Атлантическая премьера

В своих оранжевых костюмах мы выглядели как пришельцы из космоса, тем более, что эти скафандры еще и светились от люминофорной краски. Одно меня утешало – эти костюмы почти наглухо изолировали от комаров, да и крепкие сапоги позволяли рассчитывать на то, что никакие жарараки их не прокусят.

В общем, мы благополучно поднялись в черное небо и полетели обратно на остров. У этой легонькой стрекозы имелось вполне приличное оборудование для ночных полетов. На бортовом локаторе четко высвечивался остров, и я без труда смог выйти к его наивысшей точке.

– Да тут голая скала! – сказала Марсела, когда я прошел в двадцати футах над этой самой верхушкой.

– Ну и слава Богу, – проворчал я, поскольку в лес садиться не собирался.

– А вот там есть площадочка, – заметила Марсела, полагая, что мне все подвластно. Да, площадочка была – примерно двадцать на двадцать ярдов. Странно, но почему-то я тоже не стал упираться, завис над этим пятачком, по всем сторонам которого были стофутовые обрывы, а затем посадил на него вертолет.

– Ну вот, – сказал я, – теперь вылезай и ищи клад Эванса – это и есть та самая наивысшая точка острова… Синди, дай нам наши координаты!

Последнюю фразу я бросил в микрофон.

– 15ё 25' 07» северной широты, – доложила Синди.

– Долготу можешь не давать, – прервал я ее.

– Что ты там спрашивал? – спросила Марсела.

– Сущую ерунду, – поиздевался я, – не хочется ли ей солененького? По-моему, на этой площадке просто негде спрятать даже один дайм.

– Кроме вон той ямки, – возразила настырная креолка.

Действительно, всего в трех шагах от правой дверцы вертолета, которую Марсела уже успела открыть, ее фонарик высветил заметное углубление. Моя непоседа выпрыгнула из вертолета и подошла к ямке. Я тоже вылез и последовал за ней…

– Да-а, – протянул я удивленно, – вот это ямка! Это был настоящий колодец

– глубину было определить трудно, потому что свет фонаря пробивал тьму всего футов на пятьдесят.

– Да, – вздохнул я, – тут нужна хорошая веревка…

– Я видела в кабине моток капронового троса и веревочный трап! – радостно сообщила Марсела, и я понял, что лезть в эту преисподнюю мне все-таки придется. Действительно, трап на вертолете был, как и капроновый трос. Для трапа у правой дверцы вертолета имелся прочный крюк, на который накидывалась верхняя петля со стальным протектором. Защелкнув петлю трапа карабином крюка, я сбросил свободный конец трапа в колодец, обмотался тросом и стал спускаться вниз, укрепив фонарик на специальной защелке вертолетного шлема.

– Марсела, – сказал я, уже забравшись в колодец по горло, – постарайся без меня ничего не трогать и не орать в колодец, а разговаривать со мной по «токи-уоки». Это очень просто. Если ты не будешь нажимать вот эту кнопку, то будешь слышать то, что я тебе говорю, а если нажмешь, то я услышу то, что ты скажешь.

Она кивнула, а я полез дальше. Стенки колодца были неровные, но хранили следы ударов киркой. Похоже, что здесь действительно поработал какой-то осел, которому не терпелось запрятать свои сокровища так глубоко, чтобы их никто не смог достать. Единственно, что занимало мою голову, так это то, почему десятки самолетов и вертолетов, пролетавших над Сан-Фернандо, не замечали этой дыры с воздуха, и почему никто из вертолетчиков не догадался приземлиться и посмотреть, что внутри этой дыры. Тогда бы мне не пришлось лезть в колодец, поскольку он давно бы стал туристической достопримечательностью под названием «Пещера Эванса». По колодцу пустили бы скоростной лифт или пробили снизу горизонтальный туннель, после чего каждый желающий мог бы в сопровождении толкового гида за какие-нибудь пять долларов побывать в пещере и убедиться, что никаких сокровищ в пещере давно нет. Конечно, там поместили бы бочку с порохом, пиратское знамя, пару ржавых сабель и пластиковый скелет с аккуратно просверленной в черепе дыркой. Впрочем, это могло случиться только в том случае, если бы к этому времени правительства Хайди и Гран-Кальмаро смогли разобраться, кому принадлежит этот каменный крендель.

Стофутовый трап кончился, а колодец кончаться не собирался.

– Марсела! – позвал я в «токи-уоки», – ты меня слышишь?

Радио хрюкнуло и ответило:

– Ага!

– Я сейчас полезу дальше, трап кончился. Через каждые пять минут мигай фонариком.

Привязав трос к нижней петле трапа самым прочным из морских узлов, которые сохраняла моя память, я обнял трос ногами и стал не спеша скользить по нему вниз. Для страховки я обвязал нижний конец троса вокруг пояса. В крайнем случае, я мог повиснуть в этой петле, словно елочная игрушка, и, уперевшись ногами в стены, смог бы подняться до трапа.

Однако Бог миловал, и наконец я оказался на твердой почве. Обшарил стены. Сверху мигнул слабенький свет – Марсела была пунктуальна. Радио сказало:

– Ты скоро там? Мне страшно тут одной!

– Я только-только добрался до дна.

– Ну и как, там много золота?

– По-моему, его тут нет, никогда и не было, – ответил я, освещая фонариком нижнюю часть колодца. Дно его было засыпано гравием, но в самом низу, в боку колодца виднелся полукруглый, очень узкий лаз из тех, что спелеологи называют «шкуродерами». Я присел на корточки и заглянул в лаз, посветив вперед фонариком. Ничего хорошего этот лаз не обещал. Впереди он заметно сужался, к тому же сверху нависали очень острые и, как мне казалось, не слишком надежные камни. Если бы одному из них вздумалось опуститься мне на голову, я даже не успел бы ощутить, как мой череп вместе со шлемом и фонарем превращается в плоскую лепешку. Но это был бы еще лучший исход. Хуже получилось бы, если б камень прилег мне на спину, переломав позвоночник и ребра, но дав возможность сердцу еще немного потрепыхаться, а нервам – донести до мозга всю боль и весь ужас моего положения… Нет, лезть в эту дыру я не хотел.

Гравийное дно колодца было сырое, судя по всему, во время урагана сюда хлестал ливень. Но вряд ли здесь, на глубине в полтораста футов, вода так быстро успела высохнуть. Лило почти сутки, тут, пожалуй, должно было набраться несколько тонн дождевой воды. И куда же она делась? Я поскреб гравий и обнаружил, что на дне его совсем немного – слой дюймов пять, не больше, а дальше – монолитная коренная порода. Нет, вода ушла отсюда именно в боковую дыру… А раз так, то очень может быть, что откуда-то она вытекает на поверхность… Или, скажем, в океан…

Не знаю, то ли осознание того, что из дыры можно выйти наверх, то ли еще что-то укрепило мой дух, но я все-таки полез в дыру. Фонарь пришлось снять со шлема и держать в руке. Как выяснилось, ход был не прямой, а извилистый, и именно поэтому поначалу казался сужающимся. На самом деле, он почти на всем протяжении был примерно одного диаметра. Кое-где на стене можно было заметить следы ударов каким-то стальным орудием – то ли ломиком, то ли каким-то шахтерским орудием вроде тех, какими пользовались углекопы в начале века. Но мне уже было ясно, что и колодец, и подземный ход были пробиты водой, а люди только расширили их для своих надобностей.

Лаз, постепенно расширяясь, уводил меня все дальше от колодца. Все больше чувствовался уклон, я полз вниз головой по сырой, мелкообкатанной гальке. Впрочем, чем круче становился уклон, тем меньше было неровностей и отдельных камешков, а пол лаза ощущался все более гладким и скользким. Вполне могло оказаться, что где-нибудь уклон станет слишком крутым, я начну скользить по нему и долбанусь головой о что-нибудь достаточно крепкое. Однако вскоре я смог сесть – до того расширился ход, а впереди, как я убедился, посветив фонариком, можно было идти пригнувшись. Так я и сделал. Пройдя ярдов двадцать, я смог распрямиться. По полу журчал ручеек – вода сочилась из многочисленных трещин, и здесь вполне мог произойти обвал, чего мне, конечно, очень не хотелось. Здесь было нечто вроде естественного коллектора, многочисленные ручейки отовсюду сливались в один. Ручеек нес с собой песок и мелкие камешки, но лежали здесь и вполне объемистые булыжники. Наверно, когда сюда низвергался ливень, то по этой на первый взгляд безобидной трубе вряд ли можно было идти так спокойно. Скорее всего на конечный пункт, попади я в этот поток, прибыло бы бездыханное месиво, размолотое камнями и водой.