Страница 94 из 121
«Дима! Нажимай фокусировку и быстро переводи ГВЭП в режим „Н“!»
«Так, нажал кнопку фокусировки. Перевел в режим „Н“. Крестик не мигает».
«Смотри на картинки в квадратиках, на сопку не гляди!»
Тут что-то ощутимо щелкнуло у меня в голове. В глазах полыхнула оранжевая вспышка. На секунду я потерял зрение. Потом все сразу пришло в форму.
«Не волнуйся, — успокоил Чудо-юдо. — Все это ерунда. Я отключил тебе слух. Чтоб не отвлекался. У пилотов ОДЛ, Лусия снимает показания приборов, анализирует излучения „Камня“. От „Черного камня“ идет мощная имитационная картинка. Непосредственное зрение у тебя тоже отключено. Ты видишь теперь только то, что я тебе разрешаю видеть».
«Не понял…»
«Твои глаза работают только как телекамеры, твоя голова передает изображение мне, я его обрабатываю, снимаю все лишнее и возвращаю тебе. Теперь понял?»
«Почти».
Паралеты приближались к «Котловине» с двух направлений. «Лулу» казался чем-то совсем маленьким, вроде семечка с одуванчика. Но Чудо-юдо требовал, чтоб я смотрел только на экран ГВЭПа:
«Не отвлекайся! Дистанция два километра».
Но я все-таки отвлекся. Потому что паралет неожиданно тряхнуло, и я инстинктивно повернул голову вправо. Повернул и поежился — Трофима не было на месте. Петля клеванты болталась свободно…
— Где он? — заорал я в голос.
Чудо-юдо ответил, само собой по РНС, но совершенно спокойно:
«Не переживай, он на месте. Я постепенно снимаю ненужные элементы изображения, чтоб ты мог сосредоточиться. Не удивляйся, если через десять минут ты окажешься летящим в воздухе без паралета и не будешь видеть ничего, кроме „Черного камня“ на экране ГВЭПа».
Мне стало не по себе. Какие-то элементы моего сознания протестовали против этого. И вообще я начал ощущать беспокойство. Мне не нравится, когда я вижу не то, что есть на самом деле, а то, что нужно кому-то. Одно успокаивало: команды отдавал Чудо-юдо. Не может же он сделать плохое сыну?
Я смотрел на экран ГВЭПа, послушно сконцентрировав внимание на квадратике с изображением «Черного камня». Сначала он ничем не отличался по размерам от остальных трех и представлял собой статическую картинку. Но потом начал медленно увеличиваться. Пять минут — и закрыл весь экран. Сарториус, Сурен и «длинный-черный» попросту исчезли. А вот двухметровая черная колонна квадратного сечения стала огромной. И я глядел уже не на маленький экранчик площадью четыре на четыре, а минимум на четырнадцатидюймовый. Наконец обнаружилось, что изображение вовсе не статическое, а все больше и больше проявляет признаки жизни.
Сначала я видел только застывший кадр из фильма Кулемина. Потом этот кадр как-то незаметно начал двигаться. Сперва просто подергиваться — примерно так, когда в проекторе заедает пленку и публика орет киномеханику: «Сапожник!» — а потом на экране появилось движение. Сперва я еще обращал внимание на то, что мне показывали кусочек из оперативной съемки Кулемина, где было черно-белое изображение и действие происходило летом. Но затем меня это перестало волновать. По-моему, это произошло в тот момент, когда черно-белое изображение сделалось цветным и все предметы приобрели естественную окраску. Правда, естественную не для середины сибирской зимы, а для разгара лета. Но я уже забыл, какое нынче время года. Я знал только одно: мне нужно сосредоточиться на «Черном камне». И потому уже не только видел, как ветер шевелит зеленую траву и ветки, но и слышал их шелест. А потом начал ощущать смолистый таежный запах… Экран сделался еще шире, должно быть, уже больше, чем три на три метра, он стал как бы прогибаться, обтекая меня с краев… Мне захотелось снять шлем, потому что стало жарко. И вообще сбросить все зимнее снаряжение: нелепо шляться в нем по тридцатиградусной жаре. Я уже совершенно потерял представление о том, что нахожусь в воздухе…
Но тут где-то внутри моего мозга истошно завыла сирена, ворвался рокот, похожий на шум вертолета, картинка вновь уменьшилась до квадратика два на два, стала черно-белой и статичной. В наушники ворвался отчаянный вопль Чуда-юда:
— Проснись! Проснись, идиот! — Он кричал это голосом по радио. — Отвернись от ГВЭПа! Немедленно!
Наваждение исчезло. Я обнаружил, что паралет медленно наплывает на покрытую заснеженным лесом «Котловину». Уже просматривались скалистые обрывы внутри кратера. Рокот доносился оттуда, со дна кратера. Он нарастал с каждой секундой.
«Осторожней! Это имитация! — Теперь крик Чуда-юда слышался где-то внутри мозга. — Смотри на экран! Отключаю слух!»
Слух отключился, но зрение — нет. Я увидел, как над вершиной «Котловины» заклубилась какая-то бело-голубая муть. Не то пар, не то дым, не то снежная пыль. Эта муть принялась сгущаться, уплотняться, приобретать форму не то сигары, не то огурца, не то рыбы… Точно такое же образование я видел на кинокадрах Кулемина. Примерно такую штуку видел Церен Бадмаев в Калмыцкой степи осенью 1915 года.
«Переводи ГВЭП в режим „О“, — скомандовал Чудо-юдо. — Бери в перекрестье! Огонь!»
Я нажал кнопку. Витой, сверлообразный прозрачно-голубой луч вынесся из дула ГВЭПа и ввинтился в дирижаблевидную хреновину, сформировавшуюся на вершине горы. Вспыхнуло так, будто рванула ядерная бомба! Тара-рах! — ужасающий грохот и мощный удар горячего воздуха отшвырнувший паралет от горы
— такие последние впечатления остались в памяти перед тем, как я потерял сознание.
НА ВОСТОЧНОМ СКЛОНЕ «КОТЛОВИНЫ»
Очухался я далеко не сразу. Скорее всего прошел не один час, прежде чем я разлепил веки и увидел перед носом серо-коричневый чешуйчатый ствол сосны. Или елки, или кедра, может быть. Одним словом, чего-то длинного и хвойного. Купол паралета и стропы опутали крону, а Наша «скамеечка» с мотором висела метрах в десяти над сугробами. Сперва мне даже не показалось странным, что стропы не натянуты, а скамеечка, несмотря на видимое отсутствие опоры, не раскачивается. Впрочем, не ощутить этих противоречий с законами физики и механики было вполне простительно для человека, которому более получаса заполаскивали мозги, а потом устроили небольшую контузию. При этом меня еще долбануло затылком о подголовник скамейки. Если б у меня на голове не было шлема, а под ним шерстяного подшлемника, то сотрясение мозга было бы посильнее. Но если б не подголовник, сила инерции сломала бы мне шейные позвонки. Имелся также неплохой шанс переломать ребра о пулемет и ГВЭП. Но тут повезло. Ствол пулемета повернуло влево, а кронштейн с ГВЭПом — вправо. Получилось что-то вроде жесткого треугольника, который принял удар на себя. Поскольку я был пристегнут к спинке, то вперед не полетел и ребра остались целыми. Хотя в какой-то степени их мог защитить и бронежилет, и вся куча тряпок, которая была под ним.
В общем, я отделался относительно легко. Примерно таким сотрясением мозга, какое бывает при нокдауне. Однако Трофиму в отличие от меня совсем не повезло. Просто катастрофически.
Ему бы значительно больше повезло, если б он на самом деле выпал из паралета. Возможно, приземлился бы в сугроб и отделался какими-то полутора годами ЦИТО. Или сразу свернул бы себе шею. Тоже неплохо — мучиться не надо. Однако он из аппарата никуда не выпадал, просто Чудо-юдо, управляя моим зрением, мне его не показывал. Он сидел рядом со мной, но, к сожалению, несколько правее. Когда купол паралета, отброшенный взрывом, смялся, закрутился и зацепился за дерево и нашу «скамейку», словно сиденье качелей,
сперва откачнуло вверх, а потом бросило на ствол дерева, его живот, снизу неприкрытый бронежилетом, напоролся на очень острый, крепкий и довольно толстый сук. Никогда не видели людей, проткнутых насквозь слоновым бивнем? Я тоже, но представление о том, как это выглядит, теперь получил. Крови вылилось очень много. Вся нижняя часть его комбинезона была бордовой. Меня с правой стороны тоже чуток обрызгало, но не так сильно, как если бы дело было при плюсовой температуре. Перекошенное, совершенно неузнаваемое лицо Трофима было чуть-чуть желтее снега, а кровь, выливавшаяся изо рта, уже превратилась в красный лед. Только теперь я понял, отчего стропы провисают, а сиденье не болтается. Оно держалось на суку, который, пронзив Трофима, пробил спинку «скамейки», скользнул по мотору и заклинил воздушный винт, проскочив в кольцо защитного кожуха. Наверно, винт могло и сорвать, но то ли Трофим еще в воздухе перекрыл бензопровод, то ли сделал это уже здесь, корчась в предсмертных судорогах. Первое, пожалуй, более реально, но, возможно, именно этому действию пилота я был обязан тем, что не был сейчас обугленной головешкой.