Грешные души

— Не-ет! Не-ет! Спасите-е-е-е! — истерически завизжала невидимая девушка.

— Опа! — радостно заорал Шамбалдыга. — Есть падение плюса! Остановилась! Ну, ну! Тикай же! Култыга! Где ваши дальние средства?!

— Подождешь, — ответили со второго уровня, — расход энергии слишком большой, да еще с фокусировкой на точечный объект. Пусть пока твои кикиморы работают!

— Она снова пошла! — заорал Тютюка. — Плюс на прежний уровень вышел, опять растет! Не боится она…

— Если, блин, наше начальство будет энергию беречь, все это пугание — псу под хвост. Шестая, подключайся за мужика! Блатного, феньки побольше, слышишь?

Девичий визг прекратился, оборвавшись на высокой ноте, словно несчастной жертве зажали рот ладонью.

— «Мы странно встретились и странно р-ра-зойдемся! Улыбкой нежною р-роман закончен наш…» — послышался блеющий голос. — Ух ты, мой цыпленочек, биксочка… Ты, корешок, уж слишком резво. Видишь, она бледнеет, ей больно.

У Сутолокиной, несмотря на жару, появилось ощущение мурашек, бегущих по спине. Оттуда, из глубины леса, где происходило, судя по всему, насилование несовершеннолетней, тянуло могильным холодом.

— Устойчивое падение плюса, — отметил Тютюка. — Остановилась.

Тютюкин командир взмолился по ультрасвязи:

— Култыга, ну дай волну, чего тебе стоит-то?

— Чего стоит? Пятьдесят твоих энергопотенциалов, вот чего! Не лезь, нажимай своими средствами.

— Ой, не надо ножом! Не надо! — завизжала кикимора номер восемь.

«Надо бежать! — мелькнула мысль у Сутолокиной. — Одной мне не справиться, нужна милиция, мужчины хотя бы… Их же двое и с ножом…»

— Отлично! — хихикнул Тютюка. — Пошла назад, даже побежала! Падение плюса на двадцать процентов!

— Мало, мало, понимаешь… Ну, Култыга, ну, скупердяй! Дядя Скрудж, елки-моталки…

Сутолокина удалялась. Она уже не могла бежать, запыхалась и шла, пытаясь восстановить дыхание. «Сволочи! Как их земля носит! — проклинала она насильников, напавших на девушку, но ноги уносили ее все дальше и дальше в противоположную сторону. — Негодяи, подонки!»

И вдруг она остановилась. «Да что это я! Ведь пока добегу, пока найду… Сейчас настоящего мужчину днем с огнем не сыщешь… Нет, надо обратно, может, спугну их как-нибудь…»

— Вот сволочь! — оценил ее действия Шамбалдыга.

— Плюс чуть-чуть повысился, но почему-то не растет. — А чего кикиморы молчат?

— Сейчас-то чего орать? Не испугаешь ее сейчас! Точнее, криком не остановишь. На сколько, говоришь, она плюс нарастила?

— Три процента, после спада на двадцать.

— Все-таки семнадцать мы отыграли. Эй, восьмерка! Слышишь меня?

— Слышу, гражданин начальник, — кокетливо отозвалась кикимора.

— Материализуйся, оформляйся под девчонку и ложись вот тут, в ельнике. Орать больше не надо, ты якобы без сознания. Шестая, Седьмая! Материализуйтесь в мордоворотов пострашней! Щетины, шрамов побольше, финки, кастеты, наколки на руках — чтобы все, как у людей! Сейчас на вас баба одна выйдет. Пугните ее как следует. Перо к горлу, но не резать, понятно вам, уроды?

— Обижаешь, начальник! — ухмыльнулась Шестая.

— Руки ей покрепче держите, — предупредил Шамбалдыга, — крестанет сдуру — разнесет начисто! В ней плюса немеряно, долбанет так долбанет!

— Своя кожа чужой рожи дороже, — отозвалась Седьмая.

— Так вот, когда прижмете, требуйте от нее, чтоб дала честное партийное слово никому не говорить о том, что видела вас и девчонку. Задание ясно? Выполняйте!

Сутолокина шла, точнее, продиралась туда, где, как ей казалось, слышались крики. Она уже углубилась в частый молодой ельник, и иголки то и дело кололи ее и легонько царапали сквозь платье. У нее уже почти не было страха, но тут с двух сторон какие-то темные фигуры разом набросились на нее и схватили за руки.

— Попалась, птичка? Гриша, еще одна!

— Да она старая, ей лет полсотни, не меньше. И тощая, доска доской.

Рот Сутолокиной зажимала грязная, жесткая ладонь, но глаза видели в лесной полутьме щетинистые лица с узкими, опухшими и злыми глазами.

— Мочить ее надо, Баран, заложит…

Баран держал Сутолокину за локти, дыша ей в ухо перегаром, а Гриша стоял чуть сбоку. Взгляду Александры Кузьминичны предстало распростертое на хвое тело девушки лет пятнадцати, в легком платьице, разодранном снизу доверху. Сутолокина похолодела, но главная мысль, пронзившая ее, была не о себе: «Опоздала! Струсила — и вот…»

— Ну что, лярва ты недоделанная, — ощерился Гриша, поигрывая зловеще поблескивавшей финкой, — что поперлась сюда? А? Звали тебя?! Чего молчишь?

— Подонок! — взвизгнула Сутолокина, едва лапища Барана отпустила ей рот.

— Заткни хайло! — Острие финки уперлось Александре Кузьминичне под щитовидку. — Припорю! Тихо отвечай: зачем поперлась и откуда сама?

Сутолокина, еле ворочая челюстями, ощутила, как язык прилипает к небу. Ей было очень страшно, даже трудно высказать как… Страх душил ее, потому что она видела перед собой бесцветные, бездушные глаза упивающегося властью и безнаказанностью негодяя, а сил, чтобы защищаться от него, бороться за себя, за свою честь и достоинство Бог ей не дал… Неизвестно, отчего эта мысль зародилась у нее в мозгу, но только ей вдруг очень захотелось, чтобы у нее была такая сила, а поскольку в Бога она не верила, то подсознательно обратилась к кому угодно…

— Командир! — изумился Тюткжа. — Она нас вызывает!

— Ага, зараза! — взвыл от восторга Шамбалдыга. — Ну, теперь ты у нас поработаешь! Даешь фул-контакт на уровне черного пояса девятого дана!

Сутолокина внезапно ощутила, как некая могучая энергия пропитала все поры ее тела. Исчезли все страхи, сомнения, лишние мысли. Мозг стал действовать быстро и четко, безукоризненно и с ужасающей скоростью рассчитывая каждое движение. Колено правой ноги взметнулось вверх, безжалостно врезавшись в пах «Гриши». Пятка левой ноги, внезапно обретя крепость камня, долбанула по аналогичному месту «Барана», сразу выпустившего локти Сутолокиной. С пронзительным воплем Александра Кузьминична взвилась в воздух не менее чем на метр, достала ребром стопы кадык «Гриши», а затем, сделав пол-оборота в воздухе, пяткой вмяла в череп носовые хрящи «Барана».

— Седьмая, Шестая — быстрый уход в Астрал! — приказал Шамбалдыга. — Молодцы, девочки, хорошо сработано. Восьмая, отставить беспамятство. Приходи в себя…

— У Сутолокиной — тридцать пять процентов минуса, — замерил Тютюка. — Канал телепатического диапазона сужается.

— Главное — канал держи! Усиль мощность излучения, разрешаю задействовать дополнительные источники энергии.

Сутолокина в растерянности стояла у бездыханных тел. Поруганная девушка со стоном приподнялась и поглядела на Сутолокину.

— Ой, — пробормотала она, — это вы их так?

— Кажется, я… — неуверенно ответила Сутолокина.

Девушка в испуге всхлипнула.

— Они же мертвые! Совсем мертвые!

— Да?! — ошеломленно пролепетала Александра Кузьминична. — Не может быть!…

— Мертвые, мертвые! — со страхом в голосе повторила жертва изнасилования. — Вас же засудят теперь! Ни за что засудят!

— Ерунда какая. С чего это меня будут судить?

— Вы приезжая, да? — спросила девушка участливо.

— Да… — не очень понимая, к чему этот вопрос, кивнула Александра Кузьминична.

— Понятно… Вы ж не знаете тут никого. Вот этот, Гришка, — блатной, из тюрьмы полгода как пришел. А второй — Баран, его корешок. У них тут целая шайка в Новокрасноармейске. Сам прокурор у них повязан, мафия.

— Иван Егорович? — Новокрасноармейского, то бишь старопоповского прокурора Сутолокина знала еще по тем временам, когда работала в облцентре, а муж ее, Эдуард Сергеевич, занимал обкомовский кабинет. Тогда это был энергичный молодой человек, пытавшийся восстанавливать историческую справедливость.

— Да, да, — подтвердила девушка. — Он самый! А вы знаете его?

— Да так, чуть-чуть…

— Ой, нет! Это даже хуже. Он не любит, если кто-то его чуть-чуть знает. Если кто с ним повязан — он отовсюду вытащит, а если нет — мать родную утопит. Вас, наверно, и судить-то не станут. Сунут к блатным в камеру, а они вас отравят или приколют во сне…