Ломовой кайф

— Так… — Ларев поглядел на Юрку. — Ваше дело, господа Тараны, не брыкаться, а четко прислушиваться к тому, что я вам сейчас скажу. Если будете все мои указания выполнять и не проявлять дурной самодеятельности, максимум через пару дней вернетесь в родной город и обнимете своего родного Генриха Михалыча. Если, упаси господь, чего не так — пойдете на корм крокодилам или акулам.

— Не понял… — очень удивленно пробормотал Юрка. — Вы что, нас менять будете? Или выкуп запросите?

— Мы, блин, еще от себя приплатим, чтоб он за вами, дураками молодыми, смотрел получше! — буркнул Ларев. — В восьмой флигель!

Последняя фраза была обращена к детинам, которые без особых церемоний, но все же довольно аккуратно повели Юрку и Надьку вдоль балюстрады, а потом свернули куда-то на узкую дорожку, уводящую в глубь парка второй террасы. Ларев шел следом, немного приотстав, и, прижав динамик чуть не к самому уху, слушал какие-то неясные хрюки из рации. Таран из того, что докладывали Лареву, ничего толком расслышать не мог, но по коротким репликам этого дядьки, которого «дон Алехо» (он же Ерема и он же Мех) назвал Володей, догадался, что речь идет о розыске похитителей «холодильника».

— Все перекрыли? — рычал в микрофон Ларев. — Как там, на бонах? Ясно… Сейчас бриз, все на бухту снесет. Катера осмотрите! Здесь, на пирсах!

Таран лихорадочно пытался сообразить, к кому же он все-таки попал. Однако сделать это, когда тебя со скованными за спиной руками, да еще и ухватив за локти, почти бегом тащат два шкафообразных детины, оказалось непросто. К тому же до Юркиной головы наконец-то стало постепенно доходить, что он не может толком объяснить себе, как это он попал сюда, в какие-то тропики, — то, что дело происходит не в Сочи, он уже сообразил. Результатом осознания явных неувязок и провалов в памяти поначалу явилась только сильнейшая путаница в голове, когда Юрка вдруг стал вспоминать отдельные обрывки реальных событий, произошедших за последние несколько дней. Однако они казались ему не то снами, не то эпизодами из каких-то телефильмов-сериалов. А если еще учесть, что восстановить хронологию этих самых эпизодов, то есть вспомнить хотя бы то, что было раньше, а что позже, ему было очень трудно, то он, строго говоря, был малость не в себе. Это было то самое состояние, которое начальник СБ ЦТМО назвал «шоком „ведомых“ при резком снятии контроля». В принципе от такого состояния до полного умопомешательства было совсем близко. Голова у Тарана едва ли не в буквальном смысле загудела от целого роя несвязных мыслей, которые никак не хотели склеиваться в цепочки. Наверно, нечто подобное творилось и с Надеждой, потому что Таран услышал за спиной ее испуганное бормотание:

— Господи, да как же мы сюда попали?!

Таран и сам не знал ответа на этот вопрос. Потому что, освободившись от воздействия Полины, его мозг на некоторое время перенасытился той информацией, которую, находясь под контролем экстрасенсихи, выражаясь техническим языком, он добросовестно записывал, но не перерабатывал, не систематизировал и не воспроизводил. Все, что запечатлелось в его памяти, причем не только за последние дни, когда Полина определяла, что он должен помнить, а что нет, но и до того, пришло в самый фантастический беспорядок. Содержимое собственной головы представлялось Юрке чем-то вроде клубка из десятков, а может, и сотен перепутанных нитей. Из этого «клубка» торчало множество «хвостиков». Пытаясь ухватиться за какой-нибудь из них, Таран не только не мог распутать этот «клубок», но и затягивал где-то внутри «клубка» какие-то «узелки» или «петли», которые не давали ему вытянуть «нитку». А если он пытался «тянуть» сильнее, то «хвостик» обрывался и приходилось хвататься за другой, с которым повторялась та же история.

Дело еще осложнялось тем, что всплывающая из Юркиной памяти вполне реальная, но несистематизированная информация настолько противоречила логике нормального человеческого поведения, что Таран попросту отказывался воспринимать ее как достоверную. Ему казалось, будто такого не может быть, потому что не может быть никогда. Или может быть, но только во сне, в бреду или иных подобных состояниях.

Вдобавок ко всей этой «всплывшей» информации, которая несколько дней находилась в каком-то подобии компьютерной «корзины», в мозг ежесекундно поступало множество новой, так сказать, текущей. В том числе и обостренно-тревожной. Например, о том, что Юрку тащат бугаи какого-то Володи с надписью «Вова» на пальцах. А у Тарана это второе уменьшительное от имени Владимир совершенно однозначно ассоциировалось с областным Дядей Вовой. Человеком, который пытался превратить Юрку в невольного камикадзе и которого Таран в конце концов убил. Будь Юрка в нормальном состоянии, он бы легко нашел хотя бы «десять отличий» одного Вовы от другого, но в перебаламученных, едва ли не клокочущих, как вулканическая лава, мозгах ни с того ни с сего возникла мысль: а что, если тот «Вова» и этот — одно и то же лицо?! А вдруг он тогда, два года назад, остался жив и теперь собирается разделаться с ничтожным пацаном, осмелившимся поднять руку на главу областного криминала? Правда, память о том, как умирал Дядя Вова, никуда из Юркиной головы не делась, но она все больше казалось ложной. С другой стороны, Таран помнил о том, как «ожил» Ваня Седой, вроде бы до костей сгоревший на ферме Душина. Почему бы и Вове не ожить?

Одно приплеталось к другому, другое — к третьему, третье — к четвертому и так далее. А потом все это мгновенно рассыпалось на отдельные кусочки, и в течение нескольких секунд вообще никакой связи между мыслями не ощущалось. После этого «кусочки ниточек» на какое-то время слипались в еще более нелепом беспорядке, а затем весь цикл несуразиц повторялся. Причем Тарану приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы отделаться от назойливых нелепиц, но едва это удавалось, как всплывал новый кусок памяти, и в голове появлялись какие-то новые околесицы…

Проистекало все это от того, что в течение нескольких дней Юрка сам собой не распоряжался. Им, как и Надькой, руководила Полина, а его мозг до определенной степени приучился жить по чужой команде. Сила Полининой суггестии настолько превосходила контрсуггестию Юркиной психики, что подавила ее практически полностью. А теперь, когда внеш-нее управление исчезло, отдельные центры мозга Тарана не воспринимали его как законного хозяина. Примерно так, как директора и рабочие некоторых приватизированных предприятий не могли воспринять администрацию, назначенную новыми хозяевами.

В общем, пока мордовороты Ларева тащили их с Надькой в восьмой флигель, Тарану не раз и не два казалось, будто крыша у него едет окончательно и бесповоротно. Во всяком случае, до прибытия в этот самый флигель Юрка так и не сумел полностью восстановить контроль над содержанием черепушки.

Флигель ‘ 8 оказался приземистой одноэтажной постройкой, буквально прилепленной к склону горы. Точнее, даже не прилепленной, а врытой в этот склон. Внешне все показывало, будто сие здание пребывает в состоянии капремонта. Вокруг лежали поддоны с кирпичом, стопки плиток, мешки с цементом, всякие там ведра-лопаты-носилки, горки строительного мусора. Примерно такая же непрезентабельная картина была и внутри. Стояли малярно-штукатурные подмости, пол был разобран и лишь на треть выстлан новой плиткой, с потолка прямо на проводах свисала лампочка-времянка, которая к тому же была отключена от сети. Конвоирам пришлось немало почер-тыхаться, прежде чем они довели Юрку до места, потому что на пути то и дело попадались препятствия.

Но тем не менее они более или менее благополучно добрались до неприметной прямоугольной дыры в полу, в которую можно было спуститься по бетонным ступенькам. Ларев, закончив свои радиопереговоры, переместился вперед и первым сбежал вниз по лестнице. Когда следом за ним туда привели Тарана, Владимир Васильевич уже отпер ключом массивную бронированную дверь, похожую на те, что ставили некогда в противоатомных убежищах. С большим усилием, несмотря на свое могучее сложение, Ларев сумел ее открыть и опять пропустил вперед конвоиров с пленниками.