Душегубы

Прокудин был мужик толковый, умело взаимодействовал с командованием, не встревал куда не надо, не нарушал обычаев и боевых традиций дивизии, а самое главное, всегда показывал свой полк таким образом, что самые строгие и суровые проверяющие оставались довольны. Присмотрелись, подняли до замкомдива, а потом и на дивизию поставили. Глядишь, и лампасы проросли.

Дальше расти было сложнее, все-таки засиделся порядочно.

Полтинник генерал уже справил, а там, на верхах, уже сидели ребята помоложе. Увольнять «в связи с достижением предельного возраста» было рановато, но и поднимать куда-то смысла не было. В 50 лет по нынешним временам надо было уже генерал-полковником быть или генерал-лейтенантом хотя бы. Конечно, можно было поспрошать старых друзей-однополчан, нет ли какой тихой должности по штабам или в министерстве, но этого Прокудин делать не стал. В тех местах, где генералов много, то есть в тех самых штабах и министерстве, ценность лампасов подвергается сильнейшей инфляции. А тут, в областном центре, кроме него — ни одного действующего генерала. И не только среди военных, но и среди всех силовиков вообще. И Теплов, и Рындин, и военком Сорокин хоть и стоят на генеральских должностях, но покамест полковники. Начальник гарнизона облцентра как-никак фигура заметная. Уж лучше быть кем-то в провинции, чем никем в Москве или Питере.

Территория мотострелкового полка осталась позади, и колонна из трех машин въехала в аллею из присыпанных снегом елок, которая вела к гостевому домику, где обычно останавливались вышеупомянутые проверяющие из вышестоящих штабов.

Это был небольшой приземистый особнячок, обнесенный бетонным забором с колючей проволокой поверху, с КПП на въезде. Внутри забора, кроме самого домика в два этажа, располагалось нечто вроде мини-парка, в систему которого входили теннисный корт и открытый бассейн. Сейчас, по зимнему времени, все это было заметено снегом, и лишь несколько самых необходимых дорожек были расчищены, а также площадка перед крылечком, где и припарковались приехавшие машины.

На крыльце начальство встретила румяная, как сказочный колобок, и вообще очень аппетитная и сдобная дама, одетая в бушлат с погонами старшего прапорщика, форменную юбку и неуставные сапожки на «молниях». При этом она, сбежав с крыльца навстречу гостям, выпятила одновременно и бюст, и попу (что круглее и крупнее, даже чекистский взгляд Рындина не определил бы сразу), приложила руку к кокетливо скособоченной ушанке и бодро отрапортовала:

— Товарищ генерал-майор, на вверенном мне объекте никаких происшествий не случилось…

Генерал не дал толстушке закончить, сказав:

— Ладно, не выпендривайся, Буракова. Тут все свои, особого парада не надо. Сауна на ходу?

— Так точно. Хоть сейчас заходите.

— Мы и зайдем. Намерзлись, понимаешь, в вертолете. Надо с часок прогреться. Ну, а потом столик организуешь.

— Возьмите, товарищ старший прапорщик, — сказал Рындин, доставая из своего «дипломата» две бутылки коньяка. — Не люблю в гости с пустыми руками ездить.

— Ты смотри! — восхитился Прокудин, перехватывая одну из бутылок. — Молдавский 25-летней выдержки! Это надо же! Его только Политбюро, говорят, употребляло, да и то пока Леонида Ильича, вечная ему память, бывшие подчиненные ублажали. Не подделка? А то, говорят, теперь даже боржоми подделывают.

— Натуральный, натуральный! — уверенно кивнул Рындин. — Проверено специалистами.

— Это точно, — хихикнул военком Сорокин. — ЧК со времен Феликса в этом деле толк понимает!

— На, Лариса, — генерал подал бутылку прапорщице, — поставишь на почетное место…

Через полтора часа, прожарившись в сухом горячем воздухе, побултыхавшись в прохладном мини-бассейне, ополоснувшись в душе и завернувшись в простынки, вышли в предбанник, где хлопотунья Лариса уже выставила на столик коньяк и закуску.

— Максим Данилович, — спросил Рындин, — у тебя этот видачок работает или так, для красоты, поставлен?

— Обижаешь, товарищ полковник, работает. А что, есть чего глянуть для морального разложения?

— Ну, ничего особо разлагающего показывать не хотелось бы. Скорее это вроде детектива…

— Давай, может, лучше по рюмочке, а потом и глянем? — , предложил генерал.

— По рюмочке обязательно. Но лучше, если вы с Сорокиным это на трезвую голову посмотрите.

Комдив и облвоенком обеспокоенно переглянулись.

— Та-ак… — мрачно протянул Прокудин. — Это как же понимать?

— А это уж как увидите, так и поймете. Наверно, я бы мог вам это все и вовсе не показывать, да ведь люди-то вы хорошие.. Посмотрим, обсудим, какие меры можно принять.

— Ну что ж… — сказал генерал. — Давай поглядим…. А я-то все соображал, с чего это мой особист заерзал, когда ты давеча позвонил.

Прокудин включил небольшую видеодвойку, стоявшую в углу предбанника, вставил кассету, которую Рындин извлек из своего «дипломата», и уселся рядом с притихшим Сорокиным.

— Вообще-то, — сообщил Рындин, пока по экрану метались серые полосы, — это оперативная информация, я сейчас должностное преступление совершаю. Но что делать? Если б кто другой, посторонний, а то ведь друзья, можно сказать… Снял копию с избранных мест.

Сначала возникло изображение патронного ящика, стоявшего на пожухлой траве.

— Съемка произведена в Чечне, в декабре месяце прошлого года, — сообщил Рындин. — Сейчас крупно посмотрим маркировочку, время выпуска. Хорошо видно? Дальше смотрим: документы о приемке боеприпасов. Оказывается, этот ящичек входил в число тех, которые поставлялись с завода на ваш артсклад… Взамен тех боеприпасов, по которым сроки хранения истекают. Он не один, этот ящичек. Вот видите? Пятнадцать штук лежит. Выпуск — ноябрь 1995 года. Как же это они вместо вашего артсклада заехали так далеко на юг? Есть объяснения, может быть?

— Ладно, — спокойно произнес Прокудин, — давай сначала все поглядим, а потом объясняться будем. В любви.

— Хорошо, глядим дальше.

На экране появилась дорога, вьющаяся между сосен. Дата в нижнем левом углу показывала, что все это было снято в середине января, приблизительно около одиннадцати вечера. Снимали с автомобиля, который шел следом за большим грузовиком-рефрижератором.

— Вот видите, — прокомментировал видеозапись Рындин, — рефрижератор номер 45-90 в 22.45 выезжает из-под знака «кирпич» на 48-м километре военной бетонки, проложенной между двумя облцентрами. Это ответвление, как тебе, Максим Данилович, хорошо известно, ведет к артскладам вверенной тебе дивизии. Там лежит НЗ боепитания на случай, как говорится, «если завтра война» и твою дивизию развернут по штату военного времени. Правильно?

— Правильно…

— Что там делала машина, предназначенная для перевозки скоропортящихся продуктов?

— Не туда свернула, допустим, — произнес Прокудин с нервной усмешкой.

— Хорошая шутка. Только если она и разворачивалась, то уже на территории артсклада. Это ответвление такой ширины, что развернуться на нем с таким прицепом никак не возможно.

— Но ведь нигде не показано, что они везли, верно? — спросил Прокудин.

— Максим Данилыч, ты ж не ребенок. Вот сейчас покажут, как это все грузят на такой же рефрижератор. Конечно, съемка инфракрасная, не очень красиво, но даже морды опознать можно. Вот прапорщик Веретенников. Хорошо бы его сделать козлом отпущения, но не выйдет. Сейчас повернется вон тот, полненький. Наверно, и сам узнаешь: начальник артвооружения дивизии полковник Запрядько. Тоже неплохой «козел». Только вот запись вашего с ним разговора на эту тему тоже имеется…

— Хорошо! — сказал Прокудин, побагровев несколько больше, чем нужно. — Давай-ка остановим эту запись. Я понимаю, что , вы там, в ФСБ, недаром зарплату получаете. Однако ты, как сам сказал, вместо того, чтоб брать меня поутру и тащить в окружную военную прокуратуру, идешь на должностное преступление. Зачем? Чего тебе надо?

— Прямо так, сразу? — усмехнулся Рындин. — Погоди маленько. Сейчас я еще господину полковнику покажу пару эпизодов, где просматривается — и очень недвусмысленно — 173-я статья, часть 3-я, то есть от восьми до пятнадцати с конфискацией.