Страница 6 из 87
Разгромив Безье, армия «крестоносцев» продолжает свой жуткий марш через Лангедок, не оставляя после себя ничего, кроме крови и руин. Один за другим падают Перпиньян, Нарбон, Каркассон, Тулуза; деревушки, селения и замки сожжены и разграблены.
Этот Альбигойский крестовый поход, один из самых долгих и самых жестоких за всю Историю, построен по тому же принципу, что и заморские крестовые походы: этого требовал папа, на одинаковых белых плащах изображен все тот же красный крест, одинаковое воздаяние на земле и на небесах ожидают крестоносцы Франции и крестоносцы Святой Земли: наверху — спасение, а здесь, внизу — добычу.
Почему такое ожесточение, такое систематическое разрушение? Почему такую красивую землю внезапно отдали на поругание варварам, свирепствующим чуть ли не по всей Европе?
В начале XIII в. Лангедок еще не входил в состав Франции. Это была независимая вотчина, язык и весь уклад жизни которой были ближе к испанским королевствам — Леону, Арагону и Кастилии, чем к Иль-де-Франсу. Управляли ею несколько благородных семей, среди которых выделяются графы Тулузские и могущественный дом Транкавель. Что касается культуры, то она была одной из самых утонченных во всем Христианском мире, исключая, быть может, культуру Византии; впрочем, у этих двух культур было много общего.
Высоко оценивается там философия; поэзия и куртуазная любовь восхваляются, как замечательные интеллектуальные достоинства в обществе элегантном и блестящем; огромную роль играет изучение греческого, арабского, древнееврейского языков, в то время как в Люнеле и Нарбоне в школах изучают древнюю иудейскую эзотерическую науку — Кабалу.
Также в противовес тому, что мы можем наблюдать в то время в Европе, здесь, под милосердным небом провансальской культуры царит религиозная терпимость. Может быть, это было потому, что коррумпированная, непримиримая и уже несостоятельная римско-католическая Церковь пользуется не слишком большим уважением — приходы без месс, без священников, или же со священниками, предпочитающими другие виды деятельности, нежели их священство; может быть также, потому что эта страна, благодаря своему географическому положению, остается открытой для различных проникающих в нее культурных течений; обрывки мусульманской и иудейской мысли, исходящих из Марселя — перекрестка торговых и морских путей, различные влияния, идущие из Северной Италии или же пробивающие себе дорогу через Пиренеи.
Но какой бы блестящей ни была эта культура, она несет в себе также и свойственные ей слабости, среди которых не последнее место занимает отсутствие единства. Как только Церковь, озабоченная установлением там своего авторитета, решила действовать, Лангедок проявляет почтение и не способен выдержать ее безжалостный натиск, тем более безжалостный, что в самом сердце этой пленительной культуры свирепствует самая грозная за все времена Средневековья ересь — альбигойская, вышедшая из истинной Церкви, с ее собственными иерархией и соборами, проникшая во все крупные города Германии, Фландрии и Шампани и имеющая там ошеломляющий успех.
Эта ересь имеет несколько названий. Но то ли потому, что в 1165 г. еретики были приговорены к смерти церковным трибуналом города Альби, то ли потому, что этот город долгое время оставался одним из важнейших их центров, название «альбигойцы» получило повсеместное распространение. Их также зовут катарами (Cathari; Patarini в Италии), и имеется несколько более ранних имен — ариане, марцианиты, манихейцы.
И все равно эти термины далеки от того, чтобы открыть единую и сплоченную реальность, так как в действительности альбигойская ересь насчитывала множество различных сект, сходных по основным принципам, но отличающихся некоторыми деталями.
Их религия, как и многие другие, основана на дуализме, только она более законченная. Мир есть театр конфликта между двумя непримиримыми началами: духовным началом Добра и материальным началом Зла; чтобы победило Добро, Свет, нужно порвать с материальным, оскверненным миром Зла и Мрака, богом — узурпатором", дурным началом, прозванным «Rex Mundi» — «Королем Мира». Нужно быть бедным, целомудренным и чистым, говорят катарские проповедники — «Совершенные», превзойти нечистую материю, отказаться от всякой идеи «власти», чтобы воспринять только идею Любви. Только тогда душа может достичь спасения и совершенства; иначе через целую серию переселений она будет вновь и вновь воплощаться в тело, пока, освобожденная, она не сможет достичь совершенной чистоты.
А чтобы сделать это, человек, созданный Сатаной, может освободиться только посредством личного познания, опыта или «гнозиса», которые способствуют его прямому контакту с Богом, без человеческого посредника и без понятия веры. То есть катары отбрасывают всю церковную иерархию и свод догматов римско-католической Церкви. В глазах последней самым темным пунктом в ереси катаров является их отношение к Христу. Безусловно, он согласился сойти в этот чувственный, нечистый мир, чтобы указать душам дорогу к свету; но он только внешне выглядел человеком, а на самом деле был видением, подчиняющимся земным законам, но совершенно не имеющим к ним никакого отношения. Он никак не мог быть сыном Божьим, а был, в лучшем случае, его образом, самым совершенным из ангелов, или пророком.
И тогда Дьявол попытался умертвить его на кресте, и раз крест есть орудие Зла, то он ни в коем случае не должен быть предметом поклонения, так как в действительности Христос не мог страдать и умереть на этом кресте.
Церковь — Рима — Roma — противоположное началу Любви — Amor, которую представляет Иисус, и следовательно, это Церковь Дьявола, погрязшая в ереси. Все, что от нее исходит — пагубно, и ее таинства не имеют никакой ценности, ведь вода для крещения и гостий для причастия сделаны из нечистой материи.
Однако, вопреки силе своего убеждения, катары не были ни свирепыми, ни фанатичными, и это одна из причин их успеха. Это были мудрецы, влюбленные в простоту и желающие спасти души людей, мистики, обладающие, возможно, некой великой космической тайной; некоторые моменты их доктрины, остающиеся в тени, могут заставить думать, что она содержала какое-то эзотерическое знание.
Они осуждают равно брак, плоть и зачатие, которые, бу-дучи далекими от служения началу Любви, идут только от «Rex Mundi». Но так как в большинстве своем катары были обыкновенными мужчинами и женщинами — кроме «Совершенных» с очень строгими моральными установками, — то сексуальность не совсем исчезла из их жизни. Чтобы ее простить, то перед смертью над ними свершается таинство, присущее только катарам — «Consolamentum», — обязывающее их прожить оставшееся им время в абсолютном целомудрии. Вполне возможно представить себе, что они осуществляли нечто вроде контроля за рождаемостью и даже за абортами; верование, на которое намекали некоторые инквизиторы, обвиняя еретиков в «противоестественной сексуальной практике»; кое-кто из их врагов вменял им в вину содомию под тем предлогом, что они всегда ходили проповедовать по двое.
Мы видим, что вся жизнь их была благочестием, добротой и строгостью. Их церемонии и молитвы происходили не в храмах и церквах, а в специальных домах или сараях, или же на сельском рынке. Каждый Совершенный отдавал свое имущество общине, чтобы посвятить себя размышлениям, преподаванию и уходу за больными; катары считали, что они на самом деле представляют Церковь Любви, и, следовательно, более близкую к учениям апостолов, чем римско-католическая Церковь, предававшаяся всем мирским порокам.
Такова в общих чертах история этого религиозного движения, которое распространяется в Лангедоке и прилегающих к нему провинциях, нанося этим вред католической Церкви. К нему вскоре присоединяются многие благородные семьи, потому ли, что они оценили религиозную терпимость, или же они не могли больше выносить развращенность официальной Церкви, ее упадок и явную несостоятельность. Как бы то ни было, тридцать процентов Совершенных были выходцами из лангедокской знати. В 1145 г., за полвека до Альбигойского крестового похода, святой Бернар явился собственной персоной, чтобы поразить катаров, и он был удивлен тем, что тех было действительно очень много, но «не было учения более христианского, нежели учение катаров, и нравы их были чисты».