Штык и вера

Жаль, что ее нельзя было проводить огнем. Солдаты принялись вгонять в винтовки новые пачки патронов, и лишь Орловский смог позволить себе впервые за весь бой вскинуть трехлинейку и, как на стрельбище, дважды выстрелить вслед убегавшим.

Двое упавших добавили остальным прыти, и освещенная часть улицы мгновенно опустела. Зато из темноты вновь открыли огонь, разве что прицел взяли еще хуже, чем в первый раз. Пули свистели едва ли не в поднебесье, и уже никто не пытался вжаться в неласковый булыжник.

Отбитая атака и отсутствие потерь лишили солдат робости. Орловский не спеша прошелся перед фронтом и с удовлетворением отметил, что люди стали много спокойнее.

А вот о нем этого сказать было нельзя. Смущала целеустремленность бандитов. Перед ними лежал целый город. Было бы логичнее захватить то, что плохо лежит, и дать деру. Они же ввязались в бой, словно поставили себе целью завоевать Смоленск или хотя бы добраться до резиденции правительства. Зачем?

Нет, резон захватить новоявленную столицу у них был. Скажем, для основательного грабежа. Только для подобной акции требовались и соответствующие силы. Это не поселок, которым легко овладеть с налета, повластвовать там какое-то время, а затем направиться дальше. А то и вообще сделать своей базой.

Но если это не налет, а захват, то следующий логичный ход – обойти очаг сопротивления и атаковать обороняющихся с тыла. Если же нет, то достаточно блокировать их на какое-то время, за которое остальная часть банды сумеет вывезти из города то, что достойно их внимания.

Где-то в стороне школы прапорщиков вспыхнула густая перестрелка с участием пулеметов. Орловский подумал было, что посторонняя стрельба может вызвать у его людей панику, однако напротив: мысль, что кто-то еще отбивается от банды, причем этого «кого-то» явно много, вызвала у солдат энтузиазм. Всем сразу стало казаться, что презираемые недавно юнкера сами перейдут в атаку, потихоньку начнут очищение города, а следовательно, продержаться надо не так-то и долго.

– Ваше высокоблагородие, приказание выполнено! – Курицын подошел во весь рост, словно и не летали здесь неприятельские пули.

Чуть в стороне от него жался Семен.

– Как там? Тихо? – спросил Орловский.

– Так точно, пока тихо! – отрапортовал Иван Захарович.

Тут же, опровергая сказанное, чуть правее, где у истока небольшой улочки был поставлен заслон, часто и суматошно загрохотали выстрелы. Почти сразу сквозь них прорезались крики, а затем стрельба стала быстро перемещаться в сторону дома правительства.

– Семен! К левой заставе! Пусть отходят к резиденции. Быстро! – приказал Орловский.

Он в последний раз посмотрел вдоль улицы. Сам он на месте бандитов обязательно бы атаковал небольшой отряд, чтобы уничтожить его с двух сторон. Но то ли потери оказались чувствительными, то ли с управлением у них были проблемы, – на том конце лишь продолжали часто и бестолково стрелять.

– Отходим! Всем держаться вместе!

Отступление вообще на редкость неприятная штука. Сам факт, что противник оказался сильнее, порою выводит на грань повиновения даже сплоченные части, если же при этом приходится прорываться с боем…

Однако авторитет Орловского был высок, и люди слушали его, как дети слушают отца.

Провожаемые выстрелами, солдаты выскочили на открытое пространство и на секунду поневоле застыли.

Через площадь торопливо бежали остатки правой заставы, а за ними неслись разнообразно одетые люди, стреляли убегавшим в спины, старались догнать. Само же здание безмолвствовало, словно было покинуто.

– Стой! По бандитам! С колена залпом! Пли!

Залп подействовал отрезвляюще. И на тех, кто в азарте несся за убегающими, но вместо долгожданной победы получил пули в спину. И на тех, кто сидел в резиденции, не то не умея разобраться в происходящем, не то просто растерявшись.

Молчаливые окна засверкали вспышками выстрелов. С броневика запел свою песню пулемет, и ему вдогонку ударил другой, из здания. Оба пулеметчика, как машинально отметил Орловский, невольно взяли высокий прицел. Видно, боялись попасть в своих. Но для многих наступающих оказалось достаточно и этого. Они сразу смешались, потеряли темп, что дало возможность беглецам добежать до заветной цели.

Не всем. Почти сразу со стороны захваченной улицы поднялась ответная стрельба, и кое-кто из заставы упал, застыл на мостовой. Упала и часть преследователей, уж не понять, от чьих пуль, но на их место уже выбегали новые. И, перекрывая какофонию боя, раздался звонкий голос Орловского:

– В штыки!

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Стрельба вспыхивала в самых разных местах города. Это были уже не отдельные выстрелы, которые весь день тревожили слух обывателя. И не отдельная схватка рядом со школой прапорщиков. Нет, теперь даже самому далекому от армии человеку было ясно, что в городе идет настоящий бой. Вернее, сразу несколько боев, разделенных извилистыми улицами.

К частому треску винтовок постоянно примешивалась азартная пулеметная пальба, изредка глухо бухали гранаты, порою сквозь эту какофонию доносились яростные крики сошедшихся в рукопашной… В одних местах стрельба на время стихала, чтобы возобновиться с новой, зачастую удвоенной силой, в других замолкала окончательно, и было непонятно: чья берет?

Про нападение банды из Рудни в городе знали практически все. Известие невесть как облетело обывателей, заставляя некоторых из них взяться за припрятанное оружие, гораздо большее число – попрятаться самим, а всех остальных – сидеть за закрытыми ставнями, прислушиваться к пальбе и тупо ждать решения своей участи.

Впрочем, на обывателей бандиты пока не разменивались. Так, постреливали вышедших и выглянувших из домов, стреляли в собак, в сами же дома практически не заходили. Предпочитали прежде разделаться с очагами стихийного сопротивления: двумя большими и полудюжиной мелких.

Степан Петрович с самого начала возглавлял один из таких очагов. Он как раз встречался с теми самыми проверенными людьми, о которых говорил своим гостям, когда на вокзале заголосили пулеметы. Их грозная песнь пришлась на окончание рассказа о бесчинствующей в недалекой Рудне банде, и вникать в смысл мужчинам долго не пришлось.

Часть беседующих проворно исчезла, остальных, человек десять, нападение заставило разойтись, но лишь затем, чтобы забрать из тайников винтовки и патроны.

Это был город Степана Петровича и его друзей. Здесь они родились, выросли, знали каждую улочку, любой переулок.

Решение пришло сразу. Глупо сражаться в одиночку. Против силы надо собирать свою силу, и небольшая группа двинулась к юнкерам.

Юнкера были организованны, ими командовал бывалый командир, и если была надежда справиться с бандой, то она могла быть связана лишь со школой.

Шли быстро, избегая площадей и главных улиц. Была проделана немалая часть пути, когда на одном перекрестке внезапно столкнулись с идущим наперерез отрядом.

Коварная луна как раз выглянула из облаков, осветила улицы, и в ее бледном свете противники сразу обнаружили друг друга.

Бой был короток. Несколько человек, бывших со Степаном Петровичем, так и остались лежать на перекрестке. Кто-то был убит на другой стороне. Однако бандитов было раза в два больше, и смоляне стали отступать.

Как это часто бывает, отступление переросло в бегство. Степану Петровичу со своей ногой было никак не угнаться за здоровыми. Он стал быстро отставать. Пули же свистели над головой, и где-то сзади раздавался топот ног.

Дальнейший кусок не оставил в памяти почти никаких следов. Скорее всего, Петровичу удалось перелезть через какой-то забор, затаиться, пропустить погоню мимо, а потом, для гарантии, попетлять задами и глухими переулками.

В себя Степан Петрович пришел от близких голосов. Он сидел, прислонившись к какому-то забору, чертовски болела нога, а легкие ходили ходуном от недавнего бега.

Винтовка все еще оставалась с ним, и это вселяло призрак надежды. Одинокое облако как раз набежало на луну. Вокруг сразу потемнело, зато к невнятному говору добавился отдаленный шум мотора, и этот шум заметно приближался с каждым мгновением.