Елена

Этих своих друзей и имела в виду Минервина, когда сказала:

— Я буду очень рада, когда мы переедем обратно в город. Здесь мне не хватает родственных душ.

— А твоих единомышленников, Лактанций, здесь, в Игале, по-моему, живет целая колония?

— Три семейства, для которых ты, царица, великодушно подыскала жилье, когда они приехали из Фракии. К ним ходит священник, и я тоже захожу иногда. Они, по-моему, вполне счастливы, хотя эта страна им и чужая: они люди простые и не знают латыни.

— Странно, что сейчас повсюду так много говорят о христианах. Мне не припомнится, чтобы я, когда жила в Британии, что-нибудь про них слышала.

— Там у нас тоже были мученики — конечно, до правления твоего царственного супруга. Мы очень гордимся Альбаном [22] .

Минервина неодобрительно заерзала в кресле.

— Я считаю, что вся эта шумиха вокруг гонений сильно преувеличена. Думаю, скоро она сойдет на нет.

— Наверное, для твоих людей, Лактанций, это трудное время, — сказала Елена.

— Да, но и славное тоже.

— Позволь, Лактанций, ну какая же тут слава, когда тебя арестовывают? — возразила Минервина. — Это чистой воды тщеславие. А если ты так считаешь, то почему не остался дома, в Никомедии? Там такой славы хватает.

— Не всякий человек может стать мучеником — точно так же, как не всякий может стать писателем. Для этого нужны особые качества. Моя роль скромнее, хотя тоже не лишена значения. Если свести две пословицы в одну, я бы сказал: «Искусство вечно и превозможет все». Понимаете, можно придать безупречную форму заблуждению, а можно истину облечь в неудачную форму. Представьте себе, например, как через много лет, когда будет казаться, что все беды церкви уже позади, появится какой-нибудь отступник — мой собрат по перу, лживый историк с умом Тацита или Цицерона и с душой животного. — Он кивнул в сторону обезьяны, которая забряцала своей цепочкой и протянула лапу, прося подачки. — И как этот человек сделает своей целью очернение мучеников и оправдание их преследователей. Его будут снова и снова опровергать, но его писания останутся в памяти людей даже тогда, когда эти опровержения будут позабыты. Вот что делает стиль — он подобен египетскому искусству бальзамирования. Не следует им пренебрегать.

— Лактанций, дорогой, ну не надо воспринимать все так серьезно. Никто тобой не пренебрегает. Мы просто пошутили. И я безусловно никогда не разрешу тебе вернуться на Восток. Ты прелесть, и здесь все тебя очень любят.

— Госпожа, ты слишком добра ко мне.

С первыми осенними холодами все их громоздкое хозяйство снова перебралось в Трир: сначала авангард, за ним главное войско и потом арьергард, словно на военных маневрах, из-за чего не такой уж дальний переезд затянулся настолько, насколько было возможно. Минервина обнаружила, что весь город — точнее, весь круг ее знакомых — взволнован предстоящим приездом из Марселя некоего высокопоставленного гностика, слава которого намного опередила его самого. По слухам, его учение представляло собой последнее слово Высокой Философии.

— Но чтобы в моем доме его не было, — решительно заявила Елена. — Я об этом и слышать не желаю.

— Не думаю, чтобы он захотел прийти, — сказала Минервина. — Уверена, он не жалует высший свет. Наверное, устроится в маленькой комнатке у кого-нибудь из родственных душ. Ты знаешь, они целыми неделями обходятся без еды и сна.

Однако, когда великий мудрец наконец прибыл, он не побрезговал гостеприимством второго в Трире по богатству и значению дома.

— Ты ведь пойдешь его послушать? — не раз спрашивала Минервина. Елену, при всей привычной размеренности ее жизни и видимой самоуверенности, всегда мучило подозрение, что где-то есть еще что-то важное, чего нельзя упустить, и поэтому в конце концов она согласилась.

Когда этот день наступил, Елена, как того требовало ее высокое положение, явилась последней. Хозяйка дома встретила ее на лестнице, провела в зал, заполненный дамами — не только любительницами мистики, но и всем цветом высшего общества Трира, — и усадила в кресло, поставленное, по ее распоряжению, в сторонке, у стены. Приезжий мудрец был уже на месте. Поклонившись императрице и хозяйке — и обнаружив при этом хорошее знакомство с манерами высшего света, — он заговорил.

Елена начала с того, что стала возиться со своими шалями: в зале с центральным отоплением было очень жарко, и в конце концов она, сняв шерстяную шаль, накинула вместо нее легкую, из азиатского шелка. При этом не обошлось без некоторой суеты рабынь вокруг ее кресла. Потом она огляделась, любезно кивнула нескольким знакомым, сложила руки на коленях и принялась слушать.

Ученый, пожилой и толстый, с бородой мудреца и в простой одежде, держался, как опытный профессиональный философ. Он внимательно оглядел слушателей, ища среди них сочувствующих, и на мгновение встретился взглядом с Еленой. Как раз в этот момент он произносил ее имя, и ей показалось, что в голосе его прозвучало что-то знакомое.

— София, — говорил он, — та, что в образе Астарты рассталась с земной плотью в Тире, а в образе Елены была спутницей Симона, Высоко Стоящего, та многоликая, что была последней и самой темной из тридцати Эонов Света и, опрометчиво предавшись любви, стала матерью семи земных властителей...

Его мелодичный голос вызвал у Елены воспоминание о давнем, почти забытом прошлом — о продуваемой ветром комнате на верхнем этаже замка.

«Так и есть, это он, — подумала Елена. — Ошибки быть не может — Марсий, и со всеми своими прежними фокусами».

Дамы вокруг нее внимали, как зачарованные, каждая по-своему. Некоторые принесли дощечки для письма, но мало кто делал записи. Елена заметила, что одна из ее соседок два раза написала слово «Демиург» и два раза его стерла. Те, кто еще пытался следить за ходом мыслей Марсия, напряженно слушали; другие, уносимые потоком туманного красноречия и даже не пытавшиеся ему сопротивляться, блаженствовали: они получили то, за чем пришли. Елена окинула взглядом ряды сосредоточенных лиц, потом посмотрела на Минервину, сидевшую за столом рядом с мудрецом, — та после каждой его фразы кивала, как будто и сама так думала.

22

Альбан — первый христианский мученик в Британии; казнен в 286 г., впоследствии признан католической церковью святым.