Оторва с пистолетом

— Ну да, конечно! — хмыкнула Лера. — Потому что надеялся, будто твой Гундос в дополнение к капсулам принесет тебе ампулы и у тебя все козыри на руках будут. Нет, корешок ты мой дорогой Т„мочка! Падла ты гнилая и сука продажная!

И с этими словами Валерия полоснула Драча ножом по щеке. Неглубоко, но больно, от носа до уха надрез провела. Кровь заструилась по щеке, Артем охнул от боли, матернулся и прорычал:

— Умом рехнулась, сучка? Что тебе еще от меня надо? Я все, что ты просила, рассказал!

— Ну как же все-то, голубок ты мой? Ты ж мне самого главного не сказал: как зовут того клиента, который собрался тебе бабки платить? Понятно, сто миллионов мне уже не светят, раз Шипов взлетел, но я и на семьдесят согласная.

— Ты?! — Драч чуть не задохнулся от возмущения. — Да ты хоть соображаешь, как там, за кордоном, дела вести? Тем более — бабе, одной… Да тебя там три раза кинут и один раз уроют, вот и весь бизнес!

— Не бойся за меня, котик! — осклабилась Валерия. — Ты о себе подумай. Жить тебе, конечно, уже не придется — это, как Вольфович говорит, «однозначно». Сейчас я могу просто в глазик или в горлышко нож воткнуть или даже совсем гуманно иголочку вколоть — быстро и не очень больно. Но это только в том случае, если ты мне дашь реквизиты той конторки, которой хочешь «ноу-хау» продать. А если упираться станешь — очень больно будет…

— Уй, ма-а! — взвыл Драч, после того как Валерия, ухватив его за ухо, коротко дернула ножом.

— Зря в народе говорят: «Не видать, как своих ушей!» — с жутким хладнокровием произнесла Лера, раздувая ноздри почти как Цигель нынешним утром. — Вот оно, ушко твое, погляди!

— С-су-ука! — стонал Драч, и из глаз его катились слезы. — Садюга-а! Убей! Убей, гадина!

— Я же сказала: это заслужить надо, понял? Ну, скажешь, или тебе второе ухо в натуре показать?

— Скажу-у! Все скажу! Только не мучай больше!

ВПЕРЕД И С ПЕСНЕЙ

А Лена с Валентином ничем таким ужасным не занимались. Пообедали шурпой, пловом и компотом, а потом Валентин решил научить гостью игре в нарды. Оказывается, у бабушки Нюши в шкафу лежала доска с шашками и кубиками, на которой можно было и в русские шашки играть, и в шахматы, и в нарды. Валентин утверждал, будто доска эта не фабричная, а самодельная, и сделал ее его родной отец, Сергей Кузовлев. Шашки, правда, и шахматные фигурки были отдельно куплены.

Сперва Лене мудрая «игра аксакалов» не очень давалась, но потом она в нее втянулась, стала бросать кости с азартом и даже повизгивать от восторга, когда бросок получался удачным. И шашки по доске двигала не вяло, как первое время, а с этакими бойкими шарканьем и пристукиванием. Игра переключила голову «госпожи Павленко» на размышления по поводу того, как оптимально передвинуть шашки в соответствии с выпавшей на костях комбинацией, и на некоторое время разгрузила этот чернявый живой «компьютерчик» от просчи-тывания всяких малоутешительных вариантов и перспектив на ближайшее будущее.

Конечно, понимание того, что возвращаться туда, откуда приехала, слишком опасно, у Лены давно сложилось. Остаток суммы, которая предназначалась ей за нынешнюю поездку, скорее всего не выплатят, а вот убрать могут запросто. В том городе, который был для Лены не менее чужим, чем этот, она снимала маленькую комнату в коммуналке. Хозяин, прописанный на этой площади, жил у какой-то бабы, то ли жены, то ли любовницы, а Лена ему за комнатушку платила 50 баксов в месяц. Там все было чужое, даже постельное белье, так что, не вернувшись к своему обиталищу, Лена ровным счетом ничего не теряла. Во всяком случае, никаких ценностей ценнее, чем старый халатик и шлепанцы. Счета в тамошнем отделении Сбербанка у Лены тоже не имелось. Хозяину комнаты она ничего не задолжала. Ни одного нормального друга или подруги, без которых ей стало бы скучно и тоскливо, в «том» городе не проживало. Так что ничего не мешало Лене послать свое прежнее местопребывание далеко и надолго.

Перспектива уехать завтра в Москву казалась одновременно и заманчивой, и тревожной. Конечно, Лена не стала бы орать столь же истошно, как чеховская героиня: «В Москву! В Москву! Работать, работать, работать!» Единственное, что привлекало ее в стольном граде, так это его размеры — легче спрятаться. С другой стороны, ей еще не представлялось возможности проверить свой новый липовый паспорт, изготовленный трудами Федюсика и Ромасика. Конечно, пидорасики на славу потрудились, но ведь и менты не лыком шиты. К тому же в Москве не только паспорт смотрят, а и регистрацию, то бишь прописку. Ежели у тебя в паспорте лежит железнодорожный билет, согласно которому ты только что приехал или прилетел, а потому еще не успел зарегистрироваться, — это приятно. Но ежели такого билета нет, то можно нарваться на кучу неприятных вопросов. Как уже говорилось, в прошлом Лена несколько раз попадала в Москву по разным оказиям и всякий раз была очень довольна, что смогла убраться оттуда. целой и невредимой.

Правда, теперь, в отличие от прошлых визитов в столицу, имелось одно существенное, весьма осложняющее жизнь обстоятельство. Прежде, отправляясь в Москву, Лена четко знала тот адрес, по которому должна прибыть, или хотя бы телефон, по которому требовалось позвонить. Большую часть этих адресов и телефонов Лена попросту забыла. Даже не потому, что у нее была память девичья, а потому, что их надо было забыть. Некоторые, вопреки усилиям, все-таки помнила, но являться туда все равно не следовало. Во-первых, потому, что ее принимали там только после предварительного уведомления от «хозяев», а во-вторых, потому, что «хозяевам» Лены эти точки тоже были известны. Там ее в два счета нашли бы.

Так что собственное будущее в Москве по-прежнему представлялось Лене очень туманным и неопределенным. Откровенно сказать, сейчас она с гораздо большим удовольствием осталась бы здесь. Не просто в этом городе, а именно тут, на Федотовской, 45, в 30-й квартире. Потому что в обществе Валентина ей было очень уютно и приятно, и Рексик к ней ластился, и, надо думать, с бабой Нюшей Лена прекрасно ужилась бы. Наконец, на этой же лестнице жили такие симпатичные ребята, как Ваня и Маша Тюрины. Умные, ученые, с которыми просто поговорить приятно.

Но Лена, увы, могла мечтать сколько угодно, а жестокая реальность оставалась жестокой реальностью. И эта реальность требовала, чтоб Лена как можно скорее покинула этот город. Она тут натворила такого, что на два порядка превосходило все грехи ее прошлой, тоже далеко не праведной жизни. И хотя все граждане, которых она отправила на тот свет — может быть, за исключением Шипова! — скорее всего заслуживали такой участи, права их уничтожать у нее не было.

Так что надо было не рассиживаться тут, а рвать когти. Если жить не надоело, конечно. Жить Лене не надоело, но все же она, дура, радовалась, что сможет уехать отсюда завтра вечером. Хотя, вообще-то, каждая лишняя минута, проведенная в тридцатой квартире, могла оказаться роковой. Наверно, если по уму, то Лене надо было как можно скорее ехать на вокзал и брать билет на любой первый попавшийся поезд, лишь бы не оставаться в этом жутко опасном для нее городе хотя бы еще на пару часов.

Но Лена на сей раз принимала решение не по уму. Сказать, что она «выбирала сердцем», будет слишком красиво и неадекватно. Наверно, потому, что чувство, которое возникло у нее к Валентину, было очень далеко от понятия «любви с первого взгляда»: Но он ей нравился, и настолько, что Лена была бы рада видеть его в своей постели. По крайней мере, на период грядущей ночи. В конце концов, надо же поощрить этого юношу за галантность и гостеприимство?

Правда, Валечка что-то не проявлял особого интереса по этой части. То ли его в Узбекистане так воспитали, то ли он просто не знал, с какой стороны подъехать. Даже за руку Лену ни разу не взял и по плечику не погладил. И глаза куда-то в сторону отводил, чтоб не глядеть слишком пристально. А уж о том, чтоб поговорить на темы, близкие к делу, — и подавно. Может, он вообще мальчик по жизни? Последний девственник в бывшем СССР?