Адская рулетка

Добрались до заимки, разбудили братовьев, нашуровали баню, благо еще с вечера не выстудилась, и деда отпарили. Сто граммов дали, он совсем ожил и пошел вспоминать.

Оказывается, он, как из сортира вышел, голос какой-то внутри себя услыхал. И даже вроде бы этот голос его старухе покойной принадлежал. Дескать, иди, Леонтий, куда я поведу. Был бы не выпивши, так сообразил бы, может. А тут, после полбутылки, бдительность потерял. Надел лыжи и почапал. Чем дальше уходил, тем яснее этот голос слышался. И уже вроде голос был не той бабки Ксении, которую перед смертью помнил, а девки Ксюшки, к которой сватался. А потом ему привиделось, что солнце светит, трава растет, цветы распускаются, жара, как в Африке. Вот он и взялся одежду скидывать. После того ему показалось, будто он не на лыжах по снегу бежит, а на лодке плывет, и не вверх на сопку взбирается, а вниз по течению…

— Ни фига себе! — вырвалось у меня. То, что все эти фокусы вполне возможны при наличии такого прибора, как ГВЭП, у меня сомнений не вызывало. Но тогда получалось, что Black Box — это тоже ГВЭП, только, если так можно выразиться, инопланетного производства. И, вероятно, более совершенный, чем наши, с большим числом функций и так далее.

— То-то и оно, — усмехнулся Лисов, — чертовщина еще та была. Дед, когда добрался до «Черного камня», уже и сам себя молодым видел, и Ксюшку, и лыжи скинул, и всю одежду. А потом ему взбрело в голову, будто он Христос и ему надо, во имя всех людей, на распятие пойти. Улегся на тень от креста, который сам же и поставил над ихними космонавтами, и приготовился муки принимать со счастливым лицом. Так и замерз бы, конечно. Но вот обошлось… Еще прожил немало. Но в зону нашу с той зимы уже не ходил. Дома в селе сидел, сказки рассказывал.

Я хотел еще кое о чем поспрашивать, но тут из-за ворот заимки послышался рев «Бурана».

— Женька, — уверенно, но с озабоченным видом произнес Лисов. Он встал из-за стола, накинул полушубок и вышел во двор.

ЧУЖИЕ

От ворот послышались неясные голоса. Через пару минут «Буран» въехал во двор, мотор заглушили. Затем заскрипело крыльцо, затопали ноги, отряхивая снег с валенок.

В том, что мужик, вошедший следом за Петровичем, тоже носит фамилию Лисов, можно было не сомневаться. Правда, он больше походил на брата, чем на сына, — бородка старила.

Но со знакомством явно надо было повременить. Потому что второй Лисов был, мягко говоря, не совсем здоров. Петрович поддерживал его под правое плечо, а из левого, по желтой овчине дубленого полушубка, каплями просачивалась кровь. Судя по тому, что спереди дырка в полушубке была побольше и края вывернуты наружу, стреляли в него сзади. Младший Лисов скрипел зубами и изредка глуховато матюкался.

Старший осторожно выпростал его из полушубка. Серый грубошерстный свитер здорово намок от крови.

— Садись, садись, сынок! — Петрович помог парню опуститься на лавку.

— Гады… — проскрипел парень. — Бандюги! К ним как к людям, а они…

— Не кипятись, Женька, не кипятись… — распарывая ножом сразу и рукав рубахи, и рукав свитера, бормотнул Лисов-старший. — Кровь быстрей бежать будет. Ребята, тряпками не богаты?

— Ваня! — скомандовал я. — Наложить повязку!

— Есть! — ответил тот.

Удобные эти ребята, человекороботы. Ваня без лишних движений полез в аптечку, ополоснул руки спиртом, ловко обработал края обеих ран йодом, вскрыл перевязочный пакет и наложил подушечки на входное и выходное… В общем, ни одна медсестра не придралась бы.

— Толково сработал, паренек! — похвалил Дмитрий Петрович. — Он у вас доктор, что ли? Больно молод…

— Медбрат, — ответил я.

— Спиртику не нальешь? — попросил Женя. — Для внутренней дезинфекции?

— Можно, — сказал я. — Граммов пятьдесят.

Ваня четко исполнил, налил в мензурку ровнехонько 50 граммов. Женя хлебнул залпом, закусил ломтиком сала, откинулся к стене.

— Что стряслось-то? — нервно спросил Петрович, — Расскажи толком.

— Урки с зоны рванули. Десять человек, — устало произнес Женя.

— Откуда? Неужто с Улунайска?

— Оттуда. У них три автомата, пистолетов пара, три ружья охотничьих и мелкашка. Ножи у каждого.

— Так ведь от Улунайска до нас почти сто верст! Неужели зимой, без лыж, по тайге? Охрана-то где была?

— Я не спрашивал… А лыжи у них есть. И одежду им подвезли будь здоров! Утеплились так, что в Антарктиде не замерзнут.

— Когда пришли?

— Вчера. Я по капканам пошел, прихожу, а они сидят. Вроде поначалу все вежливо, даже без мата. Дескать, извини, хозяин, погреться зашли. Угостили даже, поговорили по-хорошему. Пух не трогали, даже не смотрели. Заметили только, что вроде в загранке сейчас жмут на нас, мол, зверей бьем… Потом поспрошали, правда ли, что у нас тут чертово место. Я, конечно, объяснил, что и как. Посмеялись немного, но, по-моему, они про все это не хуже моего знали. Сказали, что попусту бродить тут не будут, но перекантоваться до оказии надо. Покажи, дескать, как до вашей заимки дойти, чтоб ни в какую пакость не влопаться. Мы, говорят, у отца твоего поживем, поможем, если что.

— Не стал показывать?

— Еще чего! — буркнул Женька. — Под суд за укрывательство идти? Я им сказал: «Мне с вами, мужики, делить нечего. Но там, у речки, народу и зимой больше. И вертолеты вас искать будут, и менты могут подъехать. Нас с отцом подставите и сами залетите. Лучше я вас отсюда за Алемгу выведу, а там к зимнику дойдете. Может, кто и вывезет вас».

— Ну а они что? — спросил Петрович.

— Они заржали, говорят: «Если б нам, родной, надо было просто отсюда смыться, мы б к вам и не заходили. Мы дорогу до Москвы хорошо знаем. У нас кое-какие дела тут есть. Говорят, к твоему отцу должны гости приехать, а может, и приехали уже. Так нам с ними потолковать надо, за жизнь». А я-то видал, что вертушка вчера у тебя снижалась ненадолго. И обратно полетела. Должно быть, они с вами, — Женька мотнул головой в мою сторону, — разобраться собрались.

— Интересное кино, — пробормотал я. — Ты им сообщил насчет вертушки?

— Я в ваши дела не лезу, — зло буркнул младший Лисов, — на хрен оно сдалось! Резались бы у себя в Москве, если приспичило, а здесь-то дайте пожить спокойно!

— Не кипятись, не кипятись! — одернул сына Петрович. — Дело серьезное, надо головой думать. Как ты от них выскочил-то?

— Ну, чего… Сказал, что повезу. Дал веревку, говорю: «На буксире потяну». Они прицепились. Главный ихний ко мне за спину сел, пистолет на поясе, кобура расстегнута. Ну, я и покатил их. Кругалем. Конечно, у них карта есть, но ведь на нее, пока на лыжах за «Бураном» едешь, не посмотришь. Десять человек везти тяжеловато. Особенно в горку. Поэтому я поначалу между сопками попетлял, чтоб совсем запутались. Но главный, видно, уже покумекал что-то. Говорит: «Ты, Женька, в Сусанина не играешь, случаем? Учти, мы не поляки, и прежде чем тебя почикать, хором петь не будем». Я говорю: «Обижаешь, хрестный! Могу и напрямки, по сопке, но в гору я всю вашу шоблу не утяну — мотор не позволит». — «А сколько утянешь?» — «С тобой — троих за один раз. На горку завезу — и обратно, за остальными». Наврал им, с понтом дела, что сразу за Медвежьей спуск к заимке начинается.

— Да ведь оно так и есть… — насупился Лисов-отец.

— Конечно, только я им то по карте показал, а на местности-то за Медвежью Сохатскую выдал. Похожи ведь. А то, что с Сохатской еще двадцать километров в нашу сторону, да и то если напрямки через седло между «Котловиной» и «Контрольной», они не знают. Вот я их и потянул на Сохатскую. Двоих довез, отцепил, а пахан остался на седле, назад со мной поехал. Первый раз я нормально обратно вернулся, потому что главный весь в напряге был, подозревал. Второй раз, когда другую пару везли, он тоже крепко смотрел. На третий раз уже подрасслабился. А на четвертом, когда наверху уже шестеро было, а внизу трое оставалось, я его и кинул. Дорога-то винтом, расстояние от нижних до верхних — версты полторы, друг дружку они не видят. А посередке лосиная тропа есть, крутая, правда, зараза, но скатиться вбок можно. Ни с того ни с другого конца ее не видно. Ну, я в эту тропу на газу и крутнул, а пахана локтем в дыхалу чухнул — он и слетел. Но он, гад, быстро опомнился и