Человек на поводке

Стол Оуэна Рихтера размещался с самого края устланного ковром пространства. От худощавого седеющего мужчины веяло таким консерватизмом и компетентностью, что Ромстед был вынужден признать, что эти глаза за стеклами очков без оправы вряд ли могли упустить что-либо из происходящего в банке или составить ложное впечатление об увиденном. Он представился и объяснил, зачем пришел. Рихтер покачал головой:

— Боюсь, ничем не смогу вам помочь, мистер Ромстед. То же самое я сказал полиции и адвокату, как его — Боллингу? Ваш отец приходил за этими деньгами, находясь в здравом рассудке, полной памяти, и я абсолютно уверен, что он был один.

— Но такое безрассудство совершенно не в его характере, он просто не мог так поступить! — настаивал Ромстед.

— Ну, насчет этого я с вами полностью согласен. Я был знаком с капитаном Ромстедом почти десять лет. Он был весьма здравомыслящим и на редкость консервативным человеком, к тому же превосходно разбирался в финансах. Я хорошо знал капитана, и поэтому подозрение у меня зародилось еще когда он в первый раз позвонил мне, в тот понедельник перед снятием денег со счета, и сообщил, что хочет получить всю сумму наличными. Обычно так не поступают. А самое главное — это глупо и очень опасно. Я старался отговорить его, но ничего не добился. Он потребовал поскорее очистить деньги от пошлин, сказал, что зайдет за ними в среду, и повесил трубку.

Может, вы знаете, что существует определенный тип мошенников, охотящихся за состоятельными пожилыми людьми. И хотя я был совершенно уверен, что тот жулик, который выберет в качестве жертвы вашего отца, совершит самую роковую ошибку в своей жизни, все-таки решил на всякий случай удостовериться, не выглядывает ли из-за ширмы третья заинтересованная сторона. Кроме того, я предупредил мистера Уилкинса, дежурного офицера охраны в зале. Он знал капитана Ромстеда в лицо.

— А вам, случайно, не известно, откуда отец звонил в понедельник?

— Нет, он не сказал. И теперь это уже невозможно установить: звонили через коммутатор, а они там тоже не знают, откуда поступил междугородный вызов.

— Он сказал, что перезвонит в среду утром, чтобы убедиться, готовы ли деньги. А сами вы не предлагали позвонить ему?

— Предлагал. Но капитан сказал, что не стоит беспокоиться, он позвонит сам.

— И когда он это сделал?

— Где-то в десять тридцать утра, в среду. Я сообщил ему, что деньги уже готовы, и он сказал, что прибудет минут через десять.

— А он оговаривал номиналы купюр? — спросил Ромстед.

— Да. По пятьдесят и сто долларов. Я распорядился, чтобы деньги пересчитали и держали наготове в подвале. Можете сами убедиться, что с этого места мне виден весь зал — от подвала до входных дверей, а через окна — даже часть тротуара перед банком. Я предупредил мистера Уилкинса, что капитан прибудет через несколько минут, так что он тоже был настороже. Ваш отец вошел в зал ровно в десять сорок.

— За ним шел кто-нибудь? — спросил Ромстед.

— Нет. Сразу же за ним — никого. Когда капитан Ромстед приблизился к моему столу, вошел еще один человек, но я его хорошо знаю. Это очень уважаемый в городе человек, у него свой ресторан недалеко отсюда, и он уже несколько лет является клиентом нашего банка… Так вот, капитан подошел к столу, вот сюда. Он нес небольшую сумку…

— Вы не помните, какую именно сумку? — перебил его Ромстед. — Какого цвета?

— Серую. Обычную сумку для авиабагажа, какую можно приобрести где угодно, даже в аптеке. Я предложил ему сесть, но он отказался; похоже, ему не терпелось поскорее со всем этим покончить. Я попытался еще раз убедить его, что ходить по улице с такой большой суммой денег очень опасно, но он только отмахнулся, всем своим видом демонстрируя, что не желает ничего слушать. Тогда я предложил ему заполнить бланк и подождать за моим столом, пока я принесу деньги из подвала, но он предпочел пойти вместе со мной. По дороге капитан достал свою чековую книжку и, остановившись у одной из стоек. Выписал чек. Подошел мистер Уилкинс, и мы втроем спустились вниз. Я попросил служащего принести деньги. Они, как и полагается, были в пачках, и, поскольку капитан доверял нашему банку и не потребовал пересчета, нам оставалось просто уложить их в сумку. Он поблагодарил меня и направился к выходу, мы с мистером Уилкинсом проводили его до дверей.

— И никто за ним не последовал?

— Нет. Мы были особенно внимательны на этот счет, но следующий посетитель вошел в банк только через несколько минут, и это снова оказался наш давний клиент. Мне эти деньги не давали покоя, поэтому я вышел на тротуар — хотел убедиться, что никто не поджидает капитана снаружи. Но он благополучно добрался до угла, дождался зеленого света и пересек Монтгомери-стрит. Он по-прежнему был один, за ним никто не следовал.

Ромстед мрачно кивнул:

— Да, похоже, все так и было.

— Выходит, ему никто не угрожал. Ведь пока капитан находился в банке, он мог сообщить мне об опасности, если таковая была, и никто бы не услышал. Кроме того, пока он стоял на перекрестке, мимо проехала полицейская машина.

«Но, черт побери, — подумал Ромстед, — что-то же должно быть! Убийства не происходят сами по себе».

— Сколько всего человек находилось в зале?

— За все это время несколько человек входили и выходили, но по-моему, в зале одновременно было не более восьми посетителей.

— А не было ли среди них кого-нибудь, кто показался вам странным? Может быть, незнакомый?

— Да, двое. — Ответ последовал незамедлительно. — Молодая женщина, блондинка в темных очках. Кажется, приобретала дорожные чеки. И длинноволосый хиппи с неопрятной бородой и повязкой на лбу. На нем было что-то вроде пончо, а на плече висела гитара.

— И что он делал? Вряд ли этот парень ваш постоянный клиент.

— Пересчитывал мелочь. Мне показалось, что он побирушка. — В голосе Рихтера прозвучала неприкрытая неприязнь. — Он появился за несколько минут до капитана и торчал у средней стойки с пригоршней пятаков, гривенников и четвертаков, которые складывал столбиками и пересчитывал.

— А он, случайно, не прятал руку под пончо, знаете, как это бывает в боевиках?

— Да нет. К тому же, когда капитан уже вышел, он какое-то время еще сшивался в зале. Возле окошка кассира. Менял свою мелочь на банкноты.

— Ничего не понимаю, — признался Ромстед. — Странно он все-таки себя повел. Вы предлагаете отцу присесть за свой стол, выписать чек и подождать вас с деньгами, но он отказывается. А затем вдруг останавливается у одной из стоек и выписывает чек за ней. У него была с собой ручка?

— Я предложил ему свою.

— Это не показалось вам странным?

— Н-нет. В общем-то нет. Нет ничего необычного в том, что он не хотел, чтобы я ходил за деньгами один — вдвоем с ним мы управились гораздо быстрее.

— А направляясь к подвалу, он остановился у стойки рядом с хиппи?

— Нет, подальше.

— Значит, хиппи не мог разглядеть сумму?

— Если только он не обладает исключительным зрением… — Рихтер запнулся, его глаза приобрели задумчивое выражение. — А знаете, пожалуй, что мог. Как я теперь припоминаю, этот бородач закончил свои подсчеты, собрал монеты и, пока ваш отец выписывал чек, прошел мимо него к окошку кассира. Но я не думаю, что это имеет большое значение. Если бы этот тип замышлял ограбление, то уж конечно догадался, чем вы втроем занимались в подвале. К тому же, как я уже говорил, после того как ваш отец вышел, он задержался в банке на несколько минут.

Все теории Ромстеда никуда не годились. С тяжелым сердцем он вернулся домой. Не мог же он одновременно ошибаться и быть правым?