Выбор воина

Вроде и не воспалилась у Клёста рана, а уже к обеду почуяли неладное. Гридень на глазах спал с лица, побледнел, и хоть чувствовал себя неплохо, да Ярина видела – худое приключилось! Будто ранил кто не тело воина, а его бессмертную душу. Даже конь гридня, почуяв что-то, храпел и прижимал уши… Только волхвы такое исцеляют! Уехал Клёст, и остались они в усадьбе вчетвером…

Стук-стук! – ложка о край котелка. Кап-кап! – дождик по крыше. Лучина потрескивает, колеблется язычок пламени… Покойно-то как! Ярина сидела, дожидаясь, пока остынет отвар, и млела от теплоты, поднимающейся из глуби ее собственного существа. Теплоты и еще чего-то… Она вслушивалась в это чувство, мягко, ненавязчиво стараясь обратить вдруг открывшийся дар врачевания на самое себя. Искала причины, истоки своих тревог и недугов. Но те куда-то исчезли, испарившись подобно росе под солнечными лучами. Были – и нет! Однако что-то осталось…

И это была не тревога, нет! Наоборот, в этом умиротворении таилась некая радостная тайна, и Ярине мнилось, будто она на самом деле знает – что это. Более того, знает с самого начала, но это знание ловко уворачивается от ее мыслей, будто не хочет пока выходить на свет. Не время, мол! Но все же…

Занятая своими думами, Ярина не сразу заметила, что одна из теней в хороводе на стенах отделилась от остальных, замерла… А потом стала сгущаться, будто приближаясь, и, наконец, приобретя подобие плоти, ступила в горницу… Ни с того ни с сего скрипнула половица. Ярина вскинула взгляд, а в следующий миг ее свободная рука, до того покойно лежавшая на колене, метнулась к животу, будто хотела защитить… В последний раз стукнула выпавшая из пальцев ложка… Прижавшись к стене, Яра во все глаза смотрела на страшное, невиданное диво… Тот, кто стоял перед нею, уже не походил на тень. Скорее это был человек, но сотканный из прядей золотого огня. Ярина опамятовалась, схватилась за оберег на поясе – серебряного узорного конька. Но незваный гость не исчез. Просто пламенное сияние стало гаснуть, и все больше проступали сквозь него человеческие черты… Рысенок!

– Ах ты негодный! – рассердилась Ярина. – Ты ведь напугал меня!

Тот в ответ улыбнулся, колыхнувшись в воздухе, будто кланяясь.

– Думаете, Ярина Богдановна, вы меня меньше пугали? Да я в последний-то раз едва за борт со страху не свалился!

– Что, так неприглядна?

– Какое там! Необычно выглядели только… да вы теперь и сами видите.

– И вправду… А что случилось? Или?..

– Нет-нет, Ярина Богдановна! Суженый ваш во здравии! Олександр Медведкович кланяться просил. Да проведать – ладно ли все? Скоро уж – и месяца не пройдет, как придет лодья наша до Ладоги…

Жаркое сердце ворохнулось в груди. Скоро уж!

– Скажи, Рысеноче, как он там? Отпустила ли его Кромка? Иль все так же тянет?

– Да как сказать… – Дух стрелка полез было пятерней себе в волосы, но отдернул руку – нечего чесать духу бесплотному! Улыбнулся, будто раздумывая. – Точно как есть поведать не могу, но вижу, что не отступила тяга та. Однако ж сумел он укротить ее, хоть и тянет она по-прежнему. Да неважно это!

– Это как же неважно?! А ежели…

– Не бывать тому! – твердо ответил Рысенок. – Тянуть-то тянет еще мужа вашего, но воли над ним Кромка уже не имеет. Уж не знаю, как и сказать вам…

Ярина насторожилась: что еще за новости?

– Да так и скажи, не томи душу!

Рысенок помолчал, потом решился:

– А что говорить? Я ведь не впервые тут, в этой-то горнице… Воевода еще вечор наказал к вам отправляться… И прибыл я, да вы заняты были… Отрока того врачевали – любо-дорого поглядеть! Вот я и поглядел молча, чтоб не мешать да не толкать под локоть… Поглядел да увидел… Вы ведь, Ярина Богдановна, когда приходили раньше, беспокоились сильно, потому трудно было разглядеть что-то… А когда врачевать стали, будто раскрылось в вас что-то… Через покой и раскрылось… Ведь когда через Правь[109] смотришь – люди светом исполнены и сияют… Да по-разному все сияют-то! Ну вот…

– Да что ты, друже, все вокруг да около ходишь? – перебила его Ярина. – Говори уж прямо: что за хворь во мне такая?

– Да вы не пужайтесь, Ярина Богдановна. Непраздная вы, хоть сами про то не ведаете! Вот уж двадцать седьмиц тому…

Тишина в горнице. Только сердце колотится неистово.

«Вот оно что! А я, глупая, думала…»

– Не верите?

– Отчего ж не верить, – медленно произнесла Ярина, – верю я… Даже более того скажу. Мнится мне, будто знала я все время, только слушать себя не хотела! Иль не могла, быть может… И ведь сходится все!

– Вот и ладно! – Рысенок будто бы вздохнул с облегчением. – Олександр Медведкович просил, чтобы побереглись вы, чтоб худого ненароком не вышло. А уж он поспешит…

– Пускай не тревожится, идет спокойно. Дождусь я его и беречься стану пуще прежнего. А тебе спасибо, Рысеноче. Быть тебе дядькою при младенце!

– То для меня честь великая! – Дух стрелка поклонился. – А мне уж в обратную дорогу пора. Заждались меня там! А к вам, Ярина Богдановна, я наведаюсь еще, ежели вы не против.

Вестник опять поклонился земно и начал вновь одеваться пламенем. А потом вдруг отступил в темноту, вспыхнул раз и пропал. Только тени заметались по стенам. Ярина смотрела ему вслед и улыбалась.

«Вот и решилось все! Ну, теперь дождаться бы только!» Ей чудилось, будто видит она, как несется сквозь простор Прави белый кречет. Как расступаются перед ним золотые столпы и как близится с каждым мгновением тот день, когда возвратится ее любимый из похода. А они встретят его… Ярина и дитя, что ждет своего часа.

Глава 13

Штурм Ольденбурга

Улицы ждут начала беды,

Городу нужен сигнал,

чтоб исполнить приказ!

Дети смотрят в глаза новой войны.

Остановите нас!..

Пожары застлали горизонт черными дымными хвостами. Рать бодричей внезапным ударом смела саксов, не ожидавших нападения. Вагрия до самого Датского вала была освобождена от германцев. Войско саксов не успело собраться. Большая часть его оказалась заперта в Стариграде – Ольденбурге.

Город стоял на пологом холме, поодаль от морского побережья. С гаванью, которая, как и в Велиграде, располагалась в устье текущей со стороны города реки, Стариград соединял еще и глубокий, искусно прорытый канал, вода из которого питала ров вокруг внешнего обвода укреплений. Они представляли собой облицованный каменными плитами земляной вал с деревянными стенами наверху. Внутренний же обвод стен был полностью каменным.

«Крепкая фортеция!» – подумал Савинов, глядя на нее от опушки леса. Кругом стучали топоры и жалобно стонали стволы деревьев. Бодричи готовили осадный припас: тяжелые щиты, прикрывающие сразу несколько человек, тараны, фашины, чтобы забрасывать ров, и – венец осадной техники – пару подвижных башен с откидными мостками – для атаки на стену.

На вчерашнем совете было решено для начала предложить саксам убираться подобру-поздорову, даже и с оружием. Мстивой не хотел штурма: все-таки Стариград – его город. И разрушать его не с руки. А если саксы упрутся, предложить им Божий Суд. По трое поединщиков с каждой стороны. Если победят саксы, придется либо убираться прочь, либо штурмовать, что тоже неизвестно чем закончится. Ну а если победим мы, саксы дают заложников, в знак мира, и уходят добровольно…

Сашке этот план не нравился. Кто может заставить саксов сдержать обещание? Заложники? Вряд ли. Наверняка все равно придется штурмовать. Так уж лучше без проволочек.

Однако Мстивой решил по-своему.

Войско славян построилось в поле, перед речными воротами Стариграда. Саксы согласились на поединок! Трое на трое!

Ворота города отворились, и из них вышло несколько саксов. Двое несли зеленые ветви – в знак перемирия. Остальные были в доспехах и при оружии, а один – с золотым венцом на островерхом шлеме. Какой-то знатный воин или вождь. Савинов не знал, есть ли уже у саксов бароны и герцоги. Должны быть, все-таки Саксония входила в Империю франков. И если так, то воин с венцом на шлеме вполне может быть бароном или герцогом…

109

Правь – высший, горний мир, Явь – мир, в котором живут люди, реальность, Навь – мир, в который уходят после смерти. Все три взаимопересекаются и часто трудно определить, где заканчивается один и начинается другой.