Полярный летчик

Фюзеляж кончается хвостовым оперением. Это – киль, стабилизатор, руль поворота и высоты. Если бы не эти рули, самолёт двигался бы в небе только в одном направлении. Но самолёт так двигаться не может, он разбился бы при взлёте, – так же, как нельзя ездить на велосипеде с закреплённым рулём. Инженеры из «группы оперения» трудятся над тем, чтобы самолёт был послушным воле лётчика, манёвренным.

Видели ли вы, как начинают полёт большие птицы – орлы, журавли, дикие гуси? Они не только смешно взмахивают крыльями, но и бегут, набирая скорость для взлёта. Так и искусственная птица – самолёт. Разбегается он всё сильней и сильней по стартовой дорожке, прежде чем отрывается от земли. Для этого у самолёта есть «ноги»-колёса под фюзеляжем. Их называют шасси. Они действуют только считанные минуты, когда самолёт на земле, – при взлёте и посадке. В полёте «ноги» не нужны. Есть в ОКБ и «группа шасси», и «моторная группа», и «группа оборудования», и «группа вооружения», и «группа прочности». У всех специалистов очень много дел, когда проектируется самолёт, но больше всего, пожалуй, у инженеров «группы аэродинамики».

Полёт самолёта совершается по своим сложным законам. Врезаясь в воздушную толщу, крыло расталкивает частицы воздуха, освобождая себе место в небе. Над и под крылом воздух разрежается, и частицы его, плавно обтекая крыло из-за разности давления, создают подъёмную силу. На самолёт в небе ещё действуют силы веса, тяги и лобового сопротивления. Все эти силы – их называют аэродинамическими, – соревнуясь, никогда не покидают движущийся в небе корабль. Для расчёта взаимодействия аэродинамических сил используются сотни формул, требуется знание математики, физики, теоретической механики. Кроме того, нужно проводить и опыты. Для этого делается деревянная модель нового самолёта в одну десятую его величины. Её помещают в огромную трубу Центрального аэрогидродинамического института. Неделю, а то и две «продувают», другими словами – направляют на неё разной силы потоки воздуха. И всё время наблюдают, как ведёт себя при этом новый самолёт.

Вот он задирает нос в условном полёте, значит, надо перенести центр тяжести – мотор продвинуть чуть вперёд или крылья оттянуть назад. Вместе с «аэродинамщиками» испытания проводит и «главный». Поликарпов не отходит от окошка гигантской трубы. Он смотрит, как «летает» ещё не построенный самолёт – его новое детище, не успевшее пока появиться на свет.

В «группах» тем временем быстро подвигается работа. Главный конструктор не знает покоя. Он ходит от одного чертёжного стола к другому, проверяет, советует, исправляет.

Вот уже построен в натуральную величину макет кабины будущего самолёта. В нём всё, как в настоящей машине, – ручка управления, на доске размещены приборы – указатели скорости, высоты, подъёма и спуска, компас и «пионер» – прибор, показывающий малейшее отклонение самолёта в ту или иную сторону, а также скольжение.

Поликарпов привёл к макету нового в конструкторском бюро человека. Это был известный лётчик-испытатель Бенедикт Леонтьевич Бухольц.

…В самом начале зарождения авиации испытателем, по существу, являлся каждый пилот. Летательные аппараты были несовершенные, полёт на них крайне рискован. Каждый раз, поднимать в небо, лётчик не звал; что может с ним случиться – сдаст мотор, откажет управление или отвалится крыло? У лётчика не было уверенности, что он вернётся на землю целым и невредимым.

Позднее, когда самолёты стали строиться на основе научного расчёта и полёт на них не был уже «игрой в прятки» со смертью, появилась новая и всё равно опасная профессия – испытателя. В авиацию пришли бывалые, хорошо разбирающиеся в технике мужественные люди. Они первыми поднимали в воздух только что построенные самолёты и придирчиво экзаменовали их.

Высокий, крепкий, жизнерадостный Бухольц, родом из Саратова, был опытным лётчиком, смелым, решительным, умевшим выходить из, казалось бы, безвыходных положений. Он скинул своё кожаное пальто, залез в фанерную кабину, взял в руки штурвал.

– Удобно размещены приборы? Хорошо ли просматривается воздушное пространство? – спросил его Поликарпов.

Бухольц ответил не сразу. Он отрегулировал сиденье по своему росту, стал двигать штурвалом. Он долго сидел молча, мысленно проверяя, как будет действовать, когда построят опытный самолёт и он первый поднимется на нём в небо.

– Кажется, порядок. Вот только надо бы изменить…

Лётчик дал конструктору несколько дельных советов.

В «группе общих видов» уже заканчивали чертежи машины. Их передали в цехи опытного завода.

В дело включились плотники и столяры. Да, да, люди, владеющие пилой и рубанком. Дело в том, что новый самолёт почти целиком сооружался из дерева. Были тогда уже цельнометаллические самолёты, один даже из стали, а другие из лёгкого и прочного дюралюминия, который и сейчас применяется в самолётостроении. Но металла в те годы в СССР не хватало, а самолётов нужно было много. Дерева, даже самых ценных, твёрдых пород, в нашей лесистой стране достаточно. Поэтому Поликарпов решил строить и эту свою новую машину, как и предыдущие, в основном из дерева.

Завизжали пилы, зашуршали рубанки, остро запахло столярным клеем. Раздалась звонкая дробь молотков по металлу – это медники отбивала капот для мотора и бензиновые баки. Зашипел сварочный аппарат – делалось шасси из стальных труб.

Строили сразу не один самолёт, а два с половиной. Если что случится при испытаниях с одним опытным самолётом, наготове второй, запасной. Ну, а половинка? Это самолёт без мотора и оперения построен для того, чтобы его… сломали. Специалисты из «группы прочности» будут класть на его крылья груз – продолговатые мешочки с песком, каждый весом в десять килограммов. Сначала положили двести мешочков, ещё двести, и так, пока не разрушится крыло. Таким образом устанавливают, какую нагрузку может нести самолёт, определяют запас прочности.

Самолёт уже почти готов. В огромном сборочном цехе вокруг него суетятся обойщики. Они обтягивают крылья полотном, покрывают их лаком. Обойщиков сменяют маляры. Низ самолёта красят голубым, под цвет неба, чтобы он не выделялся в полёте, когда посмотришь на него с земли. Верх самолёта – зелёный, цвет травы. Его не очень будет заметно с высоты, когда он стоит на аэродроме.

Экзамен на пятёрку

Последнюю неделю августа тысяча девятьсот двадцать девятого года, перед тем как самолёт выкатили из цеха на зелёное поле, Бухольц сутками не уходил от него. Вместе со специалистами лётчик-испытатель внимательно проверял действие каждого прибора, каждого механизма. Ещё на земле он сроднился с новой машиной, изучил её особенности и в какой-то мере представлял, как она будет вести себя в воздухе. Но у каждого самолёта есть свой неповторимый «характер», узнать который можно лишь в полёте, и не в одном…

Изучение «характера» началось, как обычно, с наземных пробежек.

– От винта! – дал команду Бухольц.

И зарокотал мотор. Самолёт со средней скоростью автомобиля зарулил по аэродрому. Постепенно лётчик прибавлял газ, и новая машина уже мчалась по взлётной дорожке со скоростью отрыва от земли. Всем, кто находился на аэродроме, казалось, что вот-вот её колёса отделятся от лётного поля и она взмоет в воздух, но лётчик, разогнав самолёт, сбавлял обороты моторов.

Потом начались подскоки. Самолёт отделялся от земли и шёл на высоте двух-трёх метров. Полёт продолжался считанные секунды, во время которых надо было испытателю оценить управляемость машины, её устойчивость в воздухе.

Кажется, всё в порядке. Можно совершить прыжок в небо. Каждый первый полёт опытной машины является рискованным и дерзким.

– Думаю завтра подняться! – сказал лётчик главному конструктору, не уходившему с аэродрома.

– Благословляю! – согласился Поликарпов.

О предстоящем полёте в ОКБ и на заводе узнали все. Начальство распорядилось о том, чтобы в десять утра цеха на время прекратили работу. Собственно говоря, это было излишним – всё равно станки уже были выключены, в просторных заводских помещениях воцарилась тишина. Все – от уборщицы до главного конструктора – направились на аэродром по соседству. Шли быстрым шагом, перекидываясь шутками, весело, как на празднике. Это и был дли них праздник. Шутка ли сказать, сейчас поднимется в воздух самолёт! Разве «крещение» первенца – не праздник?