Страница 59 из 60
– Кассета кончилась, – догадалась я, – надо ее перевернуть.
– Извините, девочки, дальше я вам прокрутить не могу, – развел руками Юра. – Запротоколированный допрос обвиняемого не подлежит огласке. Тайна следствия, сами понимаете…
– Но вы же только что… – я даже дар речи потеряла от разочарования. – Только что дали нам послушать… И не было никакой тайны…
– Я дал вам послушать ее болтовню, которая по существу, к делу не относиться… Нам до того преступления дела нет, преступник все равно уже в морге, замечу, без гениталий и пальцев… Мы позволили ей столько трепаться только затем, чтобы она не замкнулась, не ушла в несознанку… Эта кассета может пригодиться ее адвокату, но нам она без надобности. А вот следующая, на которой записан ее рассказ о том, как она убивала Галича, и тех двух женщин, это другое дело…
– А как она их убивала? – робко спросила я.
– Галича заманила на задний двор запиской, часть которой вы умудрились прочесть, и содержание которой мы, милиция, знаем только с ваших слов…
– Не отвлекайтесь, – строго сказала я. – Заманила запиской и…
– Когда он пришел, тюкнула камнем по голове, оттяпала причиндалы, потом перерезала горло, сбросила тело в яму, закопала. Все!
– А Катю?
– Скинула с балкона, вы же видели…
– Но зачем?
– Она увидела то, чего не должна была видеть. – Юра задумчиво поскрябал щетинистую щеку, не иначе решал, говорить или нет. На наше счастье, решил сказать. – Ганец спустя пару дней разрыла могилу Галича.
– Она еще и некрофилка! – ахнула я.
– Дело не в этом. Просто до нее на третьи сутки дошло, что записка, которую она Галичу прислала, и которая, по сути дела, была единственной против нее уликой, осталась у него в кармане. Надо было ее срочно изъять. Что она и сделала. За этим занятием ее застукала Катерина, которой в ту ночь (а Заяц-Ганец разрывала могилу на рассвете, считай, ночью) не спалось. Вы должны об этом знать, вы в тот вечер провожали ее в номер…
– Она увидела это с балкона?
– Да, – кивнул головой Юра. – Только с вашего балкона так хорошо просматривался задний двор…
– Я помню, – задумчиво протянула я, – как Катя рассказывал нам, что видела ночью что-то странное, да Сонь?
– Да. Мы разговаривали с Катей буквально за час до ее смерти.
– Поведение Жени ей показалось странным, но она все же не пошла в милицию… не понятно почему. Пошла бы, глядишь, осталась бы жива…
– Она вызвала Женю для разговора? – догадалась Сонька.
– Вот именно… За что и поплатилась. Заяц назначила ей встречу в удобное для себя время (двенадцать часов дня – идеальное время для убийства, в корпусе почти никого), пообещала все объяснить…
– Потом вывела Катю на балкон, заговорив ей зубы, и столкнула, – хмуро проговорила я.
– Ну, вам ли не знать, – хохотнул Юра, похоже, он никак не мог мне простить того, что я доставила ему столько беспокойства.
– А потом? – не дала разгуляться его сарказму Сонька.
– Потом она скрылась с места преступления через черный ход и влилась в толпу зевак.
– А за что она Гулю хотела убить? – спросила она, брезгливо сморщившись, похоже, она уже перестала Жене сочувствовать.
– Эта Гульнара Садыкова была не так ненормальна, как хотела казаться. Конечно, она была сильно не в себе, и у нее действительно по весне съезжала крыша, но ее последние концерты, один из которых я сподобился пронаблюдать, были сплошь постановочными… Когда она поняла, вернее почувствовала, психи они вообще очень чувствительные, так вот, когда она просекла, что в санатории твориться что-то странное, она решила затеять свое собственное расследования…
– Леля, у тебя, оказывается, был конкурент! – съязвил Геркулесов.
– Да. И конкурент не слабый, – улыбнулся Юра. – Она была вездесуща, настойчива, неутомима. Не сыщик, а мечта! Именно она выследила журналиста Эдика, которого приняла, замечу, вместе с твоей, Коль, женой, за призрака. Она думала, что в санатории бесчинствуют призраки… Потом она вычислила убийцу. Как мне кажется, совершенно случайно. Она тогда постоянно таскалась по территории, искусно изображая бесцельные шатания душевнобольной, за всеми подглядывала, подслушивала, устраивая засады в кустах, наверное, заметила что-то подозрительное в поведении Ганец. И установила за ней круглосуточное наблюдение…
– Одного не понимаю, – проговорила я задумчиво, – как она узнала, где зарыт Галич…
– Пока мы можем только гадать, Садыкова без сознания, – меланхолично изрек Юра.
– Н-да, – протянули мы с Сонькой.
– Теперь, надеюсь, вам все ясно? – встряхнулся Юра.
– Вроде бы… – начала я, но тут меня перебила Сонька:
– Нет не все!
– Ну что еще? – недовольно сморщился он.
– Не ясно, кто убил Лену! Лену из Сургута! Ведь она умерла! И она встречалась с Галичем! Это наводит на размышление…
– Несчастный случай. Елена Родина боялась высоты. Она упала.
– Точно?
– Это официальная версия, – пожал плечами Юра.
– А неофициальная?
– По моему глубокому убеждению, Елену убила ваша соседка по столу…
– Эмма Петровна? – в один голос ужаснулись мы с Сонькой.
– Какая еще Эмма Петровна? – разозлился он. – Я говорю об Оксане Павловне Соловьевой…
– Эта та, что в брульянтах? – не поверила Сонька. – Соломенная вдова покойного Васи Галича?
– Она самая.
– Вы уверены?
– Я уверен, но доказать не могу. Есть только мотив и косвенные улики…
– Мотив ясен, – встряла я. – Ревность. Ведь Галич параллельно встречался и с ней, и с Леной?
– Как показывают факты, то да. Те же факты показывают, что Оксана устраивала разборки с соперницей и даже однажды пыталась ее побить…
– Эти факты вам птичка на хвосте принесла?
– Постпрашал горничных, она в курсе всех событий…
– Еще какие косвенные улики имеются?
– Оксану видели на винтовой лестнице за десять минут до смерти Елены.
– Все?
– Все.
– Мало, – резюмировала я.
– Было бы больше, давно бы арестовали, – досадливо пробормотал он. – Самое же главное доказательство ее вины – ее поведение во время допроса. Она страшно перепугалась, когда я начал с ней разговор о Елене. Побледнела, глазки спрятала… Потом начала врать по пустякам, путаться в показаниях, юлить и имитировать обморок… – Он пожал плечами. – Но такое доказательство я не могу предъявить суду.
– Расколоть не пытались? – очень живо поинтересовался истосковавшийся по ментовским будням Колюня.
– Пытались, но где там… Стоит на своем: ничего не знаю, ничего не ведаю, а с этой кикиморой болотной, в смысле Леной, Васенька мой вовсе и не встречался!
– А пальчики проверили?
– Знаешь, сколько их там? Десяток! Наши же горничные не сильно стараются, пыль вытирая. – Он аж побагровел от возмущения. – А Соловьевские отпечатки есть, да только толку от этого… Признается, что в номере была, но давно, причем ни одна, а с подружкой, подружка, тут как тут, подтвердила, что посещала люкс вместе с подозреваемой еще до того, как в него Елена въехала… – Он вытер пот с лица не очень свежим клетчатым платком. – Я, конечно, не настаиваю на том, что Соловьева столкнула Родину намеренно, может, это и вправду был несчастный случай. Сцепились, наверное, из-за этого племенного жеребца Галича, одна другую и столкнула… Могла бы и Соловьева пострадать, но пострадала Родина…
– Представляю, как этой Оксане обидно было, – задумчиво проговорила Сонька. – Соперница устранена, любимый в полном твоем распоряжении, да вот незадача – любимый-то пропал…
Юра кивнул, соглашаясь с Сонькой, потом еще раз обтер лицо своим задрипанным платком, пригладил волосы, подтянул штаны и провозгласил:
– Ну, мне пора!
– Уже? – почему-то расстроилась Сонька.
– Дела, сами понимаете… – Он довольно приветливо нам кивнул и, пожав Кольке руку, покинул помещение.
Мы остались в палате втроем.
– Сколько ей дадут? – спросила я у Колюни, как только Юра вышел.
– Трудно сказать…
– Двадцать, двадцать пять или больше?