Бей в кость

Перед глазами все плыло и сливалось в какую-то серую кашу, а в ушах стояло какое-то нудное, низкое гудение, похожее на трансформаторное. Через это гудение ни одного членораздельного звука до сознания не доходило. Потом он ощутил, что ему на голову надевают нечто похожее на мотоциклетный шлем и, кажется, прилепляют какие-то провода. Затем все в глазах окончательно померкло, и Егор ощутил себя проваливающимся в бездонную черную пропасть. Затем где-то в глубине этой пропасти возникла золотистая точка, которая стала стремительно раскручиваться, превращаясь в спираль. Гудение в ушах мгновенно прекратилось и сменилось тихим шепотом, который, кажется, даже не через уши доходил, а шел прямо из глубин подсознания:

— Ольга Семенова… Ольга Семенова… Ольга Семенова… Еще при первом произнесении этого имени и фамилии где-то в середине крутящейся спирали проступил не очень четкий портрет этой самой дамы-злодейки. После каждого повторения спираль становилась все тусклее, а портрет все четче. Затем спираль вовсе исчезла, и в этот момент перед глазами Егора или прямо в его мозгу мигнула яркая вспышка. Длилась она какие-то доли секунды, после чего Рысаков увидел себя на рабочем месте, в подъезде этого трижды клятого элитного дома. В подъезд входил хозяин 32-й квартиры бизнесмен Панин, а рядом с ним — тридцатилетняя блондинка в белом плаще и с цветастым зонтиком.

— Привет, Егор! — сверкнул фарфоровыми зубами Панин. — эта девушка поживет у нас, пока мы за кордоном будем. Прошу любить и жаловать!

— Оля — застенчиво произнесла блондинка.

Именно так все было в тот дождливый майский день, когда Егор впервые увидел Ольгу Семенову. Конечно, Рысаков еще не страдал склерозом и не забыл то, что происходило полтора месяца назад. Но так четко, во всех деталях, все-таки эту сцену не помнил. Во всяком случае, если б его кто-то спросил, имела ли в тот день Семенова при себе зонтик, он затруднился бы ответить. А тут — будто видеозапись в голове прокрутили. Даже форму пуговиц на плаще вспомнил.

Весь эпизод вспомнился точно до того момента, когда Панин и Ольга скрылись в лифте. Потом опять мигнула вспышка, и одна за другой стали появляться короткие эпизодики, в которых Егор когда-либо видел Ольгу Семенову.

Оказалось, что за прошедшие полтора месяца она проходила мимо его поста раз двадцать — учитывая, что консьерж работал по системе «сутки-трое». Само собой, что каждую из этих встреч Рысаков и не думал, как ему казалось, держать в памяти. Ольга пробежала в магазин или на базар, сказала «здрассте» и вышла из подъезда. Вернулась, прошла мимо к лифту — и все. Сказать, когда была та или иная мимолетная встреча, Егор нипочем бы не сумел.

А тут каждая из них всплывала во всех подробностях.

Потом дело дошло до событий двухнедельной давности, когда Ольга впервые привела в подъезд Антонину, то есть якобы свою больную «маму». Тут Егор вообще почувствовал, будто находится на месте событий, даже вспомнился запах, не самый приятный, скажем так, который исходил от бабки, когда заботливая «дочка» проводила ее мимо поста.

После этого промелькнуло еще несколько коротких эпизодов, в которых фигурировала Ольга Семенова, причем в двух-трех случаях вместе с Антониной, когда она сопровождала ее во двор, подышать свежим воздухом. Последний из этих эпизодов приходился на предыдущее дежурство Егора. Тогда Ольга отвела свою мать в скверик и усадила на лавочку, а сама пошла через двор с хозяйственной сумкой, по-видимому, направляясь в магазин. Егор, сидя в подъезде, краем глаза видел, что к ней откуда-то сбоку подошел рослый парень, и дальше они двинулись вместе.

Конечно, в тот раз Рысаков не обратил на этого парня никакого внимания, да и в поле его зрения парень попал только на секунду-другую. Однако сейчас Егор мог бы поклясться, что уже видел его где-то.

Это подтвердилось буквально через несколько минут, когда Рысаков просмотрел последний эпизод. То есть все, что произошло после приезда «Скорой».

Так вот, один из «санитаров» и был тем парнем, что подходил к Ольге во дворе за три дня до похищения Марьи Климковой…

После этого вновь сверкнула вспышка, перед глазами Егора появилась крутящаяся золотистая спираль, только теперь она уже не раскручивалась, а постепенно сворачивалась в точку. Точка стала тускнеть и удаляться, опять появилось ощущение падения в бездну, а еще через некоторое время Рысаков вообще перестал что-либо ощущать.

СНОВА У БАРИНОВА

На электронных часах в кабинете директора ЦТМО светилось 21.45, а Сергей Сергеевич все еще находился на рабочем месте. Позевывая, в дверь вошел Комаров и, не говоря ни слова, положил на стол конверт с пачкой фотоопечатков.

— Вот все, что выудили из памяти Рысакова, — утомленно сообщил начальник СБ. — Вы, как всегда, правы, Сергей Сергеич, парнишка ни при чем.

Перевел его на четвертый режим, пусть пока отдыхает. У Теребенько еще меньше полезного, за исключением одной или двух бесед, из которых следует, что так называемая «Семенова» интересовалась режимом дня в 33-й квартире.

— Ну что же, — рассматривая фотоотпечатки, задумчиво произнес Баринов.

— Есть с чем работать, Владимир Николаевич! Врачиха, два санитара, два мента подозрительных, номер «Скорой». Задания раздали?

— Так точно. Ребята уже работают.

— Ну вот, а теперь я тебе кое-что сообщу. Как ты помнишь, Максимов доложил по СППК о своей встрече с представителем похитителей, точнее, с посредником. Предложено обменять Ворона и Чугаева, которых вчера привезли твои, на дочь и внука Максимова.

— Не забыл, естественно.

— Сомневаюсь, дорогой, ты носом клюешь.

— Нет, это так кажется.

— Врешь, конечно, но фиг с тобой, золотая рыбка. Так вот, сам понимаешь, что ни того, ни другого отдавать нельзя.

— Ну, помню я, помню, Сергей Сергеевич…

— Про участие в этом деле Штыка я тебе тоже докладывал.

— Естественно…

— В общем, я дал санкцию Максимову применить «мамонтов» против Штыка.

Если все будет нормально, через несколько часов его сюда доставят.

— Рискованно. Не повредило бы это Маше и Жене… По-моему, этот хмырь, Веня, передавал Максимову насчет «нежелательности односторонних действий».

— А разве у Штыка нет всяких посторонних «друзей-соперников»? — прищурился Баринов. — Мы ж не будем на всю область объявлять о том, что сцапали этого гаврика.

— Все равно стремно. Догадаться могут, что одно с другим связано. Там ведь тоже не дураки.

— То, что придумал наш «Хемингуэй», мне кажется вполне убедительным. Он там, на месте, обстановку неплохо знает. Штык положил глазки на «тайваньский» рынок. А это нынешняя вотчина «атлетов» с Симеоновской улицы во главе с неким Сидо-ром. Если хорошо все обставить, то Максимов останется в стороне, а дело будет выглядеть банальной разборкой из-за рынка.

— Петровичу видней, — пробормотал Комаров.

— По-моему, ты сейчас заснешь, Николаич, — усмехнулся директор. — Кофе хочешь? Наш родной, колумбийский, Данила Щеголев прислал…

— Перальта, что ли? — устало хмыкнул Владимир Николаевич. — Нет, увольте. У меня моторчик на таких оборотах может гробануться. Тем более что вы меня еще со вчерашнего дня на работе держите.

— Правда? — с искренней озабоченностью на бородатой физии пробормотал Сергей Сергеевич. — Точно, склероз заел! Тогда спать иди. И чтоб до девяти утра я тебя здесь не видел. Даже до десяти, пожалуй!

— Разрешите нескромный вопрос, товарищ генерал?

— В смысле, когда я сам спать пойду? — усмехнулся Баринов. — Своевременно или несколько позже.

— Это не ответ. Я службу безопасности возглавляю, то есть отвечаю за вашу жизнь и здоровье…

— …Перед партией и правительством, — съехидничал директор.

— Перед Марией Николаевной и Татьяной Артемьевной, по крайней мере.

Последняя сказала, что лично застрелит меня из табельного оружия, если я не буду следить за тем, чтоб вы вовремя спать ложились. А я знаю, что невестка ваша слов на ветер не бросает.