Душегубы

В общем, похоронят Валерку, поставят где-нибудь пирамидку со звездочкой или там крестик — чего теперь положено, Русаков не знал, — и забудут начисто. Может, года через два или три какой-нибудь командир вспомнит в воспитательных целях: «Был тут один чувак, шуток не понимал. Ему пообещали, что морду набьют, а он испугался и зарезался. Фамилию вот только забыл…»

А Бизон в это время уж давно будет в родном доме жить, водяру хлестать и баб трахать, может, даже жениться соберется, детей заведет… Небось и не вспомнит, что из-за него Русаков закололся.

Вот тут-то у Валерки впервые появилась мысль, что, пожалуй, куда проще, чем самого себя, пырнуть этим ножичком Бизона. Снизу вверх, под ребра, в уже наросшее брюхо, в кишки его поганые… Чтоб выл и визжал, чтоб хозяином себя не чувствовал, падла! Пусть потом до смерти забьют — уже не жалко. Да и не полезут его бить, если он Саньку проткнет — перессут за себя. Посадить, конечно, могут, но это еще неизвестно. Тут-то, на следствии, Валерка, вполне живой, может много чего наговорить прокурорам — пусть только запишут! У многих погоны-звезды послетают, если возьмутся копать.

Минут пять Валерка хорохорился, утешая себя тем, что может напугать «дедов» штык-ножом, если с ходу пырнет им Бизона. На шестой минуте поостыл, засомневался. Не в том засомневался, что сможет ударить человека ножом, а в том, что ему это так просто позволят сделать. Ну, если подойдет к нему один Бизон и если не заподозрит ничего — тогда еще может быть. А если не один? Сцапают за руки, выкрутят нож и пойдут метелить от души… Невесело выйдет. Да уж что там говорить — не попрешь с этой железкой тупой сразу против десятерых жлобов! А с чем попрешь? Только с автоматом разве что…

Валерка с тоской глянул в сторону ружпарка. Там, через стальную решетку, просматривались запертые пирамиды, где стояли, согласно книге приема-выдачи оружия, три пулемета «ПК», девять «РПК», девять «РПГ-92», пятьдесят пять «АК-74» с соответствующим числом магазинов и штык-ножей, прицелов И прочего. Там же стоял запертый на ключ и опечатанный ящик с патронами для караула.

Вообще-то опечатывать было положено и весь ружпарк. Печати были у ротного и у старшины. Уходя после чистки оружия, они обычно оттискивали печать на пластилиновой бляшке, за сохранность которой нес ответственность суточный наряд во главе с дежурным. Однако еще в давние времена — года три назад, когда никого из нынешних срочнослужащих в рядах Российской Армии не числилось, — произошла маленькая неприятность. Тогдашний старшина, будучи в нетрезвом состоянии, потерял печать от ружкомнаты. Ее нашли тогдашние «дедушки» и припрятали, никому ничего не сказав. Старшине тогда удалось выкрутиться из неприятной ситуации — у него был дружок, который вырезал точно такую же. Никакое начальство, даже ротный и все прочие офицеры о пропаже печати не знали. Позже, когда тот старшина уволился, узнали, но шухера поднимать не стали. Всегда полезно, если третья, неучтенная есть. О том, что в ружпарке «деды» бутылки прячут, тоже догадывались. Автоматы не воровали — и ладно.

Дежурный, которого поторапливал Бизон, печать на руж-парк поставил. А вот ключ из замка выдернуть позабыл. Там этот ключ и торчал. А на колечке, которое было продернуто через дырочку этого ключа, висело еще несколько. И от пирамид с автоматами, и большой толстый — от ящика с патронами для караула.

То, что дежурный своей промашки не заметил, — понятно. Он торопился Бизону угодить и порнушку поглядеть на халяву. А вот как Валерка ключ не сразу углядел — хрен его знает. Раз двадцать смотрел в сторону ружкомнаты, а увидел только тогда, когда подумал, как хорошо было бы автомат в руках иметь.

Не такой уж дремучий парень был Русаков. И газеты почитывал иногда, телевизор смотрел, когда удавалось. Поэтому знал, что бывали случаи, когда солдаты, уперев автомат, убегали или расстреливали кого-то из своих сослуживцев. Знал, но не понимал, как до такого можно дойти. Только теперь понял. Вот до чего тоска доводит…

КРОВЬ

Нет, вовсе не сразу Валерка подошел к двери ружпарка и повернул тот самый ключ. Минут десять, а то и пятнадцать не мог решиться. Не потому, что совсем уж боялся, а потому, что не очень знал, что будет делать, если окажется у него в руках его автомат с подцепленным к нему магазином, в котором под завязку красивеньких таких патрончиков калибра 5, 45 — с выкрашенными в темно-зеленый цвет гильзами, с остренькими красновато-золотистыми пульками и темно-красными лаковыми ободками в местах соединения пуль с гильзами. Каждой из этих пулек можно человека убить насмерть.

Нет, перед лицом того, что ему грозило через какие-то полтора часа, Валерка был готов на все. Даже на самое страшное. Но что делать потом? Бежать? Куда? В памяти мелькнула дорожка, которая вела через территорию части, мимо клуба, к забору, где имелась замаскированная дырка, через которую «деды» бегали в самоволку. Дальше был небольшой перелесок, за ним — окраина военного городка, где жили офицеры, и примыкавший к нему небольшой рабочий поселок какого-то оборонного завода, который, похоже, уже почти не работал. Дальше этого поселка Валерка не бывал. То есть, конечно, бывал, когда его сюда год назад привозили, но дело было ночью, везли их со станции на крытом грузовике, и, как попасть на эту станцию, Русаков понятия не имел.

И вообще, он вдруг подумал, что все это, мерзкое, унизительное и жуткое, обещанное Бизоном, — просто розыгрыш. Может, хотят припугнуть, но на самом деле ничего не будет. Может, обсмеют просто и отвяжутся. Пока ведь они, если по большому счету, ничего особо плохого ему не сделали. Ну, пуговицы срезали, ну, в сапоги написали, ну, подушку хотели гуталином измазать… Это все неприятно, на уровне грубой шутки. Но даже не ударили ни разу. А он их то ножом, то даже автоматом мочить собирается… Нет, может, и правда, шутка? В конце концов, какой интерес им в том, чтоб Валерка в Чечню поехал? Навряд ли они с этого навар поимеют…

Наверно, логика тут была, и будь Русаков домашним, не знавшим бед парнишкой — если теперь таковые встречаются, конечно! — то он, наверно, не смог бы до конца поверить в серьезность угрозы. Но он-то таковым не был. Он и на улице побывал, и в детдоме два года прожил, и вообще много об жизни знал. Знал, например, что встречаются такие люди на Руси, которым на практическую выгоду и материальный интерес начхать — лишь бы была возможность над кем-то, слабее себя, поиздеваться. И еще знал, что это дело им дороже всего, даже свободы иной раз. Уговорить их или разжалобить нельзя — они только силу понимают.

Нет, не шутил Бизон. Он упертый, это Валерка знал. То, как он сказал тогда: «Пойми, козел, не шутят с тобой!», Русакову хорошо запомнилось. Решающую роль, можно сказать, сыграло.

Из ленкомнаты долетали все такие же ритмические бабские стоны из порнофильма, неясный гомон и смешки зрителей. И тут из этого не очень громкого шума прорвался низкий бас Бизона:

— Ну, блин, по-моему, я сегодня трахну кого-то!

Неизвестно, к чему он эту фразу сказал. Может, вовсе и не насчет Русакова, а просто из-за того, что у фильма было слишком много комментаторов, которые ему мешали созерцать и наслаждаться. Но вот Валерке эта фраза нe понравилась, она его завела, разъярила и сыграла роль той последней капли, которая чашу переполняет.

Русаков подошел к двери ружпарка и повернул ключ, торчащий в замке. Щелчок был, но его если и слышали, то не обратили на него внимания.

Валерка проскользнул в дверь и тихо прикрыл ее за собой, не лязгнув. Осторожно отпер висячий замок на пирамиде. Той, где рядком стояли автоматы и его родной, хорошо пристрелянный, из которого он на стрельбище все упражнения на «отлично» бил. Вот он стоит под наизусть известной биркой с номером. Правда, пока он не более опасен, чем простая железная палка. Русаков подошел к ящику с патронами, сорвал печать… Теперь уже нельзя было идти назад. Такой печати, как на ящике, ни у него, ни у дежурного по роте не было. Ключ — в замок, два оборота, крышку вверх… Вот они, магазины. Их много — штук сорок или больше. Так!