Страница 3 из 4
И они с Элизабет стали регулярно глотать это снадобье и на всю долгую ночь проваливались в пустоту. Но нередко Джон медлил, несущая блаженство таблетка лежала подле стакана с водой, и, зная, что бдение продлится не дольше, чем он пожелает, Джон не спешил приблизить миг радостного погружения в небытие, слушал храп Элизабет и упивался ненавистью к ней.
Однажды вечером, когда все еще не решено было, как провести отпуск, Джон с Элизабет пошли в кино. Показывали фильм с убийством, не слишком оригинальный, но пышно обставленный. Новобрачная убила своего мужа – выбросила его из окна дома, стоящего на краю обрыва. Ей помогло то, что муж выбрал для медового месяца самое уединенное место – маяк. Новобрачный был очень богат, и она хотела завладеть его деньгами. Ей достаточно было рассказать местному доктору и нескольким соседям о своих опасениях – муж ходит но ночам, как лунатик; и вот она всыпала ему в кофе снотворное, стащила его с кровати, выволокла на балкон, что потребовало изрядных усилий – там она заранее выломала часть перил, – и столкнула спящего «низ. Потом легла в постель, наутро подняла тревогу и рыдала над изувеченным телом, которое вскоре обнаружили внизу, на камнях, уже наполовину смытое в море. Возмездие настигло ее, но позднее, а тогда все сошло ей с рук.
Что-то больно все легко у нее получилось, подумал Джон и уже через несколько часов забыл об этой истории, она осела р. одном из темных уголков мозга, где в пыли и паутине скапливаются фильмы, сны, анекдоты, и так и остаются там до конца жизни, разве только нечаянный случай вдруг вытащит их на свет.
И так оно и случилось через несколько недель, когда Джон с Элизабет уехали отдыхать. Место нашла Элизабет.
Дом принадлежал кому-то из ее сослуживцев. Назывался он Форт Доброй Надежды и стоял на Корнуэльском побережье.
– Его только-только вернули после реквизиции, – сказала Элизабет, – наверно, он в прескверном состоянии.
– Нам не привыкать, – сказал Джон.
У него и в мыслях не было, что она могла бы провести отпуск без него. Она была такой же неотъемлемой его частью, как искалеченная, ноющая нога.
Они приехали ветреным апрельским днем в поезде и, по обыкновению, порядком намаялись. Потом тащились восемь миль на такси по грязи корнуэльских дорог, мимо домиков, сложенных из гранита, и старых, заброшенных оловянных рудников. Добрались до деревни, на адрес которой жителям здешних мест слали письма, проехали через нее по проселочной дороге, утонувшей меж двух высоких насыпей, но за деревней дорога вдруг вынырнула на поверхность, на открытый луг на краю обрыва, – и вот уже над ними несутся облака, кружат морские птицы, у ног трепещут на ветру полевые цветы, воздух насыщен солью, внизу рокочут, разбиваясь о камни, воды Атлантики, дальше – взбаламученный густо-синий с белыми нахлестами простор, а за ним – безмятежной дугой – горизонт. Здесь, на обрыве, и стоял дом.
– Твой отек сказал бы: «Стоит в приятном месте этот замок» [3], – заметил Джон.
– Что ж, и вправду так.
Небольшое каменное строение это поставили па самом краю обрыва лет сто назад для защиты от вражеских нашествий, а в годы мира превратили в жилой дом; в нынешнюю войну адмиралтейство снова пустило его в дело – устроило здесь пункт связи, а теперь ему вновь предстояло стать мирным жилищем. Обрывки ржавой проволоки, мачта, бетонный фундамент давали представление о прежних хозяевах.
Джон и Элизабет внесли свои вещи в дом и расплатились с таксистом.
– Каждое утро из деревни приходит женщина. Я сказала, что сегодня вечером она нам не понадобится. Она оставила керосин для ламп. И – вот молодец – зажгла камин и припасла дров. Да, а что нам подарил отец, взгляни-ка. Я обещала не говорить тебе, пока не приедем на место. Бутылка виски. Правда, мило с его стороны? Он три месяца копил свой паек…
Так оживленно болтала Элизабет, разбирая багаж.
– У нас здесь у каждого будет своя спальня. Эта комната единственная сойдет за гостиную, зато есть кабинет – на случай, если тебе захочется поработать. По-моему, нам здесь будет вполне удобно…
В гостиной было два просторных «фонаря», стеклянные двери из них выходили на балкон, повисший над морем. Джон растворил одну дверь, и в комнату ворвался морской ветер. Джон вышел на балкон, глубоко вздохнул и вдруг сказал:
– Э, да здесь опасно.
В одном месте, между двух дверей, в чугунных перилах зиял провал и каменный край балкона ничем не был огражден. Джон озадаченно посмотрел на пролом, на пенящиеся внизу среди камней волны. Неправильный многогранник памяти неуверенно повернулся было и замер.
Он уже побывал здесь несколько недель назад – на галерее маяка в том быстро забывшемся фильме. Вот так же стоял и смотрел вниз. Так же кишели, накатывались на камни волны, разбивались фонтанами брызг и отступали. И тот же грохот и тот же пролом в чугунной ограде, и пропасть под ногами.
Элизабет все что-то говорила там, в комнате, ветер и мор» заглушали ее голос. Джон вернулся в комнату, закрыл и запер балконную дверь. В наступившей тишине услышал:
– …только на прошлой неделе взял со склада мебель. И попросил эту женщину, которая приходит из деревни, все как-нибудь расставить. А у нее, я вижу, довольно странные представления. Ты только погляди, куда оно засунула…
– Как, ты сказала, называется этот дом?
– Форт Доброй Надежды.
– Хорошее название.
Вечером Джон пил виски своего тестя, курил трубку и строил планы. Прежде он был хороший тактик. Он мысленно не спеша оценивал обстановку. Цель: убийство.
Наконец они поднялись – пора было идти спать.
– Ты взяла с собой таблетки?
– Да, неначатую трубочку. Но сегодня они мне, конечно, не понадобятся.
– Мне тоже, – сказал Джон, – здесь замечательный воздух. В последующие дни он обдумывал тактическую задачу. Она
была очень проста. «План операции» у него уже есть. Он пользовался сейчас словами и формулами, к которым привык в армии. «…Возможные варианты действий противника… внезапность… закрепление успеха». «План операции» образцовый. С первых же дней Джон начал приводить его в исполнение.
Его уже знали в деревне, он постепенно завязывал знакомства. Элизабет – друг хозяина дома, сам он – герой, только что вернулся из армии и все еще не освоился сызнова со штатской жизнью.
– Впервые за шесть лет отдыхаем с женой вместе, – сказал он в гольф-клубе, а в баре даже немного разоткровенничался: намекнул, что они подумывают наверстать упущенное и завести ребенка.
В другой раз вечером он заговорил о том, как трудно всем далась война – гражданским приходилось еще трудней, чем военным. Взять, к примеру, его жену – перенесла все бомбежки, весь день на работе, а ночью бомбы. Ей бы надо было сразу уехать, одной, и надолго: у нее нервы расстроены – ничего серьезного, но, сказать по правде, его это порядком беспокоит. В Лондоне он раза два видел – жена встает во сне и ходит, как лунатик. Оказалось, его собеседникам такие случаи известны – серьезно беспокоиться тут не о чем, просто надо присматривать, как бы это не переросло во что похуже. А у доктора она была?
Нет еще, отвечал Джон. Она ведь сама про это и не знает. Он ее не будил, просто укладывал в постель. Может, морской воздух пойдет ей на пользу. Да она уже вроде чувствует себя много лучше. Если, когда они вернутся домой, с ней опять начнется что-нибудь такое, у него есть на примете очень хороший специалист.
Гольф-клуб всячески ему сочувствовал. Джон спросил, есть ли тут поблизости хороший врач. Да, старик Маккензи доктор что надо, сказали ему, даром пропадает в деревне, отсталым его никак не назовешь. Читает самоновейшие книжки, психологию и всякое такое. Прямо понять нельзя, отчего Мак не стал каким-нибудь крупным специалистом, светилом.
– Пожалуй, надо сходить к этому Маку посоветоваться, – сказал Джон.
– Правильно. Лучше него вам никого не найти.
Отпуск у Элизабет был всего две недели. Когда до отъезда оставалось три дня, Джон отправился к доктору Маккензи. В комнате, которая скорее напоминала кабинет адвоката, а ее врача – темной, прокуренной, с книжными полками по стенам, – его принял седой добродушный холостяк.
3
Строка из «Макбета» Шекспира.