Страница 25 из 60
— Алехо! Алехо! — вдруг прозвучал снаружи женский голос.
Хозяин тут же повалился на пол. Секундой позже со всех сторон застрекотали автоматные очереди. Пули рассекали воздух, разумеется, не задевая адского посланника. Лежащий пластом Алехо думал только об одном, хватит ли того эквивалента, который он получит за исполнение гражданского долга, после покрытия повреждений в жилище на покупку будильника, который он обещал жене на День Женщин?
Стрельба прекратилась. Через двери с трех сторон ворвались жандармы в сутаномундирах, и, видя. Меффа целым и невредимым, от изумления разинули рты. Фаусон удивил их еще больше, когда достал свой спрей и нажал головку. На сей раз распространился не благовонный аромат фиалок. Полыхнуло огнем. Нечеловеческий вой вырвался из глоток полицейских. Пламя охватило одновременно все их тела, мундиры и внутренности, однако не затронуло ни колченогой мебели, ни стен, ни даже какого-то любопытствующего ребенка, который вбежал вслед за стражами порядка. Мефф незамедлительно проник сквозь фанеру, растолкал двух притаившихся за нею жандармов, еще раз пшикнул огнем и погрузился в лабиринт проходных дворов. Погоня быстро осталась позади. Еще два переулочка, улица и он почувствовал себя в безопасности. В здешней одежде, со скромной красотой южанина, он почти не отличался от туземцев.
Он шел по городу, несколько взбудораженному, несколько напуганному. По улицам проносились летучие патрули. Люди отворачивались и молчали. Впрочем, возможно, им просто нечего было сказать. Всюду висели плакаты с Бандальеро на фоне Пернатого Змея со святым Христофором в лапе, а также другие картинки, совершенно непонятные. Особо часто попадались афиши, разрисованные цветочками и пальмовыми веточками, на которых были изображены десятки туземных физиономий. Может, передовики труда, может, представители каких-то местных властей?
Надо признать, что Мефф обрел уверенность в себе. Он все более сживался с амплуа дьявола, которое как-то перестало вызывать у него недоверие и страх. Сознание, что он, совсем еще недавно серый небокоптитель, оказался совершеннее вооруженных до зубов жандармов, сильнее местных деспотов, не говоря уж о непреодолимой пропасти, отделяющей его от обычных людей, наполняло его истинно сатанинской спесью. Какое изумительное ощущение — не чувствовать страха! Хотя… а вдруг эти дурни сообразят, с кем имеют дело, вдруг да найдут заклинателя бесов или попа-патриота? Он ускорил шаги и тут же оказался на удивительно просторной площади, плотно забитой длинной, извивающейся очередью. Граждане в праздничных бежевых хлопчатобумажных нарядах, многократно стиранных, терпеливо стояли, медленно передвигаясь, словно бусины четок. Конец очереди терялся где-то в паутине улочек, а начало скрывалось в узком сводообразном подъезде. Что за дефицит мог привлечь столько народа?
Он попытался пройти в подъезд. — Талон есть? — буркнул один из кряжистых стражей, с автоматами в руках поддерживавших сознательный порядок в странной очереди.
Мефф попятился и уже намеревался уйти, когда его внимание привлек плакат, висевший рядом с подъездом. А, чтоб тебя! С картинки на него взирала искривленная бешенством физиономия чудовища. Невероятно! Гигантская очередь вела к Вурдалаку!
Он поискал глазами, конец очереди. Выстаивание в общем порядке заняло бы несколько недель. Впрочем, у большинства «очередников» были с собой складные креслица, спальные мешки, небольшие палатки. Многие играли в карты, кто-то что-то лепил из глины, на некоторых отрезках проходили банкеты впереди— и сзадистоящих. Еще дальше поп-очередник венчал молодых. В ста метрах за ним хныкал новорожденный, к очереди то и дело подъезжал катафалк, а еще чаще ассенизационная машина. Как Фаусон узнал позже, отличившихся граждан премировали «очередными» отпусками без содержания сроком до трех недель. В принципе, этого хватало. Однако, как пройти в павильон? Даже игнорируя часовых. Весь виварий был обит алюминиевыми листами, и неосатана весьма сомневался, сможет ли он проникнуть сквозь алюминий. Попытки же ворваться силой означали, что он как бы добровольно лез в ловушку. Нет, нет. Надобно поискать другого способа.
Десятое место в очереди занимала объемистая особа с собачкой (люди, обреченные на многодневное выстаивание, забирали с собой живность, что хоть и не было разрешено, но тем не менее и не запрещалось). Фокстерьер ворчал и рвался в скверик с травкой, однако матрона не покидала занятой позиции, видимо, не доверяя соседям. Зато отпустила поводок. Песик влетел в рахитичные кустики и уже через минуту, привлеченный Фаусоном, скрылся за углом дома. Мефф привязал животное к бетонному столбику, а сам, уставившись на образец, начал сосредоточиваться, вспоминая кабалистические заклятия, которые кто-то в виде заметок повыписывал на полях приложения к «Who is Who?». Сначала по ошибке превратил собаку в камень и пришлось обращать всю реакцию. Наконец при очередной попытке почувствовал, как тело синьора Дьябло съеживается, сворачивается, трансформируется. В голове гудело, разворачивалась симфония звоночков, а в мышцы вонзались тысячи иголок. Потом боль прекратилась и Мефф почувствовал себя хорошо, хоть и четвероного. Он дружелюбно тявкнул привязанному фокстерьеру и выбежал на площадь.
— Где ты шляешься, Хуанита! — крикнула дама, а видя отсутствие ошейника и поводка, сильно шлепнула друга человека. — Вечно ты все теряешь, лахудра, а ведь когда-то была такой приличной сучкой!
Фаусону захотелось заворчать и впиться зубами в толстую икру, но ради добра дела он сдержался. От входа их отделяли теперь всего три человека. Меж тем возникло новое осложнение. Мефф увлеченный своей трансформацией, не заметил, как откуда-то появилась взлохмаченная дворняга, налетела на него сзади и незамедлительно забралась ему на спину.
«Брысь, педераст!» — хотел крикнуть возмущенный Агент, но вместо этого у него получилось только кокетливое ворчание. К счастью, хозяйка, которой не улыбалось иметь щенков без родословных, не пожалела зонтика. Тем временем они оказались на пороге. Один из четырех бессловесных церберов разорвал талон и их поглотило холодное, плохо освещенное чрево.
Очередь двигалась с монотонностью конвейерной ленты на заводе. Три минуты — шаг вперед. Три минуты… Коридор извивался, как греческий орнамент, и лишь через полчаса они оказались перед раздвижными дверями, напоминающими вход в кабину лифта в гостинице средней руки. Мефф Фаусон, либо, ежели желаете, сучка Хуанита, рассматривал толстую даму со все возрастающим удивлением. С пожилой матроной творилось нечто странное. Она дрожала как в лихорадке. На лбу вздулись жилы, лицо пошло пятнами… Над квазилифтом зажглась надпись: «В твоем распоряжении три минуты». Автоматические двери пропустили их внутрь.
Помещение походило на обычный виварий. Кабина посетителей была погружена в темноту, зато за броневым стеклом в ярком свете кварцевых ламп находился выгул для Вурдалака. Впрочем, слово «выгул» в данном случае звучало чрезмерным комплиментом. Просто небольшая утоптанная площадка с тройкой безлистных деревьев и будкой (вход был загорожен решеткой). На земле валялось несколько весьма несвежих объедков. Сам Вурдалак апатично сидел в углу и безразлично глазел в пространство. Выглядел он бедновато, даже, пожалуй, жалко и, что тут скрывать, совершенно беззащитно.
Шикарную даму с собачкой охватило бешенство. Из элегантно раскрашенного рта вырвался поток площадной брани, кулаки принялись угрожать животному. Из ее выкриков Мефф понял, что она проклинает косматого узника за все: за несложившуюся жизнь, за недостатки и дефицит, за тяжелую работу, за постоянное отсутствие покоя и уверенности в завтрашнем дне, за мужа, которого куда-то когда-то забрали и он до сих пор не подал признаков жизни, за сына, отбывающего службу в монастыре морской пехоты, за дочку, которая совсем распустилась. «Ты, оборотень, паршивый, ты!» За ложь и обман! За безнадежность! За то, что бог забыл о Кортезии, за самого Кортеса, за скандальную соседку, за дворника, который донес, за начальника по работе, за очереди, за язву двенадцатиперстной кишки. «Ты, дьявольское отродье! Ты, сукин сын! Ты, буржуй треклятый! Ты!» Наконец проклятия перешли в сплошной неразборчивый крик и рыдания.