Стерва на десерт

Огонь уже завладел половиной кабинета. Пылали занавески, стулья. Стеллажи с вкусными для огня бумагами уже обуглись и только дымились. Пожар медленно, но верно подползал к дверям.

— Вперед! — пророкотала Маруся и первая бросилась на амбразуру.

Тушили мы долго. Так как пользовались только подручными средствами — ни песка, ни огнетушителей мы так и не дождались. Благо, в комнате, была раковина и куча емкостей, типа, кружек, тарелок, сахарниц. Вот из них мы и заливали беснующийся огонь. Еще топтали его ногами, сбивали уцелевшими ковриками. Но круче всех боролась с пожаром Маруся. Словно ангел возмездия, она носилась по кабинету, размахивая, как знаменем, своей кошмой, набрасывалась на языки пламени, била их, топтала, и вновь срывалась с места в поисках новых.

Когда пожар был почти потушен, (оставалось залить лишь отдельные костерочки) в комнату на метеорной скорости влетел Кузин. В его вытянутых руках алел огнетушитель.

— Нашел! — проорал он радостно, после чего нажал на рычаг.

С шипением и писком из раструба вылетела нестройная струя белой массы.

— Работает! — взвизгнул начальник. — Вот! — и он вновь нажал на рычаг.

Баллон в руках Кузина задрожал, забился, потом вылетел, упал, закружился волчком по комнате, и к-а-а-к плюнет пузырчатой пеной в потолок.

— Спасайся, кто может! — взвыла я, ныряя под стол.

— Мама! — пробасил Кузин и тоже бухнулся на пол.

Через 4 минуты, когда все содержимое баллона было выплеснуто на потолок, стены, почерневшее окно, наши испуганные физиономии, мы выбрались из укрытий. Обозрели разгромленную комнату. И ужаснулись. Пейзаж напоминал иллюстрацию к футуристическому боевику или фантастической утопии, типа, Земля после атомного взрыва. Представьте: выжженное пространство комнаты, закопченные стены, обугленный шнурок, свисающий с потолка, бывший некогда очень миленькой люстрой, по углам груды головешек, луж, грязных тряпок, и все это покрыто ляпушками потусторонне-белесой массы.

— Н-да, — только и сказал Кузин, окинув соколиным взглядом сей разгром.

Н-да, — закивали мы, утирая с лица подтаявшую пену. Больше ничего вымолвить мы не успели, так как в комнату, пошаркивая, вползла Галина Ивановна. Увидев, что стало с ее кабинетом, а пуще с ее Дусей (превратившейся в черный стручок) она зарыдала.

— Одни несчастья, одни несчастья на нас сваливаются. Да что же это! Сначала Кирилл Авангардович, потом Даша, а теперь Дуся. Да что же это!

Княжна, до сего момента с сочувствием поглядывающая на потерпевшую, скривилась и сквозь зубы прошептала, обращаясь к недавней своей осведомительнице, той самой, которая сообщила ей, кто такая Дуся.

— Авангард Кирилыч и Даша, тоже бегонии?

— Что вы! — всплеснула руками сплетница. — Даша, это та самая уборщица, ну та, которую убили в туалете.

— Да вы что? — охнула я, без приглашения влезая в разговор. — А какое она имеет отношение к Патентному бюро?

— Как какое? Она здесь работала.

— Но она же…

— Уборщицей она только подрабатывала, на пол ставки. А числилась она здесь, архивариусом, — с большим удовольствием докладывала кумушка, найдя в нашем лице благодарных слушателей. — Ее убили, вы, наверное, слышали…

— А Андеграунд Косматыч этот, его тоже убили? — охнула Княжна.

— Нет, он умер своей смертью год назад.

— Так чего же она про него сейчас вспоминает?

— Да так, к слову. Жалко же мужчину, не старый ведь был.

— А-а, — протянули мы неуверенно. Она бы еще своего деда вспомнила, которого фрицы в 43-ем убили.

Мы отошли от сплетницы, решив осмотреть помещение на предмет сохранности имущества.

— Все погорело, — констатировала Княжна, разворошив груду головешек.

— Все архивы, — всхлипнула истеричная Галина Ивановна. — Да что там архивы, все новые документы тоже. Ничего не осталось!

— Странно, — задумчиво проговорила я. — Я не пойму, где очаг возгорания. Все электроприборы выключены. Ни чайника, ни камина.

Я прошлась по комнате, остро всматриваясь в руины. Мне подумалось, что это явный поджог. Ведь не могло так полыхнуть из-за проводки. Значит, кто-то этот пожарчик организовал. Правда, не совсем ясно, зачем кому-то палить Патентное бюро. Неужто в нашем НИИ еще и пироман завелся?

Канистры не нашла, как не учуяла и запаха бензина или спирта, зато под столом обнаружила полуобгоревший спичечный коробок.

— Чей это? Не знаете? Не ваш? — Начальница протестующе замотала головой. — А почему дверь была заперта? — спросила я, оглядывая замок. — У вас же код, зачем вы еще и заперли ее.

— Я не запирала, — испугалась Галина Ивановна. — Я пошла в канцелярию чайку попить. Дверь захлопнула. И все.

— Но кто-то ее запер. Вернее, повернул колесико вот так. — И я продемонстрировала, как кто-то повернул колесико на замке. — Тогда можно просто захлопнуть дверь и тогда без ключа ее не откроешь.

— Но кто? Неужели Ниночка? — пробормотала Галина Ивановна.

Я напрягла свою глупую память, чтобы вспомнить, кто такая эта Ниночка. А! Вспомнила. Эта та самая чудачка, которая из года в год ходит с одной и той же прической, под кодовым названием «грива льва». Еще она носит очки-бабочки, гигантские пластмассовые серьги, и находится в том возрасте, когда уменьшительное Ниночка ей уже совсем не «катит», короче, бабе было под полтинник, не меньше.

— Кстати. Где она? — встрепенулась Галина Ивановна. — Когда я уходила, она оставалась в комнате.

— Может, обедать пошла? — предположила я.

— Да, да, наверняка, — закивала головой Галина Ивановна и тут же зашарила глазами по кабинету, надеясь найти ответ. — Если пальто нет, то она точно ушла в столовую, она ходит на фабрику-кухню, там говорит, кормят лу…

В этом месте Галина Ивановна замолкла. С выпученными глазами и все еще открытым ртом, она привстала со стула, ухнула своей мощной рукой по не менее мощной груди, выдохнула «О-о!», после чего повалилась на стол без единого проблеска сознания.

— Чего это она? — испугалась Маруся, подбежав к пострадавшей. — Перенервничала что ли?

— А, может, сотрясение? Вон она как в дверь билась… — предположил кто-то из массовки.

— Но не головой же. — Маруся побила Галину Ивановну по щекам. Безрезультатно — начальница погоревшего бюро осталась все такой же безучастной. — Притащите кто-нибудь нашатырь, — выкрикнула наша мать Тереза в коридор. — А еще…

Что еще хотела Маруся от любительниц зрелищ, мы так и не узнали, ибо она не договорила, а подобно Галине Ивановне замолкла на полу слове, выпучилась, охнула, но только без чувств не упала, а осталась стоять, подобно статуе.

— Да что вы все с ума посходили! — выругалась я.

— Там…там… — И Маруся с распахнутым, как у умирающей рыбины ртом, вновь замолкла.

— Что там? — еще пуще осерчала я.

— Она. — Почему-то шепотом закончила давно начатую фразу Маруся. И показала пальцем в дальний, заваленный обломками стеллажей угол.

— Да кто она-то? — не поняла я и шагнула к подружке.

Сначала я не увидела того, на что указывал Марусин перст, уж очень захламлен был угол разными головешками, а потом, когда сделала еще один шаг, на этот раз левее, разглядела… О, господи! Между обгоревших остовов стеллажей, между куч сгоревшего дерева, на залитом водой и пеной полу лежала Ниночка. Вернее, это была уже не она, а то, что от нее осталось — обгоревшее до черноты и скукоженное до размеров тряпки тело да буйные, лишь тронутые огнем кудри.

— Мама! — прошептала я басовито и брякнулась на круглые колени Галины Ивановны.

Мой некорректный поступок произвел неплохой эффект, от толчка женщина очнулась и проблеяла «Пить». Но напоить бедняжку было некому, так как любопытные кумушки в полном составе вломились в комнату и, тесня другу друга, бросились к месту гибели несчастной львиноголовой Ниночки.

Тут я спохватилась и с криком: «А ну назад!» преградила им дорогу.

— Посмотрели, дайте другим посмотреть! — заблеяла одна из толпы.

— Вон! — рявкнула я.