Грешные души

С этими словами он отстранил от себя блондинку и вернулся к лежащим на траве типам.

Бритоголовый, медленно выходя из нокаута, тупо вертел головой, второй тоже хлопал глазами. Дубыге они мешали, и ему пришлось дать несколько коротких импульсов…

— Все, все, начальник! — заторопился бритоголовый, привстал и, пятясь, пополз к лесу. Следом за ним, держась за определенное место, похромал и его корешок.

«Тютюка! — приказал по телепатии офицер. — Собирайся в Иру, а эти оболочки уничтожь. И продолжай движение в том же темпе».

— Что-то ваша подруга задерживается, — заметил Котов обеспокоенно, когда незваные гости исчезли за деревьями и там, уже незаметно для Владислава, распались на элементарные частицы, — не наткнулась бы она на этих…

— А пойдемте ей навстречу… — предложила Таня.

— Вы, может, хоть купальник наденете, — посоветовал Котов, — мало ли кто в лесу встретится… Не все же еще находятся на уровне мировой цивилизации.

Пока на телепатическом уровне Дубыга высказывал Тютюке все, что думает, Таня ушла в кусты и через несколько минут вышла оттуда в купальнике, состоявшем из двух настолько узких полосок зеленой ткани, что, как выражаются математики, их размерами можно было вполне пренебречь. В руках был еще один купальник, вероятно Ирин.

— Все остальное в машине, — пояснила блондинка, — я думаю, Ирка пошла туда.

— Знаете, я все-таки немного не понимаю натуризма, — признался Котов. — Загорать — куда ни шло, но гулять по лесу, где полно комаров…

— Тут их нет совсем!

Дубыга приказал своей оболочке взять Владислава под руку, и они двинулись в лес.

— Вы такой отчаянный, — заглядывая в глаза спутнику, польстила Таня, — полезли против двоих, да еще у них нож был… Сейчас редко можно найти мужчину, который так бесстрашно себя ведет.

При этом, управляя походкой блондинки, Дубыга настойчиво заставлял ее мягкое бедро прикасаться к ноге Владислава.

— Скажите, — спросил тот, оценивая эти прикосновения как отнюдь не случайные, — а почему вы поехали только вдвоем с подругой, без мужчин? Ведь встречу, которая произошла на берегу, можно было прогнозировать почти со стопроцентной вероятностью.

— Н-ну… Предположим, что нам не с кем было поехать.

— Не поверю, — улыбнулся Котов. — Две супермодели — и не с кем поехать?

— Во-первых, мы не супер-, а просто фотомодели. Правда, в обывательских кругах считают, что фотомодель — это разновидность путаны. Но вы-то, надеюсь, не обыватель? Конечно, иногда приходится открываться, но не так уж часто. В основном мы позируем одетыми. Реклама трусиков — тут надо показывать пупок и бедра, но если надо рекламировать шубу или пуловер?

— И все же вы не убедите меня, что совершенно одиноки…

— Вы правы, у нас есть друзья. Но вы можете поверить, что сегодня им было некогда или, скажем, мы поссорились с ними?

— Пожалуй, могу. — Владислав ощутил некоторую досаду на самого себя. Не хватало только заигрывать с девчонкой, которой на вид — едва двадцать пять. Он считал, что не вправе поддаваться зову физиологии, которая от легких касаний нежной кожи явно начинала о себе напоминать. Это тут же было зарегистрировано Дубыгой.

«Тютюка! — позвал он по телепатии. — Выходи по пеленгу на нас, но не раньше чем через десять минут…»

— А вы женаты, Владик? — спросила Таня.

— Женат, — соврал Владислав, ощущая, что дыхание у него сбивается.

Таня поглядела на него снизу вверх, очаровывающая голубизна ее взгляда хлынула в душу Котова, он мягко положил ладонь на талию спутницы.

— Вы совращаете только женатых? — спросил он голосом, который стал низким и хриплым.

Таня затрепетала и отвела глаза…

— Я вас боюсь… — пролепетала она. — Немножечко…

— Я тоже боюсь вас, — прогудел Котов, — по-моему, в вас есть что-то бесовское, не правда ли?

Дубыга внутренне содрогнулся, но волевым усилием направил Танину руку. Непроизвольно она легла на бок Владислава, и они пошли дальше в обнимку.

— Какой здесь страшный лес, — заметил Котов, пытаясь как-то отвлечь себя от мыслей, за которыми могли последовать весьма активные действия. Они шли под разлапистыми ветвями огромных елей, замшелые стволы некогда рухнувших от старости деревьев преграждали путь, а небо между верхушками казалось таким далеким, будто принадлежало другому миру.

— Да, — согласилась Таня, — лес жуткий… Но с вами не страшно, вы — мой рыцарь… Жаль только, что вы женаты.

— Почему жаль?

— Потому что мне хочется быть с вами…

«Да что я, в самом деле? — разозлился на себя Котов. — Импотент, что ли?» Он крепко обнял свою нежную спутницу и прильнул к влажным, полуоткрытым губам…

«Тютюка! Срочно сюда! — рявкнул по телепатическому каналу Дубыга».

И в тот момент, когда Таня, опьяненная и расслабленная поцелуем Котова, могла вот-вот повалиться на мягкий, словно ворсистый персидский ковер, мох, послышался осторожный кашель…

— Это я, Ира, не помешаю?

— Ой, — спохватилась Таня, отталкивая Владислава, — я совсем забыла…

— Ты мой купальник взяла? — Выдернув из сжатого кулака своей красной от смущения подруги скомканный купальник, Ира приказала:

— Владислав, не смотрите…

Тому было не до нее, он отвернулся сразу от обеих, ибо физиология вполне здорового мужчины — вещь очень заметная…

— Извините меня, — пробормотал он, — жара…

— Мы дойдем сами, не провожайте нас, — прощебетала Таня.

Их шаги быстро потерялись в лесных шорохах, а Котов, раздосадованный и злой, рванул обратно на берег. Едва дойдя до бухточки, он бросился в озеро, погрузил лицо в воду и, мощно загребая руками, поплыл назад, на пляж. Плыл он быстро, не чуя усталости. В душе у него было столько стыда, столько ощущения собственного ничтожества…

Выбираясь на песок, Котов ругал себя уже меньше, и стыда у него тоже поубавилось, а вот досады было в избытке: «Хоть бы телефон спросил, идиот!» Ему было невдомек, что ни Тани, ни Иры уже больше нет в природе. Они исчезли, едва Дубыга и Тютюка скрылись за деревьями. «Тарелка» — пылинка мигом догнала Котова и одновременно с ним оказалась на пляже.

— Командир, — спросил Тютюка, — зачем же мы на этот раз ему помешали?

— Ну как ты не поймешь, Таня — искусственное образование, временная биоконструкция. Грех, который мог совершить с ней Котов, в зачет идти не может. Сущности-то у блондинки нет, точнее, сущность была моя. Это полная аналогия с твоей атакой на Сутолокину. Разница только в том, что ты работал в Астрале. Задача тут ставилась иная. Котов должен так разозлиться, что ему для самоутверждения обязательно нужно будет кого-то… хм… Ну, ты понимаешь. И Сутолокина под нашим чутким руководством станет таким объектом! Ну а потом мы их так закружим, что они на все семьдесят пять наминусят… А сейчас надо передохнуть, много энергии потратили на всей этой чертовщине! Отбой!

ВЕЧЕР

На закате нажарившиеся отдыхающие возвращались с пляжа. Сутолокина за прошедшие несколько часов из номера не выходила. Она кое-как справилась и с давлением, и с сердцебиением, но на пляж идти побоялась. В прохладном номере, с книжкой в руках, ей казалось безопаснее. Однако, сколько бы Александра Кузьминична ни пыталась занять свой ум похождениями детективных героев, ей постоянно виделись картинки пережитого во сне. Было в этом сне что-то опасное, какой-то потаенный страх, хотя при здравом рассуждении Сутолокина ничего страшного не находила. Александра Кузьминична считала, что все это от усталости, которая накопилась в организме и при переходе к новой обстановке дала о себе знать.

Замуж Сутолокина — Сашенька Иванова — вышла очень рано и очень давно. По крайней мере, ей так казалось. Еще в детстве она познакомилась с тогда еще очень молодым Эдуардом Сергеевичем Сутолокиным, своим будущим мужем. Он писал кандидатскую диссертацию под руководством отца Александры Кузьминичны, и профессор Иванов после долгих разговоров о научных делах приглашал Эдика пить чай. Саше было двенадцать, а Эдику — двадцать четыре. За столом Сутолокин был чудесным собеседником, прекрасно знал все новинки литературы, а тогда, в пятидесятых-шестидесятых, то и дело выходило что-нибудь такое, от чего вся интеллигенция приходила в состояние полного шока или прогрессирующего обалдения. Хотя специальностью Сутолокина были вопросы нормирования труда в строительстве, он мог наизусть прочитать что-нибудь из полузапретной Ахматовой или ужасно популярной Ахмадулиной, не путал Евтушенко с Есениным, а Вознесенского с Рождественским. О современной прозе они с Кузьмой Афанасьевичем витийствовали куда больше, чем о прозе жизни и методах «фотографии рабочего дня». В конечном итоге они уже стали считать себя почти родственниками. Наверно, если бы Саша Иванова не согласилась выйти замуж за Сутолокина, ее отец просто усыновил бы Эдика.