Псион

Мы поднимались в океане нежного, расплывчатого, по большей части зеленого цвета. То были растения — столько растительности сразу я никогда раньше не видел. Висячие Сады, как сказал мне кто-то однажды. Затем мы поднялись над садами, ярус за ярусом, двигаясь в свете дня, который мог бы называться Божьим… Башни, сверкающие и плывущие, пронзающие яркое голубое небо и это небо отражающие, так что казалось, будто оно проплывало сквозь них…

Я зажмурился, меня трясло, голова кружилась. Через минуту, открыв глаза, я посмотрел на бесконечно высокое небо, на Куарро, сияющий внизу и похожий на… на… Я чувствовал, что должны быть слова, чтобы описать то, что открывалось передо мной, но не мог их найти.

Молодчик из Службы Безопасности сидел молча, опершись спиной о разделявший нас барьер. Город лежал внизу между заливом и морем подобно длинной изящной руке, украшенной драгоценностями, которые сверкали сквозь туман. О Мать Земля, — неужели я здесь живу? Я ощутил, как наручники врезались мне в запястья.

Мы стали снижаться и опустились на выступ на уровне середины посеребренной стены здания, где уже стояли два модуля. Вход был заранее открыт, причем было видно, что им не часто пользовались. Мы попали в помещение, напоминающее больницу, — я понял это, лишь только мы вошли. Больница всегда остается больницей, как ни пытайся сделать из нее что-то другое. Я замер:

— Что это? Что со мной собираются делать?

— Это Институт исследований Сакаффа, — сказал офицер безопасности. — Я не знаю, что с тобой будет, да мне и наплевать. В конце концов, ты сам пошел на это!

Он стоял между мной и дверью, и мне ничего не оставалось, как двинуться дальше. Офицер спросил проходившую мимо служащую, как найти нужную нам дверь.

Женщина несла пластиковый пакет, в нем плавало в багряной жидкости что-то похожее на печень. Это не прибавило мне храбрости. Она указала путь, кивнув головой, и мы прошли по тихому коридору в комнату ожидания. Я осмотрелся.

Дальняя стена представляла собой сплошное подцвеченное стекло, поток света, проникающий сквозь него, ослеплял и заставлял щурить глаза.

Офицер указал мне на группу людей, сидящих на мягкой скамье у основания стеклянной стены. Он размагнитил мои наручники, и они упали ему в руки, затем ткнул меня в сторону окна и сказал: «Сиди тихо и без фокусов», — после чего вернулся в холл. Я знал, что он будет поджидать меня там, если я вздумаю убежать.

У окна собралось уже несколько человек. Я чувствовал, как они уставились на меня, когда я, хромая, пересекал залитый солнцем толстый ковер. Я понимал, что представляю собой любопытное зрелище: измазанный кровью, грязью и красителем, в хлопчатобумажном одеянии, выданном службистами, чтобы прикрыть синяки, с повязкой на лодыжке и в штанах настолько ветхих, что годились они разве что для музея. Меня мучил вопрос, для чего нас здесь собрали, и во что я влип на этот раз. Я пожалел, что у меня нет с собой камфорной жвачки, чтобы успокоить нервы.

Я остановился перед скамейкой, подыскивая, куда присесть. Сидящие распределились по всей ее длине, как будто огораживая свою территорию, и места для меня не осталось.

Две женщины и четверо мужчин… Мужчины, судя по виду, из бедняков, двое — крепкого телосложения. У одного мочка уха растянута: когда-то он носил значок-клипсу синдиката — бывший астронавт. Одна из женщин была явно из богатых, другая — нет, и выглядела очень испуганной.

Никто не подвинулся. Одни рассматривали меня, другие — свои ноги. Наконец астронавт произнес:

— Туда.

Я проследил за его взглядом. Рядом со скамейкой в стене справа от меня была закрытая дверь с голубым матовым окошком.

— Передовая линия?

— Соображаешь, малыш. — Он полагал, что соображает лучше, чем я. — Один взгляд на тебя, и они позабудут о нас. — Он засмеялся, и все захохотали вслед за ним. Напряженный, нервный смех. Я не смеялся. «Неужели ты это проглотишь?» Я двинулся к нему.

— Слушай, ты, не создавай проблем, — воскликнула богатая. Она была одета, как те, кто приезжал в Старый город для развлечений. На ее круглое лицо был наложен узор из мелких камней, красных с золотом, гармонировавших с цветом ее волос.

— Отлепись, не твоего ума дело. — Я свирепо посмотрел на нее.

Но в ее глазах было написано, что это касалось ее самым непосредственным образом. И в глазах всех остальных я прочитал такую же обеспокоенность. Никто не шевельнулся.

— Да ради Бога, малыш, — оскалился астронавт, — тот парень в холле будет в восторге, если ты попробуешь что-нибудь выкинуть.

Я опустил руки и прошел в начало очереди. Испуганная женщина отодвинулась от края скамьи — то ли для того, чтобы я мог сесть, то ли из страха, что я что-нибудь выкину. Я вытянул больную ногу в теплый солнечный свет и плотнее закутался в хлопчатобумажный клифт, затем повернулся к окну, следя глазами за медленным движением облаков и воображая, что вокруг нет ни души. Посмотрел вниз и подумал, каково было бы падать в эту бездну.

Дверь с голубым окошком открылась, и оттуда вышел человек с лицом мрачным и расстроенным. Он был похож на игрока, упустившего свой последний шанс. Все, и он в том числе, опять уставились на меня.

— Отлично, кто следующий?

Судя по всему, теперь моя очередь. Я смотрел на дыру, красовавшуюся на моем колене, и не мог двинуться с места.

И тут встала сидевшая рядом женщина.

— Я пойду, — сказала она. С минуту она разглядывала меня, после чего обернулась к вышедшему из двери. — Я следующая.

Я во все глаза смотрел на нее. В руках моей спасительницы что-то было, и она сунула это мне. Легкий шарфик.

Я не успел спросить, что это означает, она уже ушла. Я обернулся на сидящих на скамье, и до моего уха долетело, как богатая мерзавка обронила что-то гадкое. Я мрачно взглянул на нее, на что она бросила:

— Ну а ты-то чего уставился?

Я вновь взглянул в окно, но передо мной стояло лицо испуганной женщины. Я хотел избавиться от ее навязчивого образа, забыть ее, но не получилось. Она была старше, чем я думал, примерно между двадцатью и тридцатью. Ее длинные волосы падали до талии, такие же черные, как полночь в каком-нибудь переулке Старого города. Одежда в темных тонах, необычная черная блузка и черная шаль как бы закутывали женщину в печальный саван. Она была высока, худа и выглядела изможденной. Но глаза, серые, как облако, смотревшие ввысь… и когда она перевела взгляд на меня — опустошенные. Она пошла первой, чтобы спасти меня, незнакомого мальчишку. Почему? Ее поступок стал чем-то вроде проявления инстинкта, как отдергивание руки, обожженной пламенем, как попытка избежать боли. Мне это казалось странным, невероятным. Я не знал, что думать. Мне удалось вскоре выбросить это из головы. Я не нуждался в одолжениях от особ с расшатанными нервами. Я посмотрел на шарфик, зеленый и мягкий, как мох. Он скользил между пальцами, я ощущал его невесомость и терпкий аромат, напоминавший ладан. Затем я плюнул на него и принялся стирать грязь с лица.