Люди огня

— Вацлав! — окликнул Иоанн.

— Последняя пачка, отче! Как кончится — так все.

Отец Иоанн вздохнул и отвернулся.

В свете костра я посмотрел на свои руки. Знак был на месте.

— Жан, почему?

Он проследил за моим взглядом, но промолчал.

— Жан! Разве я вам не помог?

— Помог, даже очень. Мы бы без тебя не вошли и не вышли, и застряли в колодце, а Филипп расстрелял бы нас по очереди.

— Тогда почему?

— Будь моя воля — я бы его убрал, но с Богом не торгуются, Пьер.

— Чего же еще? Я уже прошел через адское пламя. В колодце на лестнице, пока вы сражались. Ты бы знал, каково мне было! Этого мало?

— Это было не адское пламя, это божественная благодать, — улыбнулся Жан.

— Это? Божественная благодать?

— Ну-у, на кого изливается… Понимаешь, она выжигает дурную часть души. Поначалу всем плохо. Боль, смешанная с неземной радостью.

— Чем же я так плох? Я даже на службе у Эммануила людям помогал!

— Понятно, почему ты ему служил. У вас с ним грехи одинаковые. Родство душ.

— Гордыня, говоришь?

Он улыбнулся.

— Да ладно, Пьер. Все мы одинаковые.

— Кто «мы»?

— Люди.

Утром мы продолжили путь. Я посмотрел в долину: на месте святого города лежало черное базальтовое плато.

В центре, там, где когда-то был Храм, возник столб дыма. Оформился в темную колонну и пополз на запад. А в той же точке уже рос следующий.

— Джинны! — прошептал я.

Плантар оглянулся.

Вереница черных вихрей плыла к дороге на Тель-Авив, где еще стояла автомобильная пробка, не рассосавшаяся с ночи.

Черный вихрь наплыл на крайний автомобиль, вспыхнул красным, и раздался взрыв. Потом еще. Дорога, забитая автомобилями, превращалась в огненную реку. Я услышал крики. Отовсюду: с дороги и с гор. Мы были далеко не единственными, нашедшими здесь спасение.

Люди выпрыгивали из машин перед приближающимся пламенем и пытались бежать в пустыню. Войско джиннов выросло, словно нажравшись огня, черные вихри оформились в гигантские человеческие фигуры и налились пламенем. А из колодца в базальтовом плато, там, где стоял Храм, уже лезла новая нечисть. Черные приземистые человечки, похожие на пауков, и крылатые твари, напоминавшие доисторических птиц. Они с криками взвивались в небо и собирались в черные стаи.

Силы, сдерживаемые Эммануилом, вылезли на поверхность и обрели свободу. Это был тот самый хаос, которого я так боялся в Риме, только куда хуже.

— Надо бы предупредить своих, — задумчиво проговорил я.

Легко сказать! Мобильная связь уже более месяца работает по два-три часа в сутки, когда дают электричество. В том, что теперь она вообще не работает, я был практически уверен.

— Они к нам не сунутся, — сказал Плантар. — Место намоленное.

Мы старались держаться подальше от дорог, шли по пустыням и скалам. Снег прошел, и камни тут же высохли. Ни воды, ни еды у нас не было.

Мы ввалились в нашу пещеру только вечером. Голодные, замерзшие, с губами, пересохшими от жажды. Люди Плантара были живы и ждали. Нас чуть не на руках отнесли к костру.

Какая же благодать горячий чай и гороховая похлебка! Все-таки все мы сволочи. Только нажравшись, вспомнили о тех, кто погиб. Выпили причастное вино за помин их душ. У стены пещеры стояла осиротевшая Димина гитара.

Мы с Терезой сидели у костра под звездным небом в той же бесконечной плоской пустыне, которую я уже видел во сне. Я смотрел на свои руки, протянутые над огнем, точнее, на Эммануилову печать.

— Почему, Тереза?

— Ты молился о том, чтобы она исчезла?

— Я действовал. Разве я мало сделал? По справедливости Он должен был ее снять.

— По справедливости мы все должны быть в Аду.

— Тогда все бессмысленно. Зачем нужен отбор с таким результатом?

— Не нам исследовать пути Всевышнего. И предлагать ему плату не нам. Ему и так все принадлежит. — Она указала взглядом на мои руки. — Ты бы поменьше туда смотрел.

— Ладно, обещаю.

Утром нам удалось поймать «Радио Тель-Авива». Оно уже давно работало в таком же режиме, как сотовая связь. А на этот раз диктор и вовсе сообщил, что они на автономном питании и больше пятнадцати минут не протянут.

Огненные вихри пришли с востока и подожгли город. Здания пылают, полиция и пожарные не справляются. Неизвестные черные убийцы преследуют людей независимо от возраста, пола, национальности и благосостояния. То же передают из Хайфы. Огненные вихри видели по дороге на Дамаск.

Я сидел на камне и смотрел на свои руки. Вспомнил обещание, данное Терезе, и перевернул их ладонями вверх. Рядом хлебом и чаем завтракал Жан.

— Может, тебе не стоило его убивать, — проговорил я. — При Эммануиле такого не было.

Он покачал головой.

— Это случилось бы рано или поздно. Он бы не удержал власть. Он освободил силы, которыми уже не мог управлять. Я сам удивляюсь, насколько легко мы с ним справились. Он не удержал Копья Судьбы. Значит, был слишком слаб, чтобы править миром. Зло само изживает себя. Оно обречено с самого начала, потому что держится не на любви, а на ненависти. Ненависть — не опора.

— Зачем же надо было с такими потерями его убивать?

— Он бы нашел способ убедить народ в своей невиновности в том, что происходит, и увел за собой в бездну еще многих и многих. Мы не предотвратили Конец Света, боюсь, что даже не отодвинули — слишком поздно. Но мы смягчили падение.

— И что мне с этим делать? — я вернул руки в прежнее положение.

Жан мельком взглянул на Знак.

— На мессу сходи. Хуже, чем вчера, не будет.

— Не вижу смысла изо дня в день ходить на концерт с одним и тем же репертуаром.

Плантар тяжко вздохнул.

— Ну что тебе делать после этого? Хоть один раз сходи.

Один раз я сходил. Даже не вырубился. Удовольствия мало, но вполне терпимо. Знак горел.

Плантар искренне порадовался. Приятно порадовать хорошего человека. Я задумался, насколько Жан хороший человек. В своей системе ценностей, несомненно, да. Насколько близки наши системы ценностей?

Он убил Марка. Но это был уже не Марк?.. Марк покончил жизнь самоубийством, введя себе смертельную дозу наркотика. Жан здесь ни при чем. Здесь при чем Эммануил. Я утешал себя подобными размышлениями, но без особого успеха. Я вполне мог общаться с Плантаром и даже прислушиваться к его советам, но не ему выводить меня к Свету. Для этого нужен человек, который ничем себя не запятнал. Жан оставался для меня убийцей моего друга.