Страница 58 из 146
– О, сэр! – хихикнула Соледад. – Я и так буду торопиться!
Тем не менее она торопливо вышла в коридор. Я тут же принялся за завтрак и, поскольку был вполне голоден, съел его очень быстро. Через четырнадцать минут завтрак был съеден, а еще через тридцать секунд явилась Соледад с газетами.
– Ваши газеты, сэр: «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост», «Крисчен сайенс монитор».
Я развернул газету и удивился: «Нью-Йорк таймс» и обе остальные были от сегодняшнего числа…
– Послушайте, Соледад, – спросил я с удивлением. – Это же сегодняшние газеты?
– Завтрашние еще не поступали, сэр, – совершенно серьезно ответила она.
– В том-то и дело, что я не знаю, откуда вы берете «Нью-Йорк тайме» здесь, на этом островке?
– Они получены по телефаксу, сэр, – по-прежнему играя, ответила Соледад,
– у Мэри и Синди есть телефакс, который через спутник может принять любую газету.
– О'кей, – сказал я, – но что дальше делают миллионеры с горничными – я ей-Богу не знаю! По-моему, если я достаточно старый миллионер, то свежие новости должны меня интересовать намного больше, чем молоденькие горничные.
– Хм… – задумалась Соледад. – А кто вам сказал, что вы старый миллионер?
– Вы сами.
– Действительно… – вспомнила она. – Ну, а если вы не очень старый? Скажем так, лет пятидесяти?
– Все равно, – вздохнул я, – я еще не знаю, доживу ли до обеда, а как поведу себя в пятьдесят лет, мне трудно представить.
– Если вы будете кривляться и валять дурака, то не доживете даже до ланча, – пригрозила Соледад, – неужели вам непонятны мои желания?
– Ваши желания и ваши намерения, – проворчал я, – могут быть самыми непредсказуемыми. Вот я съел ваш завтрак, а сам думаю: не подмешала ли мне мисс Соледад какой-нибудь медленно действующей дряни, от которой я буду загибаться в течение трех суток, визжать от болей, блевать и истекать дерьмом? Или наоборот, вы устроите мне колоссальный запор, а потом явитесь в халате медсестры и будете ставить мне клизму. А может быть, вам захочется лечить меня инъекциями и вы будете всаживать мне в зад уколы – от вас можно ждать всего!
– А у вас богатая фантазия, мистер Родригес! – усмехнулась Соледад. – Это поднимает вас в моих глазах. Вы говорите о непредсказуемости, как о чем-то дурном, но ведь именно в ней-то и заключается вся прелесть! Конечно, проще всего было прийти сюда в купальнике, сделать несколько стриптизных па, снять верхнюю часть, потом, извиваясь, выскользнуть из нижней, еще чуть-чуть повертеть задом и после этого сесть на вас верхом… Но это так пресно, так пошло и самое главное – скучно. Секс должен быть театрален, в нем должна быть какая-то экзотика, игра, немного гротеска и баловства, немного страха, пародии, иронии – именно тогда это не просто случка самца и самки, а наслаждение для интеллектуала.
– Особенно для меня, – сказал я, хмыкнув, – никогда не относил себя к интеллектуалам.
– И тем не менее, – настойчиво заявила Соледад, – хотя вы, как и я, строго говоря, не можете считаться интеллектуалом, ощущать им себя хотя бы чуть-чуть очень приятно. Воображать, фантазировать, перевоплощаться, обретать иной облик – разве это не удовольствие?
– В вас погибает актриса, – сказал я вполне серьезно, – вам надо бросать ваш бизнес и ехать в Голливуд.
– Шлюх там и без меня достаточно, – безжалостно отмахнулась Соледад, – но самое главное – они играют за деньги, а я – просто так, ради удовольствия. Это ведь просто понять, не так ли?
– Вообще-то, да, – ответил я, – но если, получая удовольствие, еще и деньги получать – это, по-моему, совсем хорошо.
– Нет, – мотнула головой Соледад, – работа, за которую тебе платят, не может быть удовольствием. В этом случае над тобой всегда висит принуждение:
не сделаешь – не заплатят. Это все равно, что плетка надсмотрщика на плантации. А вот если той же самой плеткой тебя секут по твоему желанию – это больно, но приятно.
– А я думал, вы – садистка, – сказал я недоверчиво.
– Садомазохизм – единый комплекс…
– И где вы только всего нахватались? – спросил я. – Ощущение, что вы по крайней мере «пи-эйч-ди».
– Это просто жизненный опыт плюс чтение на досуге.
Она сидела на моей кровати, всего на расстоянии вытянутой руки, но мне было страшно дотронуться до нее. И не протянуть к ней руку было страшно тоже. Это противостояние внутри длилось очень долго, пока ее язык продолжал ошарашивать меня парадоксами и философствованиями. Наконец она грустно сказала:
– Вы соблазнили меня на болтовню и отвлекли от того, зачем я пришла сюда. Это вам дорого обойдется!
Мне стало страшно, я очень хотел дожить хотя бы до ланча. Я схватил чашку из-под кофе и с силой хватил ее об пол так, что осколки брызнули в стороны.
– Какая вы неловкая, Соледад! – взревел я голосом пятидесятилетнего миллионера. – Немедленно соберите осколки!
Соледад с интересом поглядела на меня, на лице ее натуральный испуг быстро сменился притворным, и она залепетала:
– Простите, сэр, я такая дура, сэр, я сейчас же все уберу, сэр!
После этого она нагнулась и принялась собирать в ладошку маленькие осколочки тонкого фарфора. При этом задний край юбки чуть вздернулся, попка элегантно обозначилась под плиссировкой, к тому же из-под юбки стали видны розовые шелковые панталоны…
Все страхи и сомнения провалились, я выпрыгнул из-под простыни и, подскочив к соблазнительно нагнувшейся Соледад, обеими руками забрался под юбку…
– О, сэр, – пробормотала она, – эта работа не оговорена в контракте… Не кажется ли вам, что вы слишком многого хотите от бедной девушки?
– Будьте покойны, Соледад, – низким голосом сладострастника не первой свежести прогудел я, спуская ей панталоны до колен, – ваша услуга будет хорошо, очень хорошо оплачена…
– Господи, прости мне прегрешение это! – простонала Соледад, упираясь руками в край кровати. – Нет! Нет, не надо, не надо, сэр! Ай!
Последнее было сказано в тот самый момент, который мне больше всего нравился. Влажные и мягкие, большие и нежные ягодицы Соледад прижались к моему животу, а пенис, чуть-чуть сдавленный ее пышными ляжками, просунувшись между ног Соледад, нырнул в нее снизу вверх…
– Браво! – объявила Соледад, переставая играть горничную. – Великолепно! Работайте, сэр!..
Теперь их было четыре, и все они находились на одном, весьма ограниченном пространстве – яхте «Дороти». А я был один-одинешенек, если не считать этих роботов-охранников. Конечно, каждый из них был мужчиной, живым человеком и, вероятно, мог бы не хуже меня справиться с ублажением своей хозяйки, если бы та отдала такой приказ. Вероятно, с не меньшим успехом пошли бы у них дела и с Мэри, и с Синди, и с Марселой, но тоже только в том случае, если бы им приказали. Возможно, эти вооруженные рабы даже подглядывали за нами через какую-нибудь дырку. Скорее всего наверняка подглядывали, потому что должны были обеспечивать безопасность своей госпожи и спасти ее в том случае, если бы мне пришла в голову фантазия ее придушить. Но до того момента, пока ей не приспичило бы позвать их на помощь, – они не тронулись бы с места.
– Спасибо, – сказала Соледад, подтягивая панталоны и поправляя платье, – все было очень вкусно! Теперь я в равном положении со всеми прочими. А ты, дружок, надеюсь, доживешь до обеда. Правда, пока я переоденусь, чтобы встретить мистера Джералда Купера, ты посидишь здесь. Позвольте мне забрать посуду, сэр?
– Да, да… – рассеянно ответил я.
Она забрала поднос с уцелевшей посудой и осколками чашки, столь неожиданно послужившей нашему сближению. Впрочем, над ее заявлением относительно того, что я доживу до обеда, следовало хорошенько подумать. Сказано было тоном, который не выражал ничего. Одинаковая вероятность была и в том, что это означало: ты доживешь по крайней мере до обеда, и в том, что это значило, что я доживу только до обеда. Сами понимаете, это существенная разница.
Итак, я стал обладателем четвертой женщины и с ужасом ожидал, как будут развиваться события дальше. Воспользовавшись тем, что в этой тюрьме можно было валяться на кровати в любое время, я разлегся на постели и принюхался. Пахло здесь как-то по-иному, совсем не так, как до прихода Соледад. Впрочем, и прежний запах – Марселин из каюты не выветривался, несмотря на то, что работал кондиционер. Наложившись один на другой, эти запахи создали какой-то симпатичный букет, и я подумал, что было бы неплохо, если бы все женщины нашли между собой путь к подобному мирному сосуществованию, которое установилось между запахами.