Страница 21 из 60
Кладя лепестки обратно, Рене увидел нацарапанные на внутренней стороне листка слова:
– Рене, Рене береги себя! Подумай, что будет со мной, если ты ко мне не вернёшься… что будет со мной?
Он всё ещё держал письмо в руках, когда в дверь просунулась нахальная физиономия его слуги – метиса Хосе.
– Ещё переводчики, господин.
Усилием воли Рене вернул себя к действительности, и начался новый трудовой день. В это утро Хосе впускал к нему ещё более невообразимый сброд, чем вчера, – грязных оборванцев, не знающих ни одного языка наглых пьяниц. В течение трех часов Рене терпеливо с ними занимался; он чувствовал сильнейшее раздражение, что случалось с ним крайне редко, и поэтому больше обычного старался держать себя а руках и не впадать в резкий тон. Затем его позвали к полковнику. Оказалось, что их хозяин предложил воспользоваться погожим днём и съездить поохотиться. Лортиг был в восторге, но полковник колебался, говоря, что надо быстрей кончать со всеми делами и отправляться в обратный путь.
В результате Рене, как и следовало ожидать, вызвался остаться для переговоров с переводчиками и торговцами. Он уже начал привыкать к тому, что Лортиг и Штегер сваливали на него свою работу, и, не желая вступать в пререкания с людьми, которые были ему неприятны, позволял себя эксплуатировать.
– Вы просто неутомимы, господин Мартель, – сказал полковник. – Я буду совершенно спокоен, оставляя все на ваше попечение.
Брови Рене едва заметно поднялись, и он на мгновение стал похож на отца. Когда охотники уехали, он вернулся к себе и, ощупывая в кармане письмо Маргариты, попытался сосредоточить внимание на достоинствах очередного кандидата, которого Хосе превозносил до небес.
– Наконец-то тот человек, который нам нужен, господин. Я хорошо его знаю, он из нашей деревни. Говорит на трех… четырех… шести языках, а уж честный-то!
– Сколько он тебе заплатил? – улыбаясь, перебил его Рене.
– Мне? Ничего! Уверяю вас, господин…
– Ладно, давай его сюда.
Расхваленный полиглот оказался звероподобным метисом без малейших лингвистических познаний, и Рене скоро его выпроводил. Когда земляк Хосе выходил из двери с видом побитой собачонки, к дому подскакал Лортиг, вернувшийся, чтобы заменить сломавшееся ружьё. Увидев метиса, он схватил его за плечо и закричал:
– Эй, сюда! Держите его!
– В чём дело? – спросил вышедший на шум Рене.
– Где вы нашли его, Мартель? Это тот самый молодец, который вчера вечером стащил у меня портсигар. Ну-ка, голубчик, выворачивай карманы!
Когда из грязных карманов метиса было извлечено несколько ложек и других мелких предметов, Лортиг дал ему хорошего пинка и отпустил на все четыре стороны. Рене передёрнуло. Хотя он знал, что этой публике пинки нипочём, и вполне сознавал всю нелепость излишней чувствительности, подобные сцены всегда вызывали у него отвращение. Он огорчённо повернулся к ухмылявшемуся слуге.
– Ну что же, Хосе, у вас в деревне все такие?
– У нас в деревне, господин? Сроду его не видел! У нас в деревне народ честный.
– С хорошей же публикой вам приходится иметь дело, Мартель, – сказал Лортиг, выходя из дома с ружьём. – Слава богу, что мне не надо этим заниматься. Да и этот Хосе тоже сомнительная находка.
– Он не хуже других – они здесь все такие, – ответил Рене. Проводив глазами Лортига, он вернулся в дом и сел за стол.
«Пока хватит, до обеда никого больше не буду принимать, – подумал он,Надо хоть часок отдохнуть от этого». Он повернулся, чтобы позвать Хосе.
– Пошёл вон отсюда! – раздался за дверью сердитый голос слуги. – Нечего туг околачиваться! Знаем мы вас – сейчас что-нибудь стащишь!
Хосе явно срывал на ком-то зло за провал своего кандидата. Тихий дрожащий голос быстро произнёс что-то в ответ, Рене уловил только слово «переводчик».
– Ещё чего! – возмущённо закричал Хосе. – Посмотрел бы ты, как он только что вытолкал взашей приличного, хорошо одетого человека. Станет он с таким оборванцем разговаривать, как же!
Рене поднял занавес и выглянул наружу.
– В чём дело, Хосе? Ещё один?
– Пугало, господин, настоящее пугало! Я знаю, что вы с таким не захотите разговаривать.
– Не твоё дело рассуждать. Где он?
– Я его прогнал, господин. Я думал…
– Ну так в другой раз не думай, а делай, как тебе говорят. Немедленно верни его.
Вспомнив, что совсем недавно отругал Хосе за то, что тот не желал думать, Рене опустил занавеску и сел.
«Боже мой, – подумал он. – Я становлюсь похожим на беднягу Дюпре. Так разговаривать со слугой, который не смеет ответить мне тем же!..»
Занавеска бесшумно поднялась и опустилась. Обернувшись и увидев стоящего в дверях человека, Рене от неожиданности чуть не привскочил. Это действительно было пугало.
Хосе, пожалуй, можно было простить – во всём Эквадоре, наверно, не нашлось бы более жалкого человеческого отребья. Бедняга дошёл до того состояния, когда само несчастье внушает скорее гадливость, чем сочувствие. Рене посмотрел на грязное тряпьё, на босые израненные ноги, затем перевёл взгляд на изуродованную левую руку, на обнажённое плечо, такое исхудалое, что сквозь кожу отчётливо проступали кости, на горевшие голодным, волчьим блеском глаза под спутанными космами чёрных волос. Метис, конечно; однако этот бронзовый оттенок кожи скорее походил на загар, чем на естественный цвет. Но как мог европеец оказаться в таком отчаянном положении?
«Что довело его до этого?» – подумал Рене и с пробудившимся интересом всмотрелся в лицо незнакомца. Оно выражало только одно – голод. Пожав плечами, Рене стал задавать обычные вопросы.
– Вы предлагаете свои услуги в качестве переводчика? До сих пор человек молчал. Он всё ещё стоял у двери, держась за занавес и учащённо дыша. Теперь он ответил шёпотом:
– Да.
– Какие языки вы знаете?
– Французский, испанский, английский, кечуа, гуарани и… некоторые другие.
Рене улыбнулся. Он уже привык выслушивать громкие заверения; при проверке обычно обнаруживалось, что дальше ломаного испанского и скверного кечуа дело не шло.
– Вы когда-нибудь раньше исполняли обязанности переводчика?
– Постоянно – нет, но мне нередко приходилось переводить. У меня получалось неплохо.
Испанским он несомненно владел лучше большинства метисов, и его голос звучал необыкновенно мягко. Незнакомец говорил тихо и неуверенно, без присущей метисам крикливой интонации. Рене не стал проверять, как он знает французский, и разговор продолжался на испанском языке.
– Какие у вас рекомендации?
– Никаких.
– Как? Неужели никто не может за вас поручиться?
– Меня здесь никто не знает. Я не здешний. Я пришёл с юга.
– Но откуда вы пришли сейчас? Из Кито?
– Нет, из Ибарры.
– Как же вы сюда добрались?
– Через горы, по пешеходной тропе на Гуаллабамба. Я услышал, что вам нужен…
– Из Ибарры! С такими ногами! Но до Ибарры шестьдесят миль!
– Я… когда я пустился в путь, ноги у меня были здоровы, это я об камни. Река как раз разлилась… Рене окинул его недоверчивым взглядом.
– В такую погоду вы перешли горы? Один?
– Я боялся опоздать. Ноги заживут – это всё пустяки. Я обычно хромаю гораздо меньше, чем сейчас, сударь. Я не буду отставать.
С этими словами человек порывисто сделал несколько шагов вперёд, отойдя наконец от двери. Что бы он ни говорил, сейчас он хромал так сильно, что ему пришлось опереться рукой о стол. Рене уже заметил покрытую шрамами левую руку, на которой не хватало двух пальцев. Сейчас он взглянул на правую, здоровую, ожидая увидеть на ногтях голубоватые лупки, изобличающие метиса.
«Да он же белый!» – поразился Рене.
Загар на руке был почти кофейного цвета, однако, ногти неопровержимо доказывали, что в жилах этого человека нет ни капли туземной крови.
«И такая изящная рука, – с недоумением думал Рене.
Он чем-то не похож на настоящего бродягу. Может быть, его довело до этого пьянство? А если нет, есть смысл его испытать».