Плачь, влюбленный палач!

— Меня и выбрали только потому, что пенсионеры против всех голосовать не умеют… — продолжала отбрыкиваться депутатша.

— Да ладно. Уймись ты, — прервала Ксюша поток Сонькиных оправданий. — Тем более, что телефончик у тебя плохонький, красная цена ему вместе с чехлом баксов 100…

После этих слов Ксюша, нацепив на мордочку знакомую горделивую улыбку, вытащила из рюкзака серебристый телефончик-раскладушку фирмы «Самсунг». Щелчком открыла его и продемонстрировала экран.

— Мультимедийный монитор на жидких кристаллах, — бросила она небрежно. — Новейшая модель.

— А у меня… А у меня панельки съемные. Разноцветные.

— А у меня выход в интернет.

— А у меня 25 мелодий!

— А у меня такая полифония, что хоть дискотеку устраивай.

— А у меня чехол из змеиной кожи.

— А в мой вмонтирована видеокамера, — торжественно выдала Ксюша, уев Соньку окончательно.

Так они и стояли друг напротив друга, взмыленные, запыхавшиеся, как после недавнего бега, с выставленными вперед телефонами. И были в этот момент смутно похожи на малолетних идиотов, что сравнивают в бане свои причиндалы.

Потом, как по команде, обернулись и уставились на меня. В глазах обеих был приказ: «Доставай свой. Будем сравнивать!». Вот тут я не выдержала и расхохоталась.

— Ну и дурочки вы!

— Это еще почему? — насупилась Ксюша, но телефон убрала.

— Да потому что ваши аппараты вам не понадобятся.

— Как?

— Так. Вы в лес едите. В самую глушь области. Там спутниковая связь не работает, — все еще смеясь, закончила я.

— Не может быть! — в один голос вскричали подружки.

— Может.

— Но как же мы будем связываться с внешним миром?

— Там, между прочим, есть обычный телефон. С него и позвоните.

— Но как же…

— Все, разговор закончен, — отбрила я поклонниц прогресса, ибо увидела, как из-за поворота показалась знакомая машина. — За нами приехали.

— Кто?

— Милиция.

Я помахала рукой водителю подъезжающего «козелка». Он махнул мне в ответ. Потом машина затормозила, дверь, скрипя, отварилась, и из кабины показалась голубоглазая, румяная, хорошенькая, но сердитая физиономия моего жениха.

— Залазьте, — скомандовал он.

— Коленька! — радостно заголосила подружки и резво закидали вещи в салон. — Каким ветром?

— Так и знал, что на автобус опоздаете, — недовольно пробурчал он. — Никуда вас отпустить нельзя.

— Пупсик, — промурлыкала я и потрепала Колюню по волнистым, как у херувима, волосам. — Не ругайся.

— Едут, черт-те, куда. Лыжницы, тоже мне, — продолжал бубнить Геркулесов. — Будто я не знаю, что им не горы снежные, а дискотека нужна…

— Коленька, — начала увещевать его Сонька. — Ты же знаешь, что любим мы только тебя.

— Задницами там не крутить! — рыкнул Геркулесов, не обращая внимания на наши заискивания.

— Да перед кем там? — я невинно захлопала глазенками. — Ты же знаешь, что за мужики работают в нашем НИИ. Чудики одни…

— Ладно, — буркнул он и замолк.

— А ты ему не сказала, что на турбазу биатлонистов привезут? — прошептала мне на ухо Ксюша.

Я в ужасе замотала головой. Скажи я ему, не видать мне турбазы, как своих ушей.

— И про банкиров, которые там будут чей-то день рождение справлять? — в другое ухо дунула мне Сонька.

Я вновь задергалась, как китайский болванчик. Еще ни хватало ему знать, что на турбазе будет полным полно нормальных мужиков. Пусть уж живет спокойно, считая, что кататься на лыжах мы будем исключительно в компании наших институтских чудаков. А о них он знал не понаслышке.

Дело в том, что познакомились мы с Коленькой не при самых романтичных обстоятельствах, а именно при расследовании убийства, даже нескольких, кои совершал в нашем НИИ один мерзкий мужик. Геркулесов приехал на вызов, а я была главной свидетельницей по делу, вот так мы и пересеклись. Пока шло следствие, мы часто встречались, так как я, по моей версии, силилась помочь стражам правопорядка, а по его, путалась под ногами и мутила воду. Ладили мы, как кошка с собакой, если не сказать больше: как коммунисты с демократами, но, как и они, жить друг без друга не могли. Сблизились мы только после того, как он спас меня от убийцы, который чуть не пустил меня на фарш.

С тех пор прошло пол года, но практически ничего в наших отношениях не изменилось — мы так же плохо ладим, но жить друг без друга не можем. Главная проблема, на мой взгляд, в том, что мы совершенно друг другу не подходим — он не в моем вкусе, а я не в его. Начнем с внешности. Мне нравятся брюнеты, демонической наружности, но с ангельским характером. Геркулесов же прямая противоположность моему идеалу — светлый, румяный, смазливый херувим с мерзким нравом. К тому же упертый, твердолобый, взрывной, и что самое ужасное — романтичный. Именно из-за своего романтизма и упертости он бросил адвокатскую практику (он служил в престижнейшей юридической фирме) и по зову сердца (?!) устроился работать в уголовный розыск. Понимаете? Тогда больше ничего объяснять не надо. Скажу только одно — мы с его мамой, дамой необыкновенного ума и деловитости, почти уговорили нашего Коленьку вернуться к юридической практике. И он почти согласился. Сейчас он для виду выкабенивается, но, как мы ожидаем, к весне сдастся. Вот тогда я и приму, наконец, его предложение, и стану его женой.

Кстати, я тоже не попадаю под его идеал. Коленька всегда балдел от тургеневских девушек, эдаким скромниц, аккуратисток, домоседок с длинными естественными волосами, в приличных платьях и с каким-нибудь невинным хобби, типа вышивания крестиком. Я же прямая противоположность сему пресному образу. Яркая, быстрая, шумная и бесшабашная, я обожаю откровенные наряды, яркий макияж, дорогие безделушки. Любимым моим местом отдыха является ночной клуб, любимым напитком — ерш, а главным хобби — кокетство. Правда, я не курю, много читаю, дальше кокетства не захожу и очень хорошо готовлю. Видимо, по этому Коленька меня и терпит.

— Теплые вещи взяли? — нарушил свое обиженное молчание Геркулесов.

— Взяли, — радостно доложили мы.

— Книги?

— Да когда нам там чи… — начала Сонька, но, получив удар локтем под дых, затараторила. — Конечно, взяли, Николай Николаич, полное собрание сочинений Эмиля Золя.

— Водки, надеюсь, немного?

— Не-е-ет. Бутылочку.

— Смотрите у меня. — Он погрозил нам пальцем.

Мы послушно закивали и, как примерные детсадовки, положили ручки на коленочки, всем своим видом выражая смирение. Но Геркулесов не унимался.

— Ну а ты, невестушка моя золотая, что взяла с собой, кроме вагона косметики?

— А что, мне разве еще что-то понадобиться? — невинно поинтересовалась я.

— Леля, — строго прикрикнул Геркулесов. — Смотри у меня…

— Смотрю, смотрю…

— Писульки-то свои взяла?

Я кивнула. Геркулесов успокоился.

Дело в том, что «писульками» бесстыжий Коленька называет мой литературный труд. Именуемый романом «Преступная страсть». Пишу я его давно, и все никак не удосужусь закончить. И дело не в том, что Муза меня редко посещает. Отнюдь. Меня муза просто задолбала своими визитами, причем, в самые неподходящие часы, например, рабочие. Проблема состоит в том, что я ваяю свой «шедевр» на допотопном, почти антикварном компьютере, который регулярно виснет, или как говорят программисты «глючит». Виснет он наглухо, то есть перезагрузкой дело не поправишь — надо его разбирать и заменять одну из «сдохших» деталей другой. Пока я провожу диагностику, пока достаю раритетные запчасти, пока чиню, проход месяц, а то и полтора. И за этот срок я успеваю забывать не только сюжетные повороты, которые продумала и выстрадала до поломки компьютера, но даже имена главных героев…

Когда мне это надоело, я решила мысли записывать. Вроде выход. Но не в моем случае. Проблема оказалась в том, что я, оператор ЭВМ со стажем, могу быстро печатать, но совершенно не умею писать от руки. Конечно, когда-то могла и даже имела красивый почерк, но за годы работы на компьютере мои пальцы привыкли к необременительному тыканью и касанию, и совсем разучились держать ручку. По этому, мои рукописи похожи на что угодно — на письмена древних египтян, на записи дауна-левши, на рисунки ребенка с ДЦП — на что угодно, но только не на заметки писателя. Ко всему прочему мои мысли (мои скакуны) проносятся в голове с такой скоростью, что неуклюжие пальцы за ними просто не поспевают.