Страница 28 из 30
– Это ведь Симон Дамблтон, да?
– Да, он наш большой друг. Вы его знаете? Не дав ему ответить, посторонний голос нарушил мир и покой.
– Вы незнакомы, Гилберт, – сказала Гонерилья. – Врун. Сноб. Ты притворяешься, что вы знакомы, потому что он лорд.
8. Пинфолд вновь обретенный
Через три дня мистер Пинфолд приземлился в Коломбо. Он провел почти бессонную ночь в самолете: рядом с ним дергался, бормотал и тужился мертвенно-бледный парс [18]; и другую ночь он бодрствовал в огромном, трезвом бомбейском отеле. Днем и ночью, каждый на свой лад, с ним беседовали Ангел, Гонерилья и Маргарет. Он стал вроде матери при капризных детях: та уже научилась заниматься своим делом, не обращая на них внимания; впрочем, дел у него никаких не было. Он часами сидел то в одном месте, то в другом и ждал еду, которой ему не хотелось. Иногда от скуки он разговаривал с Маргарет и узнавал все новые подробности заговора.
– Вы еще на пароходе?
– Нет, мы сошли в Адене.
– Все сошли?
– Все трое.
– А остальные?
– Никаких остальных не было, Гилберт. Только мой брат, невестка и я. Вы видели нас в списке пассажиров: мистер, миссис и мисс Ангелы. Я думала, вы все поняли.
– А ваши мама и папа?
– Они в Англии, дома, это совсем недалеко от Личпола.
– Они не были на пароходе?
– Милый, как же вы медленно соображаете. Вы слышали все время только моего брата. Он страшно здорово копирует других. За это его сначала и взяли на Би-би-си.
– Значит, Гонерилья замужем за вашим братом? Между ней и капитаном ничего не было?
– Ну конечно, нет. Она дрянь, но не в этом роде. Все это было частью Плана.
– Мне кажется, я начинаю понимать. Согласитесь, все это такая путаница. – Мистер Пинфолд напряг усталую голову, потом оставил это занятие и спросил: – Что вы делаете в Адене?
– Я – ничего. А они работают. Мне ужасно скучно. Можно, я иногда буду с вами говорить? Я понимаю, что я не самая умная собеседница, зато постараюсь не быть скучной. Мне так одиноко.
– А что вы не сходите посмотреть русалку?
– Не понимаю вас.
– В Адене, в каком-то отеле, была выставлена русалка в виде чучела.
– Не разыгрывайте меня, Гилберт.
– Я не разыгрываю вас. Даже обидно слышать такое от представителя вашего семейства. Не разыгрывайте…
– Ах, Гилберт, вы ничего не понимаете. Мы просто старались вам помочь.
– Какого дьявола вы решили, что мне нужно помочь?
– Не сердитесь, Гилберт, – во всяком случае, на меня. А в помощи вы нуждаетесь. Часто их планы отлично срабатывают.
– Признайте, по крайней мере, что со мной у них ничего не получилось.
– Не получилось, – грустно сказала Маргарет. – С вами сорвалось.
– Так почему не оставить меня в покое?
– Теперь они вас не оставят, потому что ненавидят вас. И я вас никогда не оставлю. Я вас так люблю. Постарайтесь не чувствовать ко мне ненависти, милый.
По пути из Каира в Коломбо он время от времени разговаривал с Маргарет. Супругам Ангелам он не отвечал.
На Цейлон мистер Пинфолд приехал впервые, однако приятного возбуждения от этого не испытал. Он устал и был потный. Он был неподходяще одет. Оставив чемоданы в отеле, он первым делом отправился искать портного, которого рекомендовал Главер. Тот обещал работать всю ночь и к утру приготовить для примерки три костюма.
– Ты слишком толстый. Ты будешь смешно выглядеть в них. Они тебе не пойдут… Они тебе не по карману… Портной врет. Он ничего не сошьет, – однообразно лезла в их разговор Гонерилья.
Мистер Пинфолд вернулся в отель и написал жене: «Я добрался цел и невредим. В Коломбо, по-моему, нечего особенно делать и не на что глядеть. Я уеду, как только будут готовы костюмы. Сомнительно, что мне удастся здесь поработать. После парохода меня постигло разочарование. Я надеялся уйти из-под действия этих психоаналитиков и их дьявольского Ящика. Ничуть не бывало. Они по-прежнему надоедают мне, хотя между нами пролегла вся Индия. Они говорят мне под руку и сейчас, когда я пишу это письмо. Поработать над книгой представляется совершенно невозможным делом. Должен существовать какой-то способ пресечь. „жизненные волны“. По-моему, имеет смысл, вернувшись, побеседовать на этот счет с отцом Уэстмакоттом. Он коротко знаком с экзистенциализмом, психологией, с духами и дьявольским наваждением. Иногда я задумываюсь, не докучает ли мне сам дьявол».
Он отправил письмо авиапочтой. Потом он сидел на веранде и смотрел, как подъезжают и отъезжают новенькие дешевые автомобили. В отличие от Бомбея, тут можно было выпить. Он выпил бутылочного английского пива. Небо потемнело. Разразилась гроза. Он перешел с веранды в величественный вестибюль. Для человека его лет немногие неудобства в его жизни доставляли только незнакомые люди. В шумном вестибюле его приветствовал знакомый из Нью-Йорка, комплектовавший одну художественную галерею, сейчас он ехал посмотреть разрушенный город на другой стороне острова. Он пригласил мистера Пинфолда присоединиться к нему.
В эту минуту подошел кроткий служащий: – Мистер Пинфолд, телеграмма, сэр.
Телеграмма была от жены, там говорилось: – Умоляю возвращайся немедленно.
Подобные призывы были совсем не в духе миссис Пинфолд. Заболела? Или кто-нибудь из детей? Сгорел дом? Она безусловно назвала бы какую-то причину. Мистеру Пинфолду подумалось, что ее мог обеспокоить его отчет. То письмо, что он послал из Порт-Саида, – оно, что ли, ее встревожило? Он ответил: «Все хорошо. Скоро возвращаюсь. Сегодня написал. Уезжаю на руины». И присоединился к своему новому товарищу. Они славно отобедали, имея много общих вкусов, друзей и воспоминаний. За весь вечер мистер Пинфолд ни разу не вспомнил об Ангелах, хотя в ушах постоянно что-то звучало. И только когда он остался один в своей комнате, голоса прорвались: – Мы слышали вас, Гилберт. Вы лгали этому американцу. Вы никогда не останавливались в Рейнбеке. Вы слыхом не слыхали о Маньяско. Вы не знакомы с Осбертом Ситуэллом.
– О боже, – сказал мистер Пинфолд, – как вы мне надоели.
На руинах было прохладнее. Было истинным отдохновением ехать лиственными дорогами, глазеть на серых слонов и оранжево-рясых, бритоголовых монахов, пыливших обочиной. Они останавливались в гостиницах, где их привечала и всячески ублажала прислуга еще британского раджи. Мистер Пинфолд блаженствовал. На обратном пути они зашли в храм Канди и осмотрели пышно выставленный зуб Будды. Этим, похоже, художественные возможности острова исчерпались. Американцу предстояло ехать дальше на Восток. На четвертый день они расстались в том самом отеле, где впервые встретились. Мистер Пинфолд снова был один и не у дел. Его ждали сверток от портного и еще одна телеграмма от жены: «Получила оба письма. Выезжаю к тебе».
Телеграмму подали в Личполе этим же утром.
– Он ненавидит свою жену, – сказала Гонерилья. – Она наводит на него скуку – правда, Гилберт? Ты не хочешь ехать домой, правда? Тебе противно ее видеть.
Это была последняя капля. Он отбил телеграмму: «Возвращаюсь сразу», – и стал собираться в дорогу.
Все три костюма были цвета буйволовой кожи, отдающего в розовость («Какой вы в них шикарный», – вскричала Маргарет); в общем, они даже пригодились. Начав в Коломбо, он носил их в последующие дни.
Было воскресенье, и в первый раз за все время болезни он пошел на мессу. Голоса неотступно следовали за ним. Сначала такси подвезло его к англиканской церкви.
…Какая разница, Гилберт? Все это полная чепуха. Вы не верите в Бога. Выставляться тут не перед кем. Никто не услышит ваши молитвы – кроме нас. Мы их услышим. Вы будете молиться чтобы вас оставили в покое. Правильно? Но мы одни услышим вас, и мы вас не оставим в покое. Никогда не оставим, Гилберт… – Когда же они добрались до маленького костела, словно в издевку посвященного святому Михаилу и ангелам его, в сумрак и людность интерьера за ним проследовала одна Маргарет. Она знала службу и ответствовала на латыни ясным, мягким голосом. Апостола и евангелие читали на местном языке. Во время краткой проповеди мистер Пинфолд спросил ее: – Вы католичка, Маргарет?
18
Парсизм – современное название зороастризма.