Страница 12 из 13
19
На этим можно было бы кончить наш рассказ об удивительных событиях, которые произошли в доме № 7 по Воротниковскому переулку.
– Как?! – воскликнете вы. – Тата выздоровела – и всё?! А что же её товарищи?! Неужели они так и остались куклами?! А доктор Кракс! Неужели он всё ещё разъезжает по городу и берёт по десять рублей за визит?
Нет и нет, конечно же нет! Сейчас всё узнаете.
Аллу Павловну, как вы помните, мы оставили в аптеке. Сперва она сидела на столе возле аптечных весов, мирно беседуя с провизором. Поставив перед ней коробку с витаминным драже, Бахтерев-Разумовский говорил:
– Почему же вы сразу не сказали мне, в чём дело? Я бы вам тут же дал аспирин! Я ведь достаточно старый человек, чтобы не верить в сказки.
Кушайте драже!
Потом Бахтерев-Разумовский сдал дежурство и, бережно держа Аллу Павловну, пошёл в кафе «Красный мак».
Это кафе было теперь не узнать: всюду стояли вазы с цветами и сверкал мрамор. Три гипсовые танцовщицы танцевали на красной стене.
В кафе на стульях болтали ногами несколько ребят с мамами и папами. Ну, мамы и папы, те, конечно, ногами не болтали. Посадив Аллу Павловну на свободное место, провизор сел рядом и протёр очки.
– Что для вас? – вежливо осведомилась официантка.
– Для меня – кофе чёрное, с лимоном… И сосиски! – сказал Бахтерев-Разумовский. – А для неё, – показал пальцем на куклу, – глазунью из трех яиц.
– Для кого?!
– Для неё. А что?
– Нет, ничего, – сказала официантка, покосилась на провизора и смахнула салфеткой пыль с чистого столика.
Она ещё раз выглянула из кухни и поглядела на странную пару.
Старый провизор, перегнувшись через столик, тихо говорил кукле:
– При ангине самое лучшее средство – кукарекуин. Собирают на заре крики петухов и потом полощут этим горло…
Из кухни выплыла официантка с подносом. Она поставила перед чудаковатым стариком кофе и сосиски, а перед куклой, хихикнув, – шипящую глазунью.
Вот тут-то всё и произошло: из рук официантки с грохотом упал пустой поднос, папы и мамы, потрясённые, поднялись со своих мест, а на стуле сидела увеличившаяся в десять раз управдомша..
– Значит, Тата выздоровела! – воскликнула она и весело принялась за яичницу из трёх яиц.
20
С Петром Петровичем было так. Он лежал в коробке, когда в игрушечный магазин впорхнула какая-то толстенькая покупательница.
– Покажите мне вон те «фокусы»! – сказала она.
Продавщица положила на прилавок коробку с надписью «Фокусы» и открыла крышку. Сверху лежало объяснение. Толстушка недоверчиво прочла вслух: «При производстве фокусов, предусмотренных настоящей игрой, следует большим и безымянным пальцами взять волшебную палочку и сказать: “Тоби-Лоби-Кукунор”».
Снисходительно улыбнувшись, покупательница взяла волшебную палочку, взмахнула ею и сказала:
– Тоби-Лоби-Кукунор!
В то же мгновенье на полке с игрушками раздался страшный треск. Лопнула какая-то коробка, с одной стороны показались ноги, с другой – колпак…
Продавщица кинулась в сторону, рыжая кассирша подскочила, как ужаленная, а толстушка попятилась к двери. Перед ними слезал с полки какой-то повар в колпаке, в полный человеческий рост.
– Виноват! – сказал он и, степенно откашлявшись, выбежал из магазина.
Толстушка проводила его глазами, помолчала и сказала:
– Довольно удачная игрушка! Заверните, пожалуйста! – и вытащила из сумочки деньги.
Что касается Валентины, – она долго валялась на столе начальника милиции. Он показывал её всем, и все смеялись. Потом она пошла по другим столам, и там тоже смеялись. Но Валентина стойко держалась куклой, молчала и ни разу не сказала «неправда», хотя про неё выдумывали чепуху. В результате всей этой истории старшина Карасёв получил путёвку в дом отдыха на две недели – подлечить нервы. А куклу ему приказали вернуть владельцу.
Когда мотоцикл с бравым старшиной подлетел к подъезду Кракса, там, томясь в ожидании, ходила Татина мама. Подозрительно покосившись на неё, старшина с куклой в руке позвонил в дверь.
– Профессора нет, – нервно сказала Галина Ивановна. – Я сама его жду.
Карасёв ничего не ответил, мрачно отодвинул сапогом валявшуюся у водосточной трубы кукольную красную туфельку и постучал кулаком в дверь. Из деликатности Татина мама отошла и отвернулась. И хорошо, что отвернулась! А то бы она решила, что сошла с ума.
Старшина отступил на тротуар и посмотрел на окно Кракса. Убедившись, что форточка не закрыта, он подошёл поближе и подкинул куклу, желая забросить её в форточку. Но тотчас же испуганно пригнулся: на него сверху падала Валентина в натуральную величину. Подхватив её на руки, милиционер сёл на тротуар.
Как раз в это время Татина мама повернулась и увидела, что на тротуаре сидят милиционер и какая-то девушка, уставившись друг на друга. Старшина открыл рот, чтобы сказать неизвестно что, а девушка весело спросила:
– Будете на меня составлять протокол? Или как?
Старшина Карасёв встал, пробормотал что-то нечленораздельное, всхлипнул, сел на мотоцикл и уехал. Девушка поднялась и весело помахала ему вслед.
Ничего не понимая, Татина мама смотрела склонив голову набок. Странности продолжались: заметив у водосточной трубы какую-то красную туфлю с помпоном (кстати, она тоже увеличилась в десять раз), девушка радостно вскрикнула, прижала туфлю к сердцу и убежала.
21
Время шло. Солнце сверкало среди нитей серпантина. А Тата и Лиля отчаянно спорили: кого спасать раньше и куда раньше бежать? Тата говорила – сначала в милицию, а потом в игрушечный магазин; Лиля говорила – сначала в игрушечный, а потом в милицию. Наконец они помирились на том, что начнут с аптеки.
Но едва они бросились к двери и открыли её, как увидели на пороге повара Петра Петровича, в белом хрустящем, накрахмаленном колпаке, и Аллу Павловну, в платье с цветочками. У обоих в руках были подарки.
Повар вынул из пакета пирог с яблоками, пахнущий миндалём, тмином и шафран-ранетом.
– Это тебе, Тата! Теперь я буду печь такие пироги! И в десять раз вкусней!
А управдомша дала ей расшитого петуха.
– На, Тата, – сказала она. – А то у вас теперь некому сидеть на чайнике!
Они степенно вошли в комнату, засыпанную конфетти и запутанную серпантином.
– Ах, мои милые, без вас бы я умерла! – сказала Тата, чихнув в последний раз.
– Ну, чего там… – сказала управдомша и напялила на чайник петуха.
Но и это было ещё не всё. Пришли Татина. мама с доктором Краксом.
Галина Ивановна открыла дверь и остолбенела.
В комнате, разноцветной от дрожащих нитей серпантина, солнечных зайчиков и конфетти, она увидела весёлую, счастливую дочку. И около неё – Лилю, какого-то повара в колпаке и прошлогоднюю управдомшу.
– Тата здорова! – воскликнула Лиля, увидев Татину маму. – У неё тридцать шесть и шесть!
Галина Ивановна не находила слов. Кракс выпустил облако дыма и сказал ей:
– В таких случаях я получаю удвоенный гонорар.
Табачный дым тёк, разбиваясь о нити серпантина, тая в солнечных лучах. Кракс расстегнул пиджак и – как когда-то – от металлической защёлки его подтяжки на потолке опять заиграл зайчик.
– Доктор Кракс! – крикнула Лиля с пылающими щеками. – Вы плохой человек! У вас нет сердца!
– Когда Тате было плохо, – сказала управдомша Галине Ивановне, – он нас выбросил из окна!
– Шантаж… – невозмутимо сказал Кракс.
– Мама! – сказала Тата. – Это не доктор меня вылечил! Это они меня спасли!
Кракс повернулся к Татиной маме, которая как будто начинала что-то понимать.