метафизика темна), некий лодочник, распевая бесшабашную песню, причалил к берегу свое утлое суденышко. С него важно сошли трое мужей, кое-как одетых в изорванные и грязные лохмотья; однако это нищенское одеяние не могло скрыть их величественного и царственного обличья. То были Даниил, Иезекииль и Иеремия.

Глава шестая. КАК МАМБРЕС ВСТРЕТИЛ ТРЕХ ПРОРОКОВ И ДАЛ В ИХ ЧЕСТЬ РОСКОШНЫЙ ОБЕД

По слабому отсвету пророческого сияния, еще сохранившемуся на челе Мамбреса, три великих мужа, также озаренные этим сиянием, признали в нем своего собрата и преклонились перед его паланкином. А Мамбрес догадался, что перед ним пророки, не столько по огненному сиянию, исходившему от их величавых голов, сколько по их одежде. Действуя с обычной своей осмотрительностью, полный обходительности и достоинства, он спустился на землю и приблизился к пророкам. Подняв их, он приказал разбить шатры и приготовить обед, в котором, без сомнения, весьма нуждались его гости.

Послал он и за старушкой, благо та успела отойти всего на какие-нибудь пятьсот шагов. Она приняла приглашение и явилась к столу, не выпуская из рук цепочки с быком.

Было подано два супа – один из раковых шеек, другой королевский; в перемену входил паштет из сазаньих языков, налимья и щучья печень, цыплята с фисташками, голуби с трюфелями и маслинами, две индейки с начинкой из раков, груздей и сморчков, а также сосиски. Жаркое состояло из фазанов, куропаток, рябчиков, перепелов и овсянок с четырьмя разными салатами. Посреди стола красовалась ваза с фруктами, как принято по новейшей моде. Пирожные были выше всяких похвал, а десерт поражал великолепием, замысловатостью и разнообразием.

Кроме того, осмотрительный Мамбрес позаботился о том, чтобы к столу не попали ни телячьи языки, ни говяжий бульон, ни бычье филе, ни коровье вымя: ведь несчастный монарх, издали следивший за трапезой, мог счесть это за оскорбление.

Сей великий и многострадальный государь пасся неподалеку от шатров. Никогда еще не изнывал он так жестоко от роковой перемены судьбы, на целых семь лет лишившей его престола.

– Подумать только, – вздыхал он, – что этот Даниил, обративший меня в быка, и эта старая ведьма, которая меня стережет, лакомятся сейчас вкуснейшими яствами, а мне, властелину всей Азии, приходится жевать сено и пить простую воду!

Было выпито немало энгаддийского, тадморского и ширазского вина. Когда оно успело ударить в голову пророкам и волшебнице, разговор пошел с большей непринужденностью, чем в начале обеда.

– Должен признаться, – сказал Даниил, – что во львином рву [43] меня кормили куда хуже.

– Что вы говорите! – воскликнул Мамбрес. – Неужто вы побывали во рву со львами? А почему же они вас не съели?

– Вам ли не знать, – ответствовал Даниил, – что львы не питаются пророками.

– А вот я, – вставил Иеремия, – всю жизнь только и делал, что умирал с голоду; сегодня мне впервые удалось наесться до отвала. Если бы мне предстояло родиться вновь и самому выбрать свою долю, я предпочел бы стать генеральным откупщиком или епископом в Вавилоне, нежели пророком в Иерусалиме.

Иезекииль сказал:

– Однажды мне было приказано триста девяносто дней подряд спать на левом боку и все это время питаться одними только лепешками из пшеницы, ячменя, бобов, чечевицы, пшена и полбы, намазанными [44]… впрочем, не смею сказать, чем их велено было намазывать [45]. Я едва выпросил позволения вместо этого мазать их коровьим пометом. Признаюсь, что кухня господина Мамбреса куда изысканней. И однако наше ремесло не лишено приятности, иначе тысячи людей не лезли бы в пророки.

– Кстати, – сказал Мамбрес, – объясните мне, кто такие Огола и Оголива и почему они, по вашим словам, были столь неравнодушны к жеребцам и ослам?

– Ах, – отмахнулся Иезекииль, – это всего-навсего риторические прикрасы.

Когда было покончено с этими откровенными излияниями, Мамбрес перешел к делу. Он спросил у трех странников, что их привело в государство Амазиса. В ответ выступил Даниил; он сказал, что с той поры, как пропал Навуходоносор, Вавилонское царство охватила смута; что там совсем не стало житья пророкам; что цари, по всегдашнему своему обыкновению, то валяются у них в ногах, то велят всыпать им сотню плетей, и что в конце концов им пришлось искать прибежище в Египте, пока их не успели побить камнями на родине. Затем выступили Иезекииль и Иеремия; они говорили так долго и так возвышенно, что их едва можно было понять. Что же касается волшебницы, то она не спускала глаз с быка. Рыба Ионы застыла в воде прямо напротив шатра, а. змей резвился в траве.

После кофе все пошли прогуляться по берегу Нила. Тут белый бык, учуяв поблизости своих мучителей-пророков, испустил ужасающий рев, яростно бросился на них и ударил рогами; а так как у пророков всегда была только кожа да кости, непременно забодал бы их до смерти, если бы владыка всего сущего, который все видит и которому до всего есть дело, в тот же миг не обратил их в сорок. Они даже не заметили этого и, как ни в чем не бывало, продолжали свою болтовню. То же самое случилось впоследствии с Пиэридами [46]: вот до какой степени баснословие подражает истории!

Это новое происшествие навело мудрого Мамбреса на новые размышления.

– Три великих пророка обращены в сорок, – сказал он себе. – Этот пример должен отвратить нас от пустословия и пристрастить к похвальной сдержанности.

Придя к выводу, что мудрость выше красноречия, он, по своему обыкновению, принялся было обдумывать эту мысль, как вдруг его взоры поразило грандиозное и устрашающее зрелище.

41

И в согласии вещей – противоречие (лат.).

42

В действительности Вольтер приводит слова Горация («Послания», кн. І, XII, 19).

43

О пребывании Даниила во львином рву рассказывается в Библии (Книга пророка Даниила, VI, 1 – 29).

44

Иезекииль, гл. IV.

45

В Книге пророка Иезекииля сказано: «И ешь, как ячменные лепешки, и пеки их при глазах их на человеческом кале» (IV, 12).

46

Пиэриды – дочери македонского царя Пиэра; они стали состязаться с музами и за это были превращены Аполлоном в сорок (греч. миф.).