Замок на скале

– Вы четыре дня пребывали в беспамятстве. Бредили, временами даже говорили по-валлийски. Видно, решили, что вы в Брекноке, и все звали старую Мэгг.

– Где же мы?

– Вы разве не помните? Барон Майсгрейв отбил нас у Дугласов и привез в свой замок Нейуорт. Это место еще называют Гнездом Бурого Орла.

Генри кивнул. Да, теперь он вспомнил. Это тот Майсгрейв, которого за подписание договора об англо-шотландском перемирии требовал доставить к нему Яков Шотландский и проклинал аббат Мелроза.

– Этот Майсгрейв, он что, разбойник?

– О, что вы, сэр Генри! Это настоящий лорд, с которым сам герцог Нортумберлендский считается. И он спас нас, хотя граф Ангус и грозился камня на камне не оставить в Гнезде Орла. Пришлось вмешаться самому Перси. Он был здесь и даже посетил вас, но вы были в беспамятстве.

– Перси побывал здесь?

– Да, да! Он с Дугласом враждует испокон веков и как узнал, что шотландец готовится напасть на Нейуорт, тотчас прибыл, чтобы помочь Майсгрейву. Я уж было решил, не миновать нам сидеть в осаде. Да слава Всевышнему, вмешались отцы церкви. Епископ Йоркский Роттерхем отправил специальное послание королю Якову – мол, его лорд нарушает Господне перемирие. К епископу присоединилось и духовенство Шотландии, так что Дугласу пришлось повернуть свои войска вспять, пустив на стены Нейуорта стрелу с запиской, что, дескать, будет еще время поквитаться с Майсгрейвом. Вам он тоже угрожал и клялся, что отомстит за Молнию.

– Молнию? За какую молнию?

– Известное дело. Это его конь. Смею заметить, что этого неотесанного графа не так взбесило то, что вы приударили за его женой, как то, что вы увели его любимого жеребца.

– Экий вздор! Ну и отдали бы ему этого коня.

Ральф, однако, от этих слов вдруг пришел в крайнее возбуждение.

– Силы небесные! Сэр, что вы такое говорите! Молния – лучший скакун во всей Шотландии, и теперь он ваш по праву.

– Из-за этого коня одни неприятности. Да будь у него хоть рог во лбу и крылья за спиной, как у коня Персея, он не стоит того, чтобы из-за него лилась кровь.

– Как раз кровь-то и не лилась. И пусть лучше Дуглас кипятится из-за лошади, чем вопиет о своей поруганной чести.

Но Генри уже и думать забыл о шотландской красавице, за которой он попытался приударить во время своего пребывания послом при дворе Якова Шотландского. Перед Бэкингемом стоял образ дамы, врачевавшей его, и он тотчас спросил о ней Ральфа. Оруженосец просиял:

– Это леди Майсгрейв. И пропади я пропадом, если она одна не стоит всех шотландских леди, вместе взятых. Но упаси вас Бог, милорд, повести себя с ней, как с Марджори Дуглас. Тотчас вам придется иметь дело с самим бароном, а он – гроза Пограничья.

Генри хмыкнул:

– Помилуй Бог, я еще и не видел толком этой леди, а ты уже трясешься от страха. Я вижу, люди в этих краях просто невежи, если они не позволяют оказывать внимание их дамам.

– Милорд, я заклинаю вас!.. – Голос Ральфа был совершенно серьезен. – Вы не должны ничего предпринимать хотя бы из уважения к человеку, который спас вам жизнь!

Генри никак не отреагировал на слова оруженосца. Он вспомнил, как рассмеялась леди Майсгрейв, когда он сказал, что хочет ее поцеловать. Или ему показалось, что он это сказал?

Он поудобнее устроился среди подушек. Белье пахло мятой и еловой хвоей. После еды он почувствовал себя гораздо лучше, и его стало клонить в сон. Поэтому он лишь вяло пробормотал, что у него и в мыслях нет ничего подобного, и, отвернувшись к стене, моментально уснул.

Он проснулся, когда белесый молочный свет уже лился сквозь круглые мутноватые стекла. Откуда-то долетал благовест колокола. Было слышно, как на стенах сменяется стража. Угли в камине остыли и подернулись пеплом. Генри подтянул одеяло до подбородка, повернулся на спину и долго лежал, разглядывая темный потолок, опирающийся на древние дубовые балки.

Из соседнего помещения доносился зычный храп Ральфа Баннастера. Скрипнула дверь, но никто не вошел, хотя за дверью явственно слышалась какая-то возня. Генри слегка повернул голову и, опустив веки, стал наблюдать сквозь сетку ресниц.

Дверь приоткрылась немного шире, и Бэкингем увидел темноволосую головку ребенка. Малыш с опаской заглянул в покой, потом обернулся и внятно прошептал:

– Он спит! Идем же, не бойся.

Он осторожно переступил порог – карапуз в зеленом, опушенном мехом кафтанчике, лет четырех-пяти. Волосы его падали до плеч, а из-под темно-каштановой, до бровей, челки на Бэкингема с любопытством глядели удлиненные, слегка раскосые ясные сине-зеленые глаза.

Следом за ним в комнату прошмыгнула девочка немного постарше. Хорошенькая, как ангел, с волнами рассыпавшихся по плечам белокурых волос, длинными густыми ресницами и неожиданно темными глазами.

«Красотка будет необыкновенная», – сразу же отметил про себя Генри.

Девочка испуганно взглянула на кровать, где лежал герцог, и попыталась удержать малыша:

– Не надо, Дэвид. Мама будет сердиться, если мы потревожим больного.

Когда она говорила, ее пухлые, как спелые ягоды, губы забавно надувались. Она была в том возрасте, когда девочки становятся нескладными и угловатыми, как кузнечики.

– Дэвид! – громким шепотом окликнула она, но мальчишка уже обежал кровать герцога и опустился на корточки возле меча Генри.

– Смотри, Кэтрин, какой красивый! Точно сам Экскалибур – меч короля Артура[2].

Дэвид присел на корточки и осторожно провел пальцем по ножнам.

Генри лежал, притворяясь спящим, но с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться и не вспугнуть малышей.

Девочка тоже приблизилась и встала рядом с братом. Теперь она стояла лицом к Генри, и он лучше разглядел ее. На ней, как и на брате, был наряд из зеленой шерсти с меховой оторочкой и с черными бархатными манжетами. Одежда детей была незатейливой, но отменного качества, и герцог сразу понял, что это вовсе не отпрыски дворни.

Между тем эта парочка возилась с его мечом. Кэтрин заинтересовали камни в рукояти, Дэвид же усердно пытался извлечь меч из ножен, дабы рассмотреть клинок. В конце концов Бэкингем решил вмешаться:

– Разве столь маленьким детям позволительно забавляться оружием? – громко окликнул он своих гостей.

Они так испугались, что меч с грохотом упал с сундука. Кэтрин кинулась было к двери, но, увидев, что мальчик не двигается с места, остановилась. Теперь, когда ее бойкий приятель словно проглотил язык от неожиданности, она решила вступиться за него:

– Мы думали, что вы спите, сэр. А ваш Экскалибур мы просто хотели как следует рассмотреть. Отец говорил, что он необыкновенно красив.

– Ваш отец?

– Да.

Мгновение Кэтрин смотрела на герцога, потом гордо вскинула маленькую головку и заявила:

– Мы Майсгрейвы!

Брат и сестра! Как он сразу не сообразил! Хотя и немудрено – уж очень они непохожи.

Маленький Дэвид тем временем пришел в себя.

– У моего отца тоже есть меч. И ничуть не хуже, чем этот.

В отличие от старшей сестры, он говорил еще по-детски, слегка картавя. Это умилило Генри.

– Конечно, – с улыбкой сказал он. – Уж если ваш отец – барон Майсгрейв, то у него и в самом деле должно быть лучшее оружие в Пограничном крае.

Похвала отцу растопила недоверие в маленьких сердцах. Брат и сестра переглянулись, сразу обнаружив черты сходства. Дэвид тут же, подтащив к ложу Генри его меч, стал допытываться, что означает изображение собаки или волка, которое он успел заметить у основания клинка. Герцог пояснил, что это клеймо мавританского оружейника из Толедо Редудона. Дэвид тут же пустился рассказывать, что и у его отца на клинке есть клеймо, но что там изображено, он не может понять.

Маленькой Кэтрин, видимо, не пришелся по вкусу этот разговор об оружии, и она вдруг выпалила:

– А Дэвида в День невинно убиенных младенцев избрали мальчиком-епископом![3]

2

Легендарный король английских преданий.

3

Представление на святках, когда ребенка одевают в облачение духовного лица и все взрослые выполняют ту работу, что он им назначает.