Душегубы

— Наверно, Сережа, для тебя не секрет, что ты многим надоел. И в органах власти, кстати, тоже. Другой бы, извини меня, награбив столько, сколько ты, уже давно прекратил бы суетиться. У тебя внуков сколько? Четверо? Свез бы их в теплые края, на островишко какой-нибудь, жил бы там и в ус не дул. Тебе сколько лет?

— Пятьдесят семь.

— Немало уже. А посмотришь — богатырь, Илья Муромец. Говорят, ты штангу в двести кило толкаешь?

— Случается. Хотя теперь нечасто. Но давай-ка, Михалыч, от моего здоровья немного отвлечемся. Насчет моего отъезда в теплые края — это твое личное мнение или тебе об этом кто-то намекнул?

— Не буду скрывать — намекнули. Но кто именно — не скажу, хочу своей смертью помереть. А то, не дай Бог, проскажешься. Или уцепишься за этого добряка. Ведь люди разные, одним тебя подай зажаренного на постном масле — и точка, а другие — подобрее, понимающие — готовы тебя отпустить с миром и даже там, за кордоном, не трогать.

— Вот в это последнее обстоятельство, дорогой ты мой Михалыч, мне не особенно верится. Здесь я себя попрочнее чувствую. И забор крепкий, и ребятишки надежные. А туда все сразу не возьмешь. Особенно нужных людей из казенных домов.

— Насчет нужных людей это ты прав. Но видишь, как сейчас министр шерстит милицию? И по другим конторам волна пойдет. Я не специалист, но знаю, что уже не одна твоя паутинка оборвалась. А не думал, почему?

— Думал, Михалыч, думал. Выборы на носу, надо ж показать народу, что власть с преступностью и коррупцией борется. Но это ж смех один! Сержантов, которые у бабок тысчонки вымогают, — увольняют, а генералов — не торопятся.

— Это все верно. Только может кому-то прийти в голову и до генерала добраться. Хотя бы и запаса. Смотри, не считай себя совсем неприступным-то. Подумай.

— С тобой, Михалыч, надо говорить, гороху наевшись. Намеки, намеки одни. Ты говори прямо: копают под меня?

— Ну, под тебя всю жизнь копают… — прищурился Михалыч.

— Как всю жизнь копают я знаю, а вот как сейчас, в конкретное время, с удовольствием узнал бы.

— Могу сказать только одно — на сей раз ветер с Запада довлеет над ветром с Востока…

— Серьезно?

— Крайне серьезно. Как я понял, разговор об очень больших деньгах пошел. А ты, как в народе говорят, совсем близко к этим деньгам подошел. Еще в прошлом году, кажется?

— Нет. В позапрошлом. Спасибо, что подсказал, Михалыч. Теперь мне почти все ясно. Если б ты еще сказал, кто их здесь проталкивает, я бы тебе, пожалуй, серьезно помог в твоем финансовом положении…

— Зачем, Сережа? Все, что надо, у меня есть: кефир, клистир, теплый сортир… А вот кто проталкивал, подсказать могу: господин Соловьев. Только он в настоящее время из игры выбыл. Временно.

— По моим данным, его в джипе сожгли, — нахмурился Баринов.

— Его твой тезка и ученик увел, — нехотя произнес Михалыч. — Сергей Сорокин. И собирается с Иванцовым и Рындиным по поводу Соловьева крепко торговаться в самое ближайшее время. Тебе, я думаю, это будет очень интересно узнать. Потому что Соловьев, как я думаю, крепко завязан с «Джемини-Брендан», а та — с «G & К». Все твои старые друзья-соперники.

— И что поставит в ценник?

— Этого я не знаю. Не докладывал. Но торговля будет, это точно. Потому что Соловьев много знает и в том числе то, как Рындин с Иванцовым, заполучив денежки от «Джемини-Брендан», готовы были продать им твой объект в «Белой куропатке».

— Ну и почему же не продали?

— Потому что испугались. Решили подставить Сорокина, а заодно — ликвидировать своих, так сказать, партнеров. Соловьев шантажировал Иванцова этой прошлогодней историей с иконой и отпущенным смертником. Кроме того, пообещал, что дочка Иванцова, которая в Москве учится, может стать жертвой маньяка. Ну а те хотели свалить всю историю на Степу и Сорокина, Рындин надеялся обезопаситься и от тебя, и от друзей Соловьева.

— Похоже на мои данные, — заметил Чудо-юдо. — Значит, Сорокин ушел просто так, без помощи Рындина?

— Да, Сережа, именно так. Но вот как он сумел испариться с места засады, хотя Рындин точно знал, как они отходить будут? Он случайно не человек-невидимка, этот твой ученичок?

— Ну, это слишком сложно, чтоб я тебе объяснил. Но для меня лично такой фокус секрета не составляет. Не Рындину, конечно, с Сережей тягаться. У Сорокина материально-техническое оснащение на уровне XXI века, причем, возможно, второй половины.

— И у тебя, стало быть, тоже?

— У меня? Кое-что имеется. Но объяснять не буду. А то у тебя, Михалыч, раньше времени может инсульт приключиться… Давай-ка вернемся к нашим баранам. Допустим, что друзья Соловьева каким-то образом узнают о том, что он жив и находится у Сорокина. Будут торговаться?

— Думаю, будут. Только не уверен, что Серега им так просто Соловьева отдаст. Впрочем, им ведь главное — узнать, что Иванцов их за нос водил. Они сразу же запустят ту машинку, которая за бугром лежит.

— А они знают, где?

— Теперь знают. Поскольку Цезарь тебя боялся, подстраховался он немного.

— Негодяй он последний… — проворчал Чудо-юдо. — Жалко, что уже взорвался, а то б еще раз убил…

— Так или иначе, но в истории с отпущенным бандитом ты тоже запачкался. Есть сведения о том, что иконой ты очень интересовался. И что какой-то ключ из нее уже прикарманил…

— Ну и что?

— Два месяца назад в Гамбурге какой-то курд покушался на некоего Рудольфа фон Воронцоффа. Покушавшийся был убит охранниками, а Воронцофф не пострадал. Но криминальная полиция, как ни странно, добралась до заказчика, и оказался им некий Курбан Рустамов, известный некоторым кругам как Кубик-Рубик. Он каким-то образом исчез из Германии, но если как следует поискать, то найдется, и не где-нибудь в Узбекистане, а в Москве. Дальше объяснять не надо. Воронцофф, если до него дойдет информация о твоей творческой работе против него, немало тебе неприятностей доставит. Ты лучше знаешь каких. Поэтому та группа, которую можно условно назвать «соловьевцы», и ближнее окружение Цезаря считают себя при козырях. В принципе, если в ситуации с выборами будет неопределенность или произойдет большая замена в силовых структурах и прокуратуре, то осложнения будут и здесь.

— Спасибо, что объясняешь ситуацию, — с легкой иронией улыбнулся Сергей Сергеевич. — Значит, их требование состоит в том, чтоб я убрался за кордон? Или это программа-минимум?

— Во всяком случае, твое вмешательство в российские дела должно быть минимальным. А лучше — никаким. Заваруху в области устраивать крайне нежелательно.

— Они очень простые, эти ребята, — осклабился Чудо-юдо. — А главное — скромные. Вполне могли бы потребовать, чтоб я повесился на воротах Александровского сада.

— Сережа, ты, наверно, сейчас слишком взвинчен, чтобы принимать решения. Подумай, поразмысли, время у тебя есть.

— Сколько у меня этого времени?

— Можно поговорить о трех днях. Думаю, это их устроит.

— А почему не 24 часа?

— Потому что они реалисты и не требуют невозможного. Кроме того, знают, что тебя опасно припирать к стене. В конце концов, все последствия конфликта с тобой, так сказать, на глобальном уровне они осознают и не меньше тебя заинтересованы в мирном исходе.

— Тем не менее ультиматумы предъявляют. На прямые переговоры они не пойдут?

— Нет, ни в коем случае. Они знают, что вести разговоры с человеком, у которого есть целый арсенал средств воздействия на психику, — себя не уважать. Только через меня.

— Удобно ты устроился, Михалыч.

— Не говори, Сережа, сам удивляюсь. Знать не знал, что на восьмом десятке буду между молотом и наковальней крутиться. Господи, во что ж вы, недоделки чертовы, Россию превратили!

— Михалыч, мы только достроили кое-чего. А фундамент — он как был по вашему проекту сработан, таким и остался. И такие же разборки, если хочешь знать, в России еще задолго до большевиков водились. Так что, по-моему, мы ничего нового не придумали. Это у нас национальная особенность такая: под предлогом усовершенствования и реформ устраивать бардак и беспредел, а потом героически восстанавливать народное хозяйство.