Штык и вера

Кое-кто из толпы принялся пятиться, другие мешкали, продолжали стоять, и только вперед не стремился больше никто.

Старый, искалеченный еще на японской офицер в глазах солдат превратился в грозного могучего богатыря.

– Долго я буду ждать? Считаю до десяти…

Начать Мандрыка не успел. Люди уже двинулись прочь, вначале потихоньку, стыдясь товарищей, однако исход был практически предрешен.

И в это время с другой стороны здания школы грянуло несколько разрозненных выстрелов, а еще через мгновение их покрыл слаженный залп.

Мандрыка невольно повернулся на звуки, и толпа, как по команде, вновь ринулась к вожделенной решетке.

Кто-то из самых ловких почти перелез единственное препятствие, отделяющее его от юнкеров.

– Пли! – коротко и безжалостно взмахнул рукой полковник.

Пули прошили насквозь людские тела, прошли через следующие и застряли где-то в третьих рядах.

Одних уцелевших это отрезвило, других, наоборот, раззадорили вид крови и крики умирающих товарищей.

После второго залпа этот задор пропал.

Толпа устлала убитыми и ранеными землю рядом с оградой, а сама отхлынула назад.

– Я предупреждал! – выкрикнул вдогонку Мандрыка, но многие ли слышали его?

Дальнейшее предугадать было нетрудно. С другой стороны здания стрельба переросла в перестрелку, это же могло случиться и здесь, поэтому полковник приказал юнкерам залечь.

Рисковать жизнью подчиненных Мандрыка считал себя не вправе. Сам он остался стоять, и никаких следов волнения не было видно на его крупном бесстрастном лице…

– …Как вы понимаете, господа, разместить вашу бригаду тоже проблема… – Поздний обед несколько успокоил Всесвятского, и теперь он уже не хотел во всем идти навстречу Сухтелену.

Высокие договаривающиеся стороны успели немало поколесить по городу. По предложению Всесвятского осмотрели остатки взорванных складов, побывали на собрании сочувствующих партии кадетов, выезжали на окраины, прикидывая наиболее угрожаемые места.

Первый гражданин добросовестно играл роль гида, а в довершение сопроводил гостей в ресторан.

В отдельном кабинете их было шестеро. Трое офицеров, Всесвятский, гражданин по финансам Мендельман и Свечин – по иностранным делам. Последнее словно намекало, что бригада не является для города родной и может вполне рассматриваться как иноземная сила.

Зато среди собравшихся не было Трофима. Всесвятский явно не хотел нагнетать обстановку, вызывать скандал, да и не верил, что профессиональные военные согласятся пойти под начало штатского человека, а в придачу еще революционера.

Правильно решил. Сухтелен еще в начале совместной поездки заявил втихаря первому гражданину республики: бригада может подчиниться главе правительства, но персонально Муруленко – никогда и ни за что.

Подполковник ждал в ответ высокопарных слов, конкретных аргументов, расплывчатых обвинений – всего что угодно.

Вместо этого Всесвятский самодовольно улыбнулся и молча кивнул.

Трофима он не любил, втайне побаивался, а если терпел, то исключительно из-за того, что не был единовластным правителем и не мог решать вопросы сам. Если же гражданина по обороне скинут посторонние господа офицеры, то одно это действо сполна окупит их приход.

В подобном ключе Всесвятский думал и теперь, однако наряду с хорошими видел и негативные стороны пребывания в Смоленске офицерского отряда: например, неизбежные обвинения в контрреволюционности его, Всесвятского, раз он допустил в город явно враждебные свободе элементы.

Наряду с этой глобальной проблемой в голову стали лезть чисто бытовые вопросы. Например, где разместить и на что содержать внезапно прибывшую вооруженную силу. Казна и без того пуста.

– В городе было около десяти тысяч солдат, – продолжил свою мысль Всесвятский. – Часть из них самораспустилась, отправилась по домам, однако довольно много и оставшихся. Все казармы заняты ими. Других же помещений у нас нет.

И опять Сухтелен не стал говорить, что весь отряд по численности не превышает двух полных рот.

– Можно у юнкеров. Я думаю, они с готовностью потеснятся, – предложил Раден.

И в этот момент начался бой. Как раз там, где предполагал разместить отряд барон.

Цвет лица Всесвятского мгновенно изменился с красного на белый.

Сидящие переглянулись, словно кто-то из них мог знать причину отдаленной схватки.

– Банда?.. – наконец смог выдохнуть первый гражданин.

– Через весь город – и нигде никто? – проглотив половину слов, спросил Сухтелен.

Все поняли смысл вопроса. Пройти незаметно через половину Смоленска и атаковать именно юнкеров, не затронув больше никого, – в этом было что-то нереальное.

– Надо бы кого послать… – медленно произнес Мендельман и вдруг громко выкрикнул: – Говорил же я, что надо восстановить в городе телефонную станцию!

И почти сразу как подброшенный вскочил Раден:

– Господин подполковник! Позвольте мне!

Сухтелен помедлил с ответом. Секунды, но они показались барону часами.

– Там Ольга… – вырвалось у Радена, а затем он несколько сконфуженно умолк на полуслове.

Молча поднялся Изотов, шагнул к дивану и поднял стоявший в сторонке «льюис».

Подполковник перевел взгляд с одного подчиненного на другого и на редкость спокойным голосом обронил:

– Подождите немного, господа. Есть один вопрос. Раз банда маловероятна, то скажите, господа, которые граждане, могут ли это быть местные? Скажем, запасные?

Его глаза приобрели цвет стали.

Правители невольно поежились. Холод в глазах Сухтелена показался им сродни холоду могилы.

– Все может быть, – выдавил из себя Всесвятский. – Сегодня они говорят одно, завтра – другое.

– Даже вас не слушают? – прежним спокойным тоном поинтересовался Сухтелен.

– Почему же… слушают… – промямлил первый гражданин.

– Вот и хорошо. Тогда поедете с нами.

И без того бледное лицо Всесвятского стало белее снега. Он приоткрыл рот, пытаясь возразить, однако посмотрел на суровые лица офицеров и стал подниматься молча.

Он поднимался так медленно, словно его позвали на казнь в качестве главного действующего лица.

– Вам плохо? – Сухтелен изобразил на лице слабое подобие участия.

– Нездоровится, – умирающе произнес Всесвятский.

– Ничего. Пройдет. Мы ведь не сразу к юнкерам поедем. Мы сначала заскочим в казармы. Митинг соберем. Вы перед солдатушками, бравыми ребятушками выступите. Объясните им сложность момента. А уже потом вместе с ними двинем юнкеров выручать. Вы же умеете очень красиво говорить. Так красиво, что все вас слушают, аки пророка. Ведь правда?

Сухтелен посмотрел на двух других граждан правительства, ища у них подтверждения своим словам.

– Он среди нас лучший баюн, – охотно подтвердил Мендельман, а Свечин лишь молча кивнул.

– Вот и чудненько. – И едва финансист и дипломат с облегчением перевели дух, добавил: – Но ведь и вы, граждане, не промах? Втроем-то веселее! Поверьте старому армейскому душегубу.

И хотя Сухтелен никогда не был баюном, ему поверили.

– Ваша беда заключается в вашей горячности, любезный барон, – Сухтелен говорил тихо, чтобы никто не слышал. – Налетели бы мы вчетвером, отвлекли внимание… Надолго ли? А сейчас…

Он кивнул в сторону ограды, от которой только что убрали трупы. Последние солдаты уже скрылись в ночной тьме, и возле школы воцарилась относительная тишина.

– Ладно. Идите к Ольге Васильевне. Спросите, доставить ее домой или она заночует здесь? – подтолкнул ротмистра Сухтелен.

– Слушаюсь! – бодро отозвался Раден.

Впрочем, по мере его приближения к лазарету, в котором помогала перевязывать раненых девушка, бодрость барона заметно уменьшилась. И если с виду Раден выглядел лихим гусаром, то внутри он был юным неопытным кадетом.

– Ольга Васильевна, вас можно на одну минуту?

Пострадавших среди юнкеров было на удивление немного. Четверо погибли и с десяток получили ранения, да и то тяжелых оказалось лишь двое.