Атлантическая премьера

– Ну да, я опять забыл, ведь у вас на Кубе коррида запрещена, потому что не хватает мяса… Так вот, Антонио приветствовали, словно Мариньо, девушки бросали в него букеты цветов, а полицейские отдавали ему честь саблями. Вот так! – и дед Вердуго, подняв в кулаке бейсбольную биту, положил ее на плечо и выпятил пузо.

– Конечно, если бы народу собралось побольше, его бы не решились повесить. Но была сафра, все рубили тростник, а те, кто не был занят, очень хотели, чтоб его повесили. Все-таки развлечение. Никто не перерубил веревку, на которой висел Антонио! Он так и висел, пока не умер, честное слово, сеньоры! Правда, я уже не очень помню, за что его повесили. Кое-кто говорил, что он ограбил банк в Сан-Исидро и застрелил при этом кассира. Ну, положим, банк он действительно ограбил, но никто сейчас не помнит, зачем он это сделал. Не верьте тем, кто говорит, будто он просто так ограбил, как все банки грабят. Уж я-то знаю, что он сделал это для революции. И поверьте, сеньоры, он настоящий партизан. Ведь партизаны грабят банки, чтобы делать революцию? Верно? А вы скоро сделаете революцию?

– Хватит! – утомленный Капитан произнес это резко. – Веди нас к Пересу!

Старик, услышав в голосе Капитана стальные нотки, заткнул свой фонтан и беспрекословно повел нас по пустынным улицам к дому, где на законных основаниях дрых старший полицейский Перес.

Жилище старшего полицейского оказалось грязным двухэтажным строением, нелепо громоздившимся посреди двора, заваленного разными предметами. Различить, что это были за предметы, было трудно, но вот споткнуться об них и расшибиться – запросто. Кроме того, старик Вердуго вдруг стал изо всех сил чихать и кашлять. Капитан молча показал старику на автомат, и кашель стих. Однако свое черное дело старик уже сделал.

– Эй ты, старый осел! – услышали мы мощное контральто. – Раскхекался тут! Хуан спит и пить с тобой, скотиной, не пойдет! Он и так нализался как свинья!

– Сеньора, – строго сказал Капитан, – нельзя ли потише, черт побери?

Кончита возникла на пороге с фонарем в руках и внушительной скалкой. Массивная, приземистая мулатка была похожа на самоходную бочку. Капитан навел на толстуху автомат.

– Нам нужен ваш муж! Мы – партизаны.

– Святая Мадонна! – ахнула Кончита. – Бандиты!

– Тихо! Где твой муж?

– Да говорю же вам, – резко понизив голос, ответила сеньора Перес, – он пьян. Спит и лыка не вяжет.

– Малыш, – приказал Капитан, – посторожи-ка этих! Остальные – за мной!

Переса мы действительно обнаружили спящим. Ни пинок в зад, ни пара оплеух в чувство его не привели.

– А он не сдох случайно? – спросила Киска, которая стояла ближе к выходу и не слышала сопения.

– Ну да, – хмыкнул Капитан, разглядывая бутылки, стоящие на столе. – Он выдул бутылку рома и не меньше литра пульке. Наверняка после того, как в нем уже было три-четыре литра выпитого на службе. С этим все ясно…

Мы вышли на крыльцо, и Капитан сказал:

– Малыш, останешься пока здесь. Посмотришь, чтобы чета Перес спокойно провела ночь и никуда не бегала… Ты понял?

– Да, компаньеро!

– А ты, старик, отправишься с нами. Покажешь, как пройти к Гомесу.

– Вряд ли вы застанете его дома… – хихикнула Кончита. – Он скорее всего у Сильвы… Дед Вердуго закашлялся.

– Чего кхекаешь, старый хрыч? Ты еще не сознался, что полицейский Гомес твой внук? – съехидничала Кончита.

…Для начала мы все-таки решили заглянуть к Гомесу домой, тем более, что это было совсем неподалеку. У небольшого дома под вполне приличной

черепичной крышей дед Вердуго опять раскашлялся. По знаку Капитана мы заняли вокруг дома боевые позиции, а Капитан приказал сторожу:

– Стучи в дверь и скажи, что это ты, пусть откроют! Дед постучал своей бейсбольной битой по двери.

– Линда, открой, я по делу! Скажи, Марсиаль дома?

– Да нету его… Где ж ему дома быть? Он в полиции, дежурит, – отозвался старческий женский голос.

– Нету его в полиции! – сказал дед, опасливо поглядывая на автомат Капитана. – Открой…

– Да к Сильве он ушел, дедушка, – наябедничал девичий голосок, – там и ищи…

– Где это? – спросил Комиссар. Дед безмолвно указал битой в проулок.

Дом Сильвы мы обнаружили быстро. На сей раз деда оставили под охраной Киски на дальних подступах к цели, чтобы он там кашлял и чихал в свое удовольствие.

– Они на чердаке, – Капитан прислушался к приглушенной возне и смешкам. Телесериал, видимо, закончился, и над городом стояла почти идеальная тишина.

По приставной лестнице мы бесшумно влезли на чердак, и мощный аккумуляторный фонарь, который держал Пушка, осветил весьма любопытную картину. На старинном пружинном диване, в чем мать родила, лежали двое: он и она. По полу были разбросаны различные предметы дамского туалета и полицейского обмундирования. Портупея с «кольтом» 45-го калибра висела на крюке, вбитом в коньковый брус.

– Каррахо! – зарычал Гомес, но вовремя увидел нацеленные на него стволы. Девица ошалело выкатила глаза. Она так напугалась, что даже завизжать не могла и тем избавила нас от лишних хлопот.

– Тихо! – Комиссар поднес палец ко рту и снял с крюка кобуру с «кольтом» Гомеса. – Мы партизаны, юноша. Прошу вас, не надо резких движений…

– Правда? – спросил Марсиаль, удивленно вытаращив глаза. – Откуда ж вы взялись?

– А что, министр безопасности вам циркуляр не присылал? – саркастически осклабился Капитан.

Сильва, закрыв все, что могла, руками и ногами, сжалась в комочек на уголке дивана.

– Одеться-то можно? – проворчал Гомес. Он не очень понимал, что произошло, и смотрелся круглым идиотом. Я, честно сказать, ему немного сочувствовал. Во всяком случае, мне бы не хотелось, чтобы меня когда-нибудь потревожили…

– Одевайтесь, – сказал Капитан, и Пушка, нагнувшись, поднял с пола штаны Гомеса. Наскоро ощупав их и убедившись, что второго пистолета у полицейского нет, он бросил их пленнику.

– К сожалению, отвернуться мы не можем, – извинился Комиссар, галантно собрав экипировку Сильвы. – Сами понимаете, это необходимость…

– Парни, – подтягивая штаны, спросил Марсиаль, – это точно не розыгрыш?

– Нет, – сказал Капитан.

– Значит, вы и застрелить можете? – От этого вопроса даже Капитан улыбнулся.

– Сколько тебе лет, малыш? – поинтересовался наш командир.

– Двадцать пять, – ответил Марсиаль, хлопая глазами. – А что?

– Если б ты на моих глазах не трахал эту стервочку, то я бы подумал, что тебе нет десяти, – покачал головой Капитан. – Пора бы подрасти.

– Ну а что делать-то? – глупо спросил Марсиаль.

– Проводишь нас к мэру.

– Разве я против?

– Марсиаль, внучек, ты жив? – спросил дед Вердуго, когда все спустились с чердака.

– Я военнопленный, – гордо объявил Гомес, держа руки на затылке.

Киска и Камикадзе получили задачу отвести сторожа и Сильву в полицейский участок, где имелась камера, и дать им возможность отдохнуть до утра. После этого нужно было привести туда же Переса с его Кончитой и бабку Линду с сестрой Гомеса, а Пушку и Малыша прислать в распоряжение Капитана.

Они могли понадобиться при штурме мэрии.

Дом мэра находился на единственной площади Лос-Панчоса, напротив церкви, там же находилась и мэрия.

Около запертой калитки в старинной кованой ограде Марсиаль остановился.

– Там раньше была злющая собака, – сообщил он, нажимая кнопку звонка. Собака действительно залаяла.

– Что-то он не идет, – проворчал Гомес, – спит небось уже. А чего сказать-то?

– Скажите, что город занят партизанами и власть перешла к революционному комитету.

– А чего, сами сказать боитесь, да?

– Мы не хотим, чтобы он суетился. Если он услышит из твоих уст, что власть перешла к нам, то сразу поймет, что ему не на кого больше надеяться.

– Конечно, Переса-то ведь не добудиться… Только вы зря боитесь, что он вас застрелит. У него даже дробовика нет. А у вас у всех автоматы… Значит, мне надо сказать, что я уже сдался? А что мне за это будет?