Бриллиантовое бикини

— Что ж, неплохая идея, — выдавил Отис, отирая пот с лица. Дядя Сагамор кивнул:

— Точно. Так, может, и удастся, перебиваясь с хлеба на воду, раз в год выбираться на ярмарку в город, чтобы разжиться парой долларов, дотянуть до нового урожая, и так из года в год. Лишь бы никому из этих жирных мошенников не приходилось пускаться на всякие отчаянные поступки вроде устройства на работу. Нет, не дай Бог. Ведь если русские только услышат, что здесь у нас дела так плохи, что даже политики взялись за работу, они тут же нападут на нас, помяните мой слова.

— Да, пожалуй, верно, — произнес Отис таким тоном, словно вовсе так не думал, но считал своим долгом сказать что-нибудь из вежливости.

Беседа снова зачахла на корню, и мы продолжали сидеть друг против друга. Вдали, на холмах, качалось знойное марево, а снизу, от дяди Финли, доносился стук молотка.

— Он что, так весь день и долбит? — спросил папа, мотнув головой в ту сторону.

Дядя Сагамор сложил губы трубочкой и выпустил струю пережеванного табака. Она пронеслась точь-в-точь промеж Бугера и Отиса и шмякнулась во дворе.

— Угу, — подтвердил он. — Кроме только тех случаев, когда у него кончаются доски. Теперь, как он все свои сбережения угрохал, дела у него идут помедленнее, но ничего, он пробавляется тем, что стащит где-нибудь по соседству.

Мы все разом поглядели на дядю Финли.

— Так что он все-таки строит? — полюбопытствовал папа.

— Ковчег, — пояснил дядя Сагамор.

— Ковчег?

Дядя Сагамор кивнул:

— Верно. Он тут решил, что вот-вот пойдет дождь как из ведра и все зальет. И тогда он, Финли, поплывет, точно жук на дубовой щепке, а мы все, жалкие грешники, потопнем. Некоторое время он подумывал о том, чтобы захватить с собой и Бесси, она ему как-никак сестра, но когда она устроила такую бучу по поводу туалетов, он заявил, будто советовался с Видением, и Видение сказало ему: черт с ней, пусть тонет со всеми прочими.

— А что еще за Видение? — спросил папа. Мне уже, право, хотелось, чтобы он бросил свои расспросы и мы бы все могли уйти с крыльца куда-нибудь подальше от этой вони. Но папе, как назло, приспичило послушать о дяде Финли, а дяде Сагамору приспичило держать нас всех на этом гнусном крыльце. Так что я опять промолчал. Одному Зигу Фриду было хорошо. Ушел на холм и полеживал себе в кустиках.

Ну, пожалуй, не одному ему. Дядя Сагамор тоже, судя по всему, чувствовал себя вполне уютно. Он привольно развалился, почесывая одну ногу большим пальцем другой ноги и перекатывая ком табака за щекой.

— Видение? — протянул он. — О, Финли видел его как-то ночью, года четыре назад, насколько я припоминаю. Мы с Бесси спали в передней комнате, когда он вдруг влетел как угорелый, в одной ночной рубашке, и принялся вопить, будто Видение сказало ему, что нельзя терять времени, потому что в любой момент может настать конец света. Вот он и помчался на задний двор с гвоздодером в руках и принялся отдирать доски от курятника, чтобы построить этот самый ковчег. Было всего два часа ночи, и тут начался форменный дурдом: куры кудахтают и пытаются понять, что происходит, а Бесси во всю глотку орет на Финли, чтобы тот отправлялся в постель. Я совершенно не выспался.

Глава 4

— И с тех самых пор он так и строит? — ахнул папа.

— То да, то нет, — ответил дядя Сагамор. — Смотря как у него с досками. Изничтожив курятник и сарай, где я держал грузовик, он принялся отдирать доски от дома, но нам все-таки удалось отговорить его от этой затеи. Тогда он начал слоняться по соседям, высматривая, где какая доска плохо прибита. Он столько раз разбирал свинарник Марвина Джимерсона, что Марвин наконец разжился судебным ордером и заявил, что ежели Финли еще хоть пальцем коснется его свинарника, то он заявится сюда и сам всадит заряд соли Финли прямо в зад, и плевать ему, проповедник Финли или нет. А ведь Финли самолично крестил мисс Джимерсон. Да и то сказать, бедняжка после того крещения слегла с воспалением легких. Папа глянул вниз.

— Малость хлипковато для ковчега, а? — заметил он. — Местами просто насквозь просвечивает.

— А, ты про дыры-то, — усмехнулся дядя Сагамор. — Так это отдушины в дверях от уборной. Если я не сбился со счета, он уже семь туалетов распотрошил. Каждый раз, когда Бесси соберется от меня уходить, он первым делом хватает гвоздодер и, не успеет она скрыться из виду, мчится разбирать уборную по досочкам. Ну, а как Бесси перестает дуться и возвращается домой, мне приходится строить новую.

— Бесси уходит от тебя? — остолбенел папа. — Так она и сейчас ушла?

— Ну да, — преспокойно подтвердил дядя. — Умотала неделю назад, аккурат в прошлую субботу. Вернется через двенадцать дней. Последние пару лет она завсегда возвращается через три недели. А прежде ей хватало десяти дней.

— А чего так? — поинтересовался папа. Дядя Сагамор снова поскреб одну ногу об другую и сложил губы трубочкой, словно собирался сплюнуть табачную жижу. Бугер и Отис, не спускавшие с него глаз, качнулись в разные стороны, как раздвижные двери. Но он, видимо, передумал, так что они поуспокоились малость, и вот тут-то он и плюнул. Как они дернулись, вот потеха!

— Да как-то так оно выходит, — пожал плечами дядя Сагамор. — Время от времени, примерно раз в два года, Бесси вожжа попадает под хвост, и она начинает с воплями носиться по всему дому. Мол, такой я разэдакий, и чаша ее терпения переполнена, и ноги ее больше не будет в этом доме, и с таким, как я, и святая бы не выдержала. Весь сыр-бор начинается обычно с какого-нибудь сущего пустяка, ну, к примеру, ног я не помыл, но она раздувает это в целую трагедию, и заявляет, что покидает меня навсегда. Словом, она собирает саквояж, берет деньги, вырученные за продажу яиц, и пешком отправляется вниз к Джимерсонам, у которых есть телефон. Оттуда по телефону звонит Баду Уоткинсу, который водит такси в городе. Бад приезжает за ней и везет в Гленкоув к кузине Виоле — той, что вышла замуж за Вирджила Тэлли.

Ну, не знаю, помнишь ли ты кузину Виолу, но ты, верно, толком никогда ее и не видел. Вся такая деликатная и утонченная, вот только в животе у нее сильно бурчит. И всякий раз, как буркнет, она прижимает три пальца ко рту и бормочет: “Ах, извините”. Кажется, уж от одного этого впору на стенку лезть, так она в придачу еще и желчный камень заполучила.

— Желчный камень? — переспросил папа.

— Именно, — кивнул дядя Сагамор. — У нее вырезали эту штуку не то шесть, не то восемь лет назад. И остолоп-доктор не придумал ничего лучшего, чем сказать ей, что за всю свою практику не видывал такого огроменного желчного камня и что он разве только жирафу впору. Виола так возомнила о себе, что принесла его домой, поместила в маленьком бочоночке на каминной полке и взяла в обыкновение показывать всем и каждому. Вирджил говорит, что как-то раз перед их домом завяз автомобиль и людям в нем было некуда деться. Так она толковала о своем желчном камне ровно тринадцать часов и двадцать минут без передыху. В результате водитель отдал Вирджилу ключ от машины и пообещал вернуться летом, когда дорога просохнет. Соседи лучше сделают крюк, чем рискнут попасться Виоле в лапы, а ей, бедняжке, и поговорить не с кем. Так что когда Бесси уходит от меня и гостит у Виолы, та прямо-таки расцветает и полностью переключается на нее. И если Бесси очень уж зла на меня, то в силах выдержать целых десять дней.

Дядя Сагамор примолк и покосился на Бугера и Отиса. Те беспрестанно ерзали по ступеньке, словно никак не могли удобно устроиться.

— Я вам, ребята, еще не очень надоел своими байками? — вежливо осведомился дядя.

— Да нет, — помотал головой Бугер. — Просто.., то есть…

Выглядел он как-то чудно. Бледный и весь в поту. Лицо стало как мел, а со лба прямо градом текло. И Отис то же самое. Похоже, дело тут было не в запахе, потому что они больше не обмахивались. Но вели они себя как-то беспокойно.

— Очень бы не хотелось утомить вас, — пояснил дядя Сагамор. — Особенно после того, как вы так благородно приехали сюда спасать нас от этого самого тифа.