«Кавказцы»

Ну, в общем, добрались мы благополучно. И в автобус Жангир грузился без сопротивления, и ни на кого там понапрасну не выступал. А если ловил чей-либо нескромный взгляд и начинал напрягаться, я его тихонько звал, и он тут же оборачивался ко мне и строил умильные глазки. То же и на выставке. В ринге смирно ходил у ноги, изо всех сил сдерживая желание подраться, а позволив себе забыться на мгновение и зарычать, слышал укоризненно произнесенную мною кличку, в ответ на что принимался старательно изображать вежливую и благовоспитанную собаку. И до того у него мимикрия получалась убедительной, что после расстановки кто-то из судей сказал о нем: дескать, пес приличный и перспективный, но слишком уж какой-то добрый.

Какой он добрый, Жангир показал очень скоро. Привязал я его к дереву, а сам отошел ненадолго, то ли за пивом, то ли наоборот. Попросил на всякий случай кого-то из полузнакомых собачников по возможности приглядеть за моим питомцем, который сразу плюхнулся в тень и буквально слился с сухой землей. Его тигрово-бурый окрас обладал замечательными камуфлирующими качествами. За две минуты моего отсутствия Жангир предпринял две результативные атаки, полному успеху коих помешала только короткая привязь. Обошлось без членовредительства: на неосторожном мужике одежду зацепил да из колли клок шерсти выдрал. Последнее ему и самому не понравилось, потому как налипла длинная шерсть на язык и морду. Лапой содрать ее невозможно, а плеваться собаки умеют только таблетками.

Поскольку боевые действия происходили без меня, никакого нарушения дисциплины в этом, понятно, не было. А было нормальное поведение кавказской овчарки, к которой нужно относиться с уважением. И уж по крайней мере, не лезть к ней в пасть.

Вот что такое хороший «кавказец».

2

Волгаря в питомнике чаще звали Русланом и Рыжиком. Этот здоровенный охломон с юности безвылазно просидел года полтора или два где-то во дворе на короткой цепи, и странно даже, что при таком выращивании не испортил себе ноги. Хозяйка боялась его, кормила с лопаты и, говорят, несказанно обрадовалась, когда нашлись желающие взять такую собаку, да еще и заплатить за нее деньги. Волгаря купили ребята из какого-то клуба, чтобы выменять на него одного из наших «немцев». Для меня же было ценным роскошное его происхождение, и потому обмен состоялся с обоюдной выгодой.

После более чем суток пути, оглушенный фармахимией, Волгарь выглядел не слишком презентабельно. Но огроменная, пусть и не вполне чистая в линиях голова, мощный костяк и нарядная ярко-рыжая шуба – все это оставалось при нем и, надо сказать, впечатляло весьма и весьма, несмотря на заплетающиеся ноги, понурый вид и худобу.

Даже очухавшись от действия транквилизаторов, Волгарь вел себя не совсем уверенно, поскольку для него обстановка оказалась совершенно непривычной. И дело даже не в новизне места, а в том, что он и представить себе не мог, как так можно без привязи свободно бегать, тем более вместе с другими собаками, почему его не боятся люди, почему то и дело дают кусочки. Однако же обращаться с новым «кавказом» следовало крайне осторожно: ведь, во-первых, он пребывал в постоянном нервном напряжении, а значит, мог пустить зубы в ход почти в любой момент, а во-вторых, людей он понимал плохо и строить отношений с ними не умел. А учитывая размеры Волгаря, конфликт с ним запросто мог закончиться хирургическим отделением городской больницы.

Впрочем, Волгарю сильно недоставало и опыта общения с единоплеменниками, потому не владел он в должной мере собачьим «эсперанто». А от непонимания рождаются недоверие и ненависть не только в людском роду. Питомничьи собаки, за исключением двух-трех, нового, бестолкового соседа дружно невзлюбили. Из сук-«кавказок» приняла Волгаря таким, каков он был, одна только Дора (которую иначе как Дурой никто не звал: большая и красивая, но с изрядным прибабахом на всю голову и ни на что путное не годная вообще).

Поскольку рыжему нужно было поскорее обрести нормальные физические кондиции, я при любой возможности выпускал его с Дорой побегать, а сам тем временем понемногу старался приручить его, учил играть, исподволь добивался доверия. Но вскоре стал замечать, что в его отношении ко мне доверие-то какое-никакое зародилось, а вот надлежащим уважением даже и не пахло. Слишком развязно вел себя товарищ, да и в игре его все отчетливее, по нарастающей, проявлялись агрессивные замашки. Знать, приспела пора показать Волгарю, кто в доме хозяин, не дожидаясь, пока его осенит похожее соображение насчет меня. И с этим следовало поторопиться: в противном случае, набрав спортивную форму, огромный «кавказец» окажется чересчур опасным оппонентом в споре за лидерство.

Подходящий по всем обстоятельствам повод не заставил себя долго ждать. Возвращаюсь как-то ночью в питомник. Не доходя до ворот, еще метров за сто, начинаю звать собак. Так обязательно нужно делать, если на охрану выпущены «кавказцы». Ведь и эти, самые лучшие по природным данным караульщики, бывает, тоже спят либо отвлекаются на какие-то свои дела. Уж коли они на охраняемой территории неожиданно для себя обнаружат – тем более в темноте – человека, то не станут перед атакой на него предварительно выяснять, свой это или нет. В экстремальной ситуации «кавказам» свойственно сначала безоглядно кромсать, а размышлениям они предаются чуток погодя, когда взрыв отрицательных эмоций иссякнет. И если кому не хочется, чтобы из него свои же родные собачки ремешков нарезали, тому следует блюсти данное правило техники безопасности и помнить, что «кавказячий» устав караульной службы окликов «Стой! Кто идет?» и предупредительных выстрелов вверх не предусматривает.

На мой голос к воротам радостно подбегают Волгарь с Дорой. Хвалю их за бдительность, захожу внутрь. Дора валится на спину, подставляя для почесывания мохнатое брюхо. Присаживаюсь к ней, тормошу и ласкаю. Сука блаженствует. А Волгарь, скотина, воспользовавшись моментом, вдруг делает на меня садку. Ай-ай-ай, как некрасиво! Неужто именно так следует ко мне относиться? Ну погоди, дружок, сейчас разберемся!

Осторожно сдвигаю кобеля в сторону, встаю и, ни слова не говоря, ухожу. Переодеваюсь в рвань, которую в случае чего не жалко будет. Нашел три полотенца (больше в питомнике не было), туго обмотал ими предплечья: левое, что приходится чаще подставлять под укусы, – двумя, а правое – одним. От глубокой хватки мягкие тряпки, понятно, почти нисколько не предохранят, но в моих планах получение глубокой хватки не значится. Да и мелкой испытывать, собственно говоря, тоже не хотелось бы, но тут уж как Бог даст. А в достаточной степени спасают полотенца при защите от скользящих зубов, когда отбиваешь собачью морду сбоку или снизу. Но вообще-то для меня желательно, чтобы наше с Волгарем противостояние не переросло в серьезную драку, а по возможности ограничилось взаимной демонстрацией воли и при этом, естественно, моего психологического перевеса. Еще взамен любимых мною плотно облегающих перчаток надеваю перчатки «дрессировочные», то есть тоже обычные кожаные, но только очень свободные на руке, крепкие и сшитые как можно проще, без обилия швов. Если такие правильно использовать, то они довольно надежно предохраняют от появления на теле незапрограммированных природой дырок.

Настроившись на мажор, приступаю к провокации. На том же самом месте подзываю Дору. Она охотно опрокидывается вверх пузом. Начесывая оное, подсаживаюсь рядышком поудобнее. Волгарь не замедлил с повторением своего непристойного действа. Но теперь я готов привести весомые контраргументы супротив его притязаний на доминирование. Левой рукой захватываю легшую мне сзади на плечо левую лапу и одновременно правой рукой берусь за ошейник под кавказячьим горлом. Манипуляция достаточно опасная, поскольку тут недовольный пес может мгновенно цапнуть меня за лицо. Резким толчком поднимаюсь с колена и выполняю бросок через плечо. Ох и тяжел же гад – килограммов под семьдесят, не иначе! Но законы баллистики действуют на всех плохих собак одинаково, независимо от массы тела. Совершая орбитальный полет по заданной траектории, рыжая туша переворачивается в воздухе и хлопается на спину. А снег, между прочим, изрядно утоптан, оттого приземление особенно мягким не назовешь. Грянувшись оземь, Волгарь на какое-то мгновение слегка опешил, а после решил обидеться. Поднялся с утробным ревом и побежал рысью ко мне, на ходу чавкая своей немерянных размеров хлеборезкой. Рысью – это хорошо, это значит, что Волгарь высоко прыгать не станет и до моего светлого образа своей мерзкой пастью, скорее всего, не дотянется. Ору грозным голосом всякую всячину типа «Фу! Нельзя! Пшел вон, дурак!» – и ни на шаг не отступаю. Руки держу впереди: обе кисти вместе, пальцы согнуты, но расслаблены, кулаки не слишком сжаты и подставляются под укусы вертикально, однако ни в коем разе не глубоко, а только под клыки. Если кулак напрячь, то собачий клык проткнет перчатку и войдет в руку на всю травмоопасную длину. Полурасслабленная же кисть под хваткой пружинит, клыки проскальзывают по свободной коже перчатки то с наружной, то с внутренней стороны ладони. В общем, прием для крайнего случая вполне годящийся и на практике не раз проверенный. Всегда удавалось обходиться без серьезных повреждений. Но вот небольшие ранки бывают часто – от крохотных и острых первых премоляров, которым какая угодно прочная перчатка почему-то не помеха.