Ломовой кайф

— Ты молодец, Полиночка! — прямо-таки с собачьей преданностью глядя ей в глаза, проговорила Надька. — Я тебя просто обожаю! То, что ты нас сюда притащила, — это такое чудо, такое чудо!

— Ага! — сказал Юрка. — Тут все так клево! И море, и дом этот, и машина классная, и прикид крутой… Я тебя люблю, Полинка! Надь, ты не обидишься? Я вас обеих люблю!

— Да что ты! — всплеснула руками Надька. — Какие обиды могут быть! Я ее тоже люблю, не меньше тебя даже…

— Я вас тоже люблю, — сдержанно произнесла Полина. — И тоже обоих. Вы хорошие.

— Ну что, может, пора наверх? — хихикнул Таран, обнимая обеих за талии. — Конкретно, ну?

— Донеси нас на ручках! — детским голоском пропищала Надька. — Обеих сразу! Прямо до постельки…

— Да он надорвется! — воскликнула Полина. — В нас же по шестьдесят кило, не меньше!

Она все же считала себя наиболее трезвомыслящим человеком в этом сплоченном коллективе, а кроме того, полагала, будто Таран не сможет противиться ее мысленному приказу:

«Стоп! Не делай этого!»

Однако Полина не угадала. Таран без долгих разговоров подхватил обеих под попки, задрапированные тонкой тканью вечерних платьев. Дамы не то испуганно, не то восторженно пискнули и уцепились за его плечи и шею, а Юрка хоть и пыхтел под тяжестью этих 130 — 140 кило живого веса (бабоньки поскромничали малость насчет того, что в них по 60 кило!), но все же достаточно уверенно стал подниматься по лестнице.

— Юрочка, хватит! — испуганно завопила и Надька, когда Таран дотянул их до второго этажа. — Мы верим, что ты сильный!

— Ни хрена! — прорычал Юрка. — До постельки так до постельки!

И он действительно допер этих увесистых пончиков до одной из спален, где мягко, не уронив, уложил поперек просторной кровати. А потом сам плюхнулся в промежуток между ними и обнял обеих.

— А говорили — «надорвусь»! — просопел он, ласково тиская голые плечики.

— Медведик ты наш! — возбужденно пробормотала Надька, ухватив Тарана за рукав и начиная выдергивать его из пиджака. Полина, тоже охваченная возбуждением, помогла со своей стороны, и шикарный белый смокинг безжалостно сбросили на пол. Таран, в котором явно разбудили зверя, даже не спихнув с себя свои дорогие ботиночки, вполз на кровать с ногами и перетащил обеих партнерш (тоже не разувшихся!) подальше от края — пискнуть не успели!

— «Молнию» не сломай! — пролепетала Надька, когда ее законный и вроде бы давно привычный к ее телесам супруг с необычным пылом взялся расстегивать платье на спине. Ш-ших! «Молнию» не заело, голубовато-зеленая ткань распахнулась, Юрка сбросил с Надькиных смуглых плечиков бретельки, а затем лихо стянул вниз всю верхнюю часть платья, под которой у Надьки обнаружился еще и черный бюстгальтер, державшийся на одной тесемочке поперек спины и застегнутый на одну пуговку спереди, между чашечек. Трык! — пуговка отлетела, Надькины яблочки вывалились на свет божий, а Таран, запустив обе руки ей под подол, уже стягивал с ошеломленной женушки трусы.

— Ой! Порвешь! — завопила Надька, однако трусы все-таки благополучно доехали до туфелек, немного зацепились за высокий острый каблук, но все же уцелели и шлепнулись куда-то поверх смокинга. Ж-жик! — «молнию» на собственной ширинке Таран тоже сумел распахнуть благополучно, выпростал оттуда весь струмент с прибором, а затем, не тратя время на то, чтобы штаны снимать, нырнул к Надьке под подол…

Полина, в общем, ничего против этого не имела, но на всякий случай чуточку отодвинулась. Хоть и дармовое платье, а жалко будет, если этот «освобожденный раб» его раздерет в порыве страсти. Если он сейчас в свою родную бабу, с которой два года спит, вцепился, как в любовницу, которая его три года за нос водила и наконец отдаться соизволила, то что-то у него в голове сдвинулось. Надо было в этом сдвиге разобраться, как говорится, поглядев со стороны. Поэтому Полина сочла за лучшее вообще слезть с кровати и спокойно раздеться. Стараясь не обращать внимания на то, что за спиной яростно скрипит кровать, пыхтит Таран, сладко постанывает и повизгивает Надька, Полина освободилась от платья, туфель и даже белья, а заодно повесила в шкаф Юркин пиджак.

После этого Полина уселась на кресло и стала любоваться трахающейся парой, вяло поглаживая животик и ляжки, а также изредка шевеля пальцами курчавые волосики. Как говорится, «поддерживала нужную температуру тела». Однако при этом она не забывала прощупывать то Юркины, то Надькины мозги, пытаясь разобраться в тех неожиданных странностях, которые проявились в их поведении.

То, что у Тарана вдруг пробудилась отчаянная страсть к собственной жене, объяснилось сравнительно легко. Просто Надька, одетая в дорогое вечернее платье и необычное для себя бельишко, с колье и сережками, с макияжем на лице и новой прической на голове, не говоря уже о целом букете непривычных запахов, произвела на Юрку впечатление, которое производит на мужчину незнакомая красавица. С Надькой произошло примерно то же, но несколько позже, уже после того, как Таран, выражаясь языком любовных романов, «вошел в нее» (правда, так и не сняв ботинок!). Она тоже почуяла и запахи незнакомые, и ощутила под руками непривычную для, Тарана рубашку, но главное — эту самую Юркину страсть, которая, извините, даже на прочности пениса сказывается. Фактически сейчас — и это Полине было даже приятно сознавать! — супруги снова друг другу изменяли.

Значительно сложнее оказалось выяснить, с чего это вдруг Таран и Надька стали понимать иностранную речь. Во-первых, потому, что Таран с Таранихой сейчас уже и думать забыли о лилипутах, изображавших семью Клинтонов, Монику с сигарой и кандидатов в президенты США, а во-вторых, потому, что сама Полина не могла сосредоточиться на серьезных мыслях. Уж очень возбуждающе на нее действовал вид задранных кверху Надькиных ножек в туфлях на высоком каблучке и интенсивно ерзающей между ними Юркиной задницы, туго обтянутой белыми брюками.

Тем не менее Полина доискалась до корней этого таинственного явления. Причиной тому послужила покупка «Феррари». Дело в том, что тогда, как уже говорилось, слабо разбирающаяся в автомобильных делах Полина подсознательно пожелала, чтобы Таран мог сам понимать то, что ему говорит итальянец. И в мозгу у Юрки «проснулся» некий «спящий центр», который позволил ему считывать информацию с мозга продавца. Примерно то же, однако несколько позже, произошло с Надькой, но уже тогда, когда они прихорашивались перед посещением ночного клуба. Только вот в какой конкретно момент Полина подсознательно передала ей приказ понимать невысказанную речь — неясно. Может, в ходе разговоров с визажисткой, а может, с маникюршей или парикмахершей. Так или иначе, но у Надьки тоже «проснулся» этот самый «спящий центр», и теперь Тараны на какое-то время стали способны читать мысли.

Полина этому отнюдь не обрадовалась. Почти так же, как заведомый монополист не радуется появлению конкурента. Одно дело, когда только ты читаешь чужие мысли, другое — когда и твои мысли тоже могут прочесть. Кроме того, неприятно было сознавать, что ее собственное подсознание может выдать некий приказ как бы помимо ее воли. Полина могла управлять другими людьми, в том числе и подавить у них всякие подсознательные реакции, контрсуггестию и прочее, но ее собственное подсознание было ей непокорно.

Конечно, когда она доискалась причин поначалу непонятных и даже пугающих явлений в головах своих «подопечных», ей стало полегче, она быстро «усыпила» те самые «центры», которые позволяли Таранам читать чужие мысли, и смогла сосредоточиться на созерцании завершающих мгновений акта супружеской любви.

Когда Надька, восторженно выдохнув, бессильно уронила ноги на постель, а Таран все еще продолжал шурудить в топке, Полина решила, что Таранихе вполне достаточно, а потому дала ему команду: «Ко мне, мальчик!»

Юрка оторвался от устало распластавшейся Надьки, слез с кровати и подошел к креслу, где в донельзя откровенной позе, пристроив колени на края подлокотников, возлежала нетерпеливо сопящая Полина. Подчиняясь ее неслышным приказам, Юрка стал торопливо сдирать с себя все, что на нем еще оставалось из одежды. А потом встал на колени перед креслом, нагнул голову, мягко растянул в стороны влажные курчавинки и погрузил язык в распахнутую дырочку. Язык дотянулся, условно говоря, до «пимпочки» и стал ее ласково полизывать…