Оторва с пистолетом

— Да что вы, — улыбнулся Валентин, — я не такой уж простодушный. Могу понять, когда со мной хитрят. А Степаныч — весь как на ладони. Конечно, он грубоватый немного, но шоферская работа к тому обязывает. Ну, а если что не так, я заступлюсь, честное слово…

— Ладно, — вздохнула Лена, — буду на вас надеяться.

ПРИВЕТ, СЛАВИК!

Попив чайку с Вячеславом, Валерия пожалела, что сэкономила на заварке. Засыпала бы всю пачку в чайник, глядишь — и взбодрилась бы. А так, с трех столовых ложек на два с половиной литра воды получилось некрепко. Расслабуха и размеренность, которые испытывала госпожа Корнеева, от такого пойла только усилились. Теперь ей стало по фигу, какие там блошки-вошки на лежбище экс-господина Чеграшова обитают — лишь бы где-то подремать минут шестьсот. Вячеслав, конечно, не протестовал, когда его школьная подруга забралась на его постель прямо в унтах, поскольку сам спал там в валенках. Под голову Валерия положила свой драгоценный рюкзачок с 550 тысячами баксов, ножами, запасными обоймами и таинственной упаковкой неизвестно с чем. А правую руку уложила за борт полушубка, где у нее лежали «ПМ» и стреляющая авторучка. Улеглась она, само собой, спиной к стене и некоторое время пыталась спать вполглаза, посматривая на дверь. Но увы, усилия не заснуть по-настоящему ни к чему не привели. Уже минут через пять Валерия наглухо сомкнула веки, и разбудить ее можно было только близким пушечным выстрелом.

Что же касается Вячеслава, то он, убедившись, что Валерия спит, решил заняться своим философским творчеством. Пожалуй, если б кто-нибудь увидел его в тот момент, когда он усаживался за стол с тетрадкой и авторучкой, которые приобрел за счет своей гостьи, то безусловно решил, будто имеет дело с психом — до того широкая и счастливая улыбка заиграла у него на лице. Лампочку он выключил, а стол — то есть ящик от большого телевизора «SONY» — придвинул поближе к окошку, пользуясь дневным светом, проникавшим через матово-заиндевевшее стекло.

Погрузившись в писанину, Чеграшов не поднимал головы и ничего вокруг себя не замечал. Ему было плевать на все, что творится вокруг, и времени он тоже не ощущал до тех пор, пока за оконцем халупы не стемнело. Пришлось все-таки включить лампочку. Впрочем, Валерия спала настолько крепко, что и после этого не проснулась.

Однако тусклый свет лампочки в этой почти ничем не освещенной части парка был подобен маяку на морском побережье. Прежде, прячась от Штангиста, да и позже, опасаясь привлечь внимание ментов, Вячеслав соблюдал строгую светомаскировку — завешивал окно плотной тряпкой, к которой еще и картонный лист был пришпилен. Но сегодня, возобновив свое бумагомарание после долгого перерыва и накопив за время этого перерыва множество мыслей, которые так и просились на бумагу, Чеграшов позабыл о своем обычае. Он даже позабыл о нешуточном предупреждении Валерии: «Если меня здесь найдут, то убьют наверняка. И тебя тоже, за компанию». Потому что те гениальные — по самооценке Вячеслава, конечно! — мысли полностью отключили у него всякую осторожность и даже элементарное чувство самосохранения.

Скрип снега за окошком он не услышал. И того, как чуть-чуть скрипнула дверь — тоже. Даже шороха занавески, прикрывавшей дверь! И только когда чья-то сильная лапа сцапала его за бородатый подбородок — очухался. Но было уже поздно: отточенное стальное лезвие прикоснулось к кадыку, парализовало смертельным холодом и страхом.

— Тихо, бомжара! — прошипели из-за спины. — Пикнешь — башку отрежу!

— Поверни его на меня, — шепотом произнес второй вошедший. — Что-то рожа больно знакомая… Ба! Да это ж господин Чеграшов! Привет, Славик! А ты, оказывается, не на Кипре?! Вот это встреча!

В какие-то секунды, наверно, Чеграшов вспомнил, как пять с лишним лет назад обладатель этого голоса методично хлестал его по щекам и приговаривал: «Вас, господин Чеграшов, еще не бьют, а гладят! Когда мы вас бить начнем — поздно будет, не выживете!» А Штангист, сидя в кресле и наблюдая за мордобитием, приговаривал: «Давай, Тема, воспитывай его!» И уже после всего, когда морально смятый, униженный, втоптанный в грязь Вячеслав подписал все, что ему выложили на стол, Штангист сказал: «С тебя, фуфло поганое, еще двести кусков. Не принесешь в срок, еще раз встретишься с этим парнем. Его зовут Тема Драч. Запомни! Вторая встреча с ним — всегда последняя!»

И то ли от воспоминаний о своем давнишнем унижении, то ли от общей обреченности, то ли, наконец, от всех своих душевных трансформаций, о которых он рассказывал Валерии, Вячеслав повел себя в буквальном смысле героически. По крайней мере, настолько, насколько ему это позволили утраченные до срока физические силы.

Все, что он смог сделать — это вцепиться обеими слабосильными руками в ту лапу, что зажимала ему рот, оторвать ее на секунду от подбородка и коротко вскрикнуть:

— Лера!!!

В ту же секунду острая сталь располосовала ему горло и сонную артерию, а потому все остальные слова, которые он хотел прокричать, прозвучали только как сипящее клохтанье.

Но и первого вскрика хватило, чтоб пробудить Валерию. Пистолет у нее стоял на предохранителе, и она вряд ли успела бы сделать «Макарова» опасным. Но авторучку с пятью иголками пустить в ход было гораздо проще. Ших! — Шприц-иголка вонзилась прямо в глаз детине с окровавленным ножом. Тот, кто зарезал Вячеслава, как ни странно, умер даже раньше своей жертвы. Чеграшов еще дергался в конвульсиях, орошая кровью горбылевый пол своего пристанища, а его убийца уже застыл с посиневшим лицом, выпученными глазами и судорожно распахнутым ртом — яд вызывал почти мгновенный паралич дыхания.

Драч ничего подобного не ожидал. Он правой рукой держал кейс, типа «президент» — почти такой же, как тот, что Лера отправила на дно речки вместе с джипом, шофером Андрюхой и Лиисой Чернобуровой. Драч, правда, успел уронить кейс, но пушку не успел выдернуть.

Лера, будто тигрица, молниеносно спрыгнула с нар и крепким кожаным носком тяжелого унта сильно пнула Драча в пах, а затем с разворота изобразила маваши-гири по-чукотски — то есть заехала Теме каблуком унта по роже. Драч так и лег, вырубившись на пять минут, не меньше.

Когда он очухался, то понял: жизнь дала трещину. Руки и ноги были не просто связаны, а еще и прикручены веревкой к горбылям пола. Врастяжку, что уже само по себе больно. Но Валерии этого мало было. Она уселась Драчу на грудь, наставив на него свою страшную авторучку. Кроме того, острие финки, еще измазанное кровью Чеграшова, упиралось в ямку, располагавшуюся междуключицами и кадыком. Сенсей когда-то объяснял, что где-то там, под этой ямкой, находится какой-то крупный сосуд — вена или артерия, Драч запамятовал. Даже если его просто прижать на несколько минут — человек может отдать концы. А если ткнуть ножом — смерть получится почти мгновенная, пикнуть не успеешь…

— Поговорим? — зло прищурив глаза, спросила Валерия. — Как ты меня нашел, дорогой?

— Я т-тебя не искал… — слегка заикаясь, пересохшим ртом пробормотал Драч. — Мы сюда вообще случайно зашли. Свет увидели…

— И решили зайти на огонек, хозяев зарезать?

— Я сам прячусь, понятно? — прошипел Драч, сумев сглотнуть слюну. — Меня Сенсей по всему городу ищет! Уже третий день. Все мои лежки засветил, падла… Идти некуда. И машины мои он все знает, стало быть, так просто не уедешь. Тем более что у ментов на меня ориентировки уже розданы. Из братков со мной один Бисер остался, да и того теперь не поднимешь…

— За что ищет? — поинтересовалась Валерия. — За то, что ты Шипова взорвал, или за то, что ты кассу «Фристайла» приватизировал? Это не она у тебя в чемоданчике лежит?

— За все… — пробормотал Драч. — Шипова я не взрывал, бля буду! Это Андрюха с Чернобуркой провернули и смылись куда-то. Снюхались как-то, засранцы, я и не усек, когда. И они же, суки, еще одну штуку заиграли. Если те пятьсот тысяч, которые мы должны были «Куропатке» отстегнуть, он еще может простить, при условии быстрой выплаты в полуторном размере, то эту фигулину — ни за что. Особенно если Чернобурка ее за кордон увезет.