Витязь

Глава 4

Баренцево море. Начало лета

…А над этим всем небо – только облако тронь,

Край душистого хлеба, крупной соли – ладонь.

А над небом – столетий плавный ход без конца.

И смена тысячелетий – лишь улыбка творца…

Человек лежал возле мачты, посредине палубы корабля. Укутанный в шкуру полярного медведя, полностью неподвижный, он казался мертвым. Но вот луч солнца коснулся его лица, и веки лежащего дрогнули.

Скрип снастей. Плеск. Волна бьет в борт. Бум-м! Водяная пыль касается щеки… «Жив… Неужели?..» Мысли тупо ворочаются в черепе, вязнут в пустоте… «А череп, кстати, не болит. Странно… Я точно помню, как… Что? Ведь фонарь заклинило! Как же я выбрался после удара?.. Головой об прицел… И не болит ведь, зараза. Странно…»

Снова плеск и шум волн. Смутно слышны отдаленные голоса. Скрип. «Похоже на парусник. Точно! Вот хлопнул парус. Мимо кто-то прошел, мягко ступая. Опять голоса… Не разобрать… А почему я на палубе? Если они выудили меня из воды, то почему не поместили в каюту?..» Мимо снова кто-то прошел. Звякнул металл. Пахло смолой и деревом, морской солью и, кажется, кожей… «Наверное, это баркас, – подумал Савинов. – Рыбаки? Какого черта они делают в этом районе? Немцы налетят в любой момент…»

Ему нестерпимо захотелось открыть глаза и взглянуть на своих спасителей, но почему-то он не стал этого делать. Лежал и слушал их невнятные разговоры. Временами он различал отдельные слова, но смысл разговоров не доходил, теряясь где-то по дороге. Накинутая на него тяжелая шкура замечательно грела, ветерок холодил лицо, и сознание потихоньку стало затуманиваться. И, засыпая, он счастливо вздохнул: «Жив! Как хорошо…»

Сон был тревожным. В нем был первый день войны. Истребители И-16, взлетающие навстречу врагу, и черная туча, повисшая над морем. Море пучилось волнами. Вскипали седые гребни. Ветер срывал с них пену, швырял в лицо. Шторм рядом! Горизонт странно придвинулся. Море вспухло горбом и потемнело. С рычанием неслись по небу разорванные в клочья облака. Туча исчезла, но стало еще темнее. Из мрака полыхнуло огнем, и сразу стал виден, исчерченный струями дождя, силуэт парусника. Молния выхватила из тьмы круто задранный нос, увенчанный оскаленным черепом какого-то зверя, ряды щитов вдоль борта и блеск оружия на палубе…

Откуда взялся этот призрак древних времен в его сне, Савинов не знал, но с этого момента сон стал прыгать. То снова он видел улетающие самолеты. То комполка вызывал к себе, грозно вопрошая: «Капитан Савинов! Где ваш ведомый?» Он пытался доложить обстоятельства, но в этот момент опять всплывала оскаленная пасть неведомой твари, рык шторма и… вой падающих бомб. Потом капитан Макеев, с зеленью войск НКВД в петлицах, мягко привставал из-за стола. «Товарищ лейтенант! Вы были сбиты за линией фронта! Это случилось почти две недели назад, а теперь вы снова здесь – в расположении части. Нужны очень веские доказательства вашей непричастности к сговору с Врагом. Заметьте – я пока не называю вас предателем Родины…»

Потом, сквозь сон, он снова услышал шаги. Они остановились рядом. Сонная пелена отступила. Ум Савинова лениво отметил шорох одежды, какое-то звяканье. Потом раздался пумкающий звук – словно открыли бутылку. Жесткая ладонь подсунулась под его шею, приподняла голову. Он приоткрыл глаза и увидел перед самым лицом влажное горлышко какого-то сосуда. Горлышко придвинулось к губам летчика, и гулкий, как из бочки, голос сказал: «Пей, друже!» Савинов глотнул, поднял глаза на говорившего и едва не подавился. «Похоже, я еще сплю…» Но терпкий напиток, огнем разошедшийся по жилам, не оставлял места сомнениям. Савинов еще раз рефлекторно глотнул. Голова сразу сделалась ясной, и мысли перестали отплясывать гопака.

Гопак вспомнился неслучайно. Лицо, которое Савинов увидел перед собой, было словно с картины про запорожских казаков. Бритая голова с длинным чубом, который по-украински, кажется, называется оселедцем, вислые казачьи усы, суровое обветренное лицо, нос прямой, на левой щеке тонкий косой шрам. Лицо сильного, уверенного в себе человека. Синие глаза смотрят спокойно и кажутся еще более синими оттого, что и чуб и усы… тоже синего цвета!

Обладатель синих усов кивнул на сосуд с питьем, мол, будешь еще? Совершенно обалдев от происходящего, Савинов отрицательно мотнул головой. Синеусый отпустил его, и летчик откинулся на меха. И тогда он увидел, во что его странный спаситель одет. Тяжелый черный плащ из какой-то толстой материи крепился на плече серебристой пряжкой, размером чуть не с кулак. Широкие штаны, тоже черного цвета, заправлены в короткие кожаные сапожки без каблука. Синеусый выпрямился и, обернувшись через плечо, что-то крикнул. Сосуд, из которого он поил летчика, оказался кожаным бурдюком, сшитым мехом наружу. Удивляться дальше вроде бы некуда. И тут распахнувшийся плащ открыл взгляду золоченую рукоять тяжелого меча…

В голове было так пусто – аж звон стоял. Савинов, ошеломленный увиденным, зажмурился, пытаясь прогнать наваждение. Но за миг до этого он все же успел увидеть парус у себя над головой, а на парусе, нарисованную красным, свастику со скругленными концами, заключенную в круг…

Глава 5

Поход Ольбарда. Человек с неба

Над пучиной в полуденный час

Пляшут искры и солнце лучится,

И рыдает молчанием глаз

Далеко залетевшая птица.

Заманила зеленая сеть

И окутала взоры туманом,

Ей осталось лететь и лететь

До конца над немым океаном…

Прошло много дней. Береговая линия понемногу поворачивала к югу. Корабли русов старались держаться недалеко от берега. Иногда приходилось приставать к нему в поисках пресной воды и пищи. Запасы кончались. Несколько раз возникали стычки с феннами,[15] поселения которых время от времени встречались недалеко от береговых утесов. Серьезных потерь не было – Ольбарду всякий раз удавалось решить дело миром…

В море попадались крупные льдины. На одной из них видели белого медведя. Поохотиться не удалось. Заметив людей, зверь ушел. Ольбард отметил для себя поведение зверя – возможно, сюда заплывают урмане, а может, и еще кто… Вскоре берег стал все явственнее сворачивать к Полудню. Великое множество птиц гнездилось на встречающихся повсюду небольших островах. В воздухе стоял несмолкающий гам…

Еще через пару дней стала портиться погода. Небо затянула белесая мгла. Низкие облака летели над самой водой. Холодный дождь сек лицо, мешаясь с брызгами волн. Лодьям пришлось уйти дальше в море, чтобы не разбиться о скалы. Море потемнело и вздулось горбом. Горизонт приблизился, щетинясь острыми гребнями волн. Внезапно стало совсем темно. Из туч повалил снег, скоро сменившийся дождем. Сверкнула молния. Гром с рычанием обрушился вниз. Раз, другой… В темноте потеряли «Пардус». Лишь раз, ошую,[16] его силуэт выхватила из мрака вспышка молнии. Ледяные валы хлестали через палубу. Приходилось вычерпывать воду из-под настила. Ольбард, перекрикивая рев шторма, приказал воинам привязаться к снастям…

Когда все закончилось, «Пардуса» нигде не было видно. Тучи продолжали низко висеть над водой, но ветер ослаб. Море светлело. Гребни «морских коней» стали более пологими. Все вглядывались в горизонт, надеясь, что вот-вот покажется над ним червленый парус с изображением рычащего парда. Но нет… Вдруг кто-то из воинов вскрикнул, указывая на небо. Тучи над «Змиуланом» внезапно расступились. Оттуда хлынул янтарный солнечный свет. Радуга легла на воду как мост. Воинам показалось, что они видят в нестерпимом сиянии стальные ворота Вальхаллы, сделанные из клинков мечей. Воздух вздрогнул. Крылатая тень скользнула над водой. От нее отделилась человеческая фигура, сияющая в лучах Солнца, и рухнула в воду рядом с бортом лодьи.

15

Фенны, урмане, даны, свеи – соответственно: финны, норвежцы, датчане и шведы.

16

Ошую – слева, одесную – справа.