Страница 6 из 75
Не объяснять же правду этому бородачу, тем более что правды этой он не захочет ни понять, ни принять!
– Тады вообще не сахар! Землица-то завсегда прокормит, а вот вам в городах будет плохо, – вздохнул Прохор.
От него исходило впечатление основательности, надежности, как от той земли, на которой он рос и которую обрабатывал. Сколько их, крепких мужиков, готовых терпеливо переносить лишения, прошло перед Орловским за долгую службу! А потом за несколько дней те же самые мужики, казавшиеся идеальными солдатами, вдруг посходили с ума и немало способствовали установившимся Содому с Гоморрою…
Именно способствовали. Орловский заставлял себя ни на минуту не забывать, что устроили это все-таки не они.
– Ничего, мы как-нибудь, – как некое заклинание произнес Орловский, хотя и сам не очень верил в то, что говорил.
– Бог не без милости, – с каратаевскими интонациями поддержал Прохор.
И совсем не в тон словам где-то недалеко прозвучал громкий выстрел из трехлинейки и почти сразу – второй.
– Опять балуют, – неодобрительно покачал головой Прохор и поднялся со своего места. – Пошли посмотрим.
– Пошли, – согласился Орловский.
Навстречу им по толпе пробежал шорох: «Охвицера поймали, паскуду! Шлепнули гада!»
Орловский сразу утратил весь интерес. Да и было его совсем немного. Прохор тоже остановился и в сердцах сплюнул. То ли не озверел окончательно, то ли просто надоело бесконечное продолжение одного и того же.
А тут как раз на площадь, позвякивая бубенцами, под разухабистую музыку гармошек, выскочила кавалькада разряженных троек. Все они были забиты разношерстной публикой, и серая шинель нараспашку соседствовала рядом с дорогим пальто, рядом красовались самые разнообразные женские наряды.
– Гуляй, граждане! Свобода! – выкрикнул с головной тройки господин в приличном, но уже порядком перепачканном костюме. В подтверждение своих слов он взмахнул над головой наполовину опустошенным штофом, вот только делиться выпивкой ни с кем не стал.
– Эй, браток! Налей чуток! – прокомментировал голос из толпы и был сразу покрыт громовым хохотом.
Господин весело осклабился в ответ, но вскочивший сосед, для чего-то перевязанный поверх костюма пулеметной лентой, молча посмотрел на толпу так, словно она вся состояла из его личных врагов.
– Добра навалом, лишь взять не стыдись! – прокричал первый господин и снова взмахнул бутылью. – Довольно мы гнили в окопах на потеху мирового капитала! Пусть теперь капиталисты поделятся тем, что когда-то отняли у нас!
– Что-то не похож он на окопника, – не выдержав, тихо произнес Орловский. – Да и на труженика не очень.
– Это точно, – подтвердил Прохор. – Не то бандит, не то политический.
Орловский не видел между этими понятиями особой разницы, благо сам по молодости примыкал к молодежным кружкам и об их уровне нравственности знал не понаслышке. Прожитая жизнь заставила изменить многие из прежних взглядов, поменять прежние приоритеты, по-новому взглянуть на теоретиков, жаждущих подогнать мир под свои надуманные теории.
– Граждане! – вновь закричал господин. – Кто не цепляется за юбку собственной бабы, кто хочет истинной свободы, вступайте в мою коммуну! Устроим рай во всем уезде! Водку и баб обещаю!
Он стиснул пышную грудь восседавшей в том же тарантасе раскрашенной девицы, и та взвизгнула с притворным возмущением.
– Прочитай свои стихи, Санька!
Худосочный, явно нетрезвый юноша с длинными давно немытыми волосами поднялся рядом с говорившим и патетически завопил:
– Слыхали? – Господин вновь показал в улыбке желтоватые зубы и с чувством поцеловал поэта. – Молодец!
– В банду набирает! – брезгливо сплюнул Прохор, а Орловский с едва заметной иронией поправил:
– Не в банду, а в коммунию.
– Один хрен!
Надо сказать, что особого желания вступать в коммуну, или, по мнению некоторых, в банду, толпа не изъявила. Не в силу каких-то моральных устоев, а просто потому, что наиболее буйные уже организовали свои коммуны и шлялись сейчас вдоль дорог, а здесь оказались люди большей частью семейные, не видевшие своих близких давно и потому спешившие по домам. Да и не только бабы влекли к себе повоевавших солдат. Там, в родных деревнях, по слухам, давно делили землю, и ставшие вольными люди боялись оказаться ни с чем.
Но все же несколько человек не устояли перед искусом и изъявили желание присоединиться к гулявшим.
Главарь спросил каждого, как зовут, окинул пополнение оценивающим взглядом, а затем самолично налил новобранцам по стакану самогона.
Затем вновь заиграли гармони, и под их музыку тройки тронулись с места, должно быть, налаживать коммуну в масштабах уезда.
– Граждане свободной России! – вскричал после их отъезда дородный господин, как показалось Орловскому, до того ораторствовавший в углу площади. – Разве для того дана свобода, чтобы творить беззакония, прикрываясь ее святым именем? Веками все лучшие люди мечтали о свержении кровавого режима, чтобы наладить лучшую, справедливую жизнь. А теперь, когда тирания пала, отдельные люди восприняли это как сигнал к удовлетворению своих самых низких потребностей. Нет, я ничего не говорю, потребности тоже должны быть удовлетворены. Но нельзя забывать о главном: мы все, и здесь, и по всей России, обязаны выбрать новую власть из самых лучших, самых достойных представителей. И уже тогда под их руководством построить правовое государство, в котором будут жить свободные люди, но не будет никакого места всевозможным эксцессам…
Судя по всему, разглагольствовать оратор был готов еще долго. Ну и пусть. Орловский потихоньку двинулся прочь. Мало ли какие слова говорят люди?
Георгий не верил, что предложения говорившего хоть сколько-нибудь реальны. Вода вышла из берегов, и никакие словесные увещевания не в состоянии загнать ее в новое русло. Тут нужен труд, тяжелый, кропотливый, тот самый труд, на который абсолютно не способны эти господа, всю жизнь провитавшие в эмпиреях и даже сейчас не желавшие опуститься на грешную землю.
В нежелании слушать словесный понос Орловский оказался не одинок. Многие потянулись в разные стороны, и остались лишь те, кому все равно было нечего делать и было все равно, чему внимать. Благо, времени до отправления хватало и надо было его чем-то занять.
Прохор где-то отстал, и Орловский в одиночку прошелся по импровизированному рынку. Ему удалось купить за порядочную сумму полкаравая хлеба, а потом еще, тоже за деньги, похлебать у какой-то торговки супа. Суп был не сказать что вкусный, но еще теплый, даже со следами мяса, и Георгий выхлебал всю миску с жадностью, как и стоявшие рядом и тоже купившие по порции солдаты.
После еды самочувствие немного улучшилось, зато вновь захотелось курить, и Орловский отошел в сторону. Рядом разгорался новый митинг, черт знает какой за день. Юноша, едва ли не мальчик, в гимнастической куртке влез на стоявшую пустую телегу и с чисто юношеским восторгом воскликнул:
– Люди! Милые братья и сестры! Граждане! Вот вы тут ходите и не подозреваете, что свобода не просто делает людей вольными и независимыми! Она помогает отрастить крылья, подобно птице воспарить в небеса, взлететь над суетой и окинуть сверху взглядом весь счастливый мир!
– Тоже, гусь крылатый нашелся! – прокомментировал чей-то голос под смех своих товарищей.
– Да не гусь он, а ангел, – возразил другой. – Только крыльев чегой-то не видать!
– А их и не увидишь. Мамаша все перья на подушку выщипала!
Бедный мальчишка, поневоле подумал Орловский. Юноша просто сошел с ума от счастья, о котором так долго твердила пресса всех направлений, вот и вообразил черт знает что. А толпа и рада поиздеваться над больным, хотя его пожалеть надо.