Обрученная с розой

День для турнира был назначен в последних числах февраля, когда установилась мягкая и сухая погода. На поле перед воротами Сент-Мэри-Джуниор было устроено ристалище. По обеим сторонам поля установили помосты и амфитеатры с ложами, которые могли вместить множество зрителей. Между ними оставалось значительное пространство, огороженное частоколом, – арена, на которой должны были происходить поединки.

За день до турнира по городу и его окрестностям носились разряженные, как райские птицы, герольды, дуя в посеребренные трубы и призывая всех желающих поспешить на рыцарские игрища.

В тот же вечер окна и балконы домов в Йорке украсились коврами и флагами, а на перекрестках жгли костры, вокруг которых веселились и плясали толпы гуляк, ибо король приказал угостить их вином из своих подвалов, и теперь бродяги пили за здоровье своего монарха и за победу на турнире английского оружия.

Едва только первые лучи солнца позолотили небосвод, толпы зрителей двинулись в сторону ристалища. Хорошо вооруженный отряд городской стражи всю ночь охранял арену, и при утреннем освещении глазам горожан предстало ослепительное зрелище. Трибуны были выкрашены в самые яркие цвета, а скамьи для знати выстланы коврами и пестрыми подушками. Посередине одной из трибун возвышался резной помост с балдахином. Сюда еще на рассвете привезли и установили кресла, в которых предстояло восседать королю и королеве. Для горожан и простолюдинов отводилось пространство вокруг арены, а те, кто был в состоянии заплатить, могли заполучить места в нижних ярусах амфитеатра. Беднота толпилась на склонах близлежащих холмов, а многие залезли на деревья вокруг арены, откуда все было видно как на ладони.

Ближе к полудню, когда маршалы и герольды заканчивали приготовления, из городских ворот показалась блистательная кавалькада и под приветственные крики собравшейся толпы направилась к ристалищу. Впереди бок о бок ехали царственные супруги – оба на белых конях, в алых бархатных мантиях с пышными горностаевыми оплечьями. За ними на таком же белом скакуне следовал младший брат короля принц Глостер, а далее – благородные лорды и леди, фрейлины, пажи, конюшие.

Легкой рысью приблизившись к отведенной ему ложе, король сдержал коня, едва не подняв его на дыбы, и, послав публике воздушный поцелуй, пружинисто соскочил с седла. Молодой король, одетый на бургундский манер в переливающийся бархатный камзол-упланд и в алую, под цвет мантии, шляпу-тюрбан, увитую алмазными нитями, радовал глаза англичан и в особенности англичанок.

Эдуард повернулся к королеве и протянул ей руку, помогая сойти с лошади.

– Взгляните, сколько народу, моя королева! И все славят нас с вами.

Эдуард знал, что его красивая, самоуверенная улыбка неотразима. Держался он несколько надменно и вызывающе, но в целом облик его располагал к себе. «Шесть футов мужской красоты», – говорили о нем современники. И в самом деле – несмотря на то что в последнее время он заметно пополнел, трудно было найти человека, на чей взгляд Эдуард не выглядел бы притягательно. Сильный, плечистый, с серыми выразительными глазами и чувственным, почти женским ртом. Однако лишь на первый взгляд венценосец казался бодрым и полным энергии. Землистая бледность проступала на его лице, изнуренном государственными заботами и разгулом. И хотя по-прежнему ослепительно сверкали в улыбке крупные белоснежные зубы и отливали медью длинные волосы, глубокие морщины уже бороздили кожу у глаз, а их белки отдавали желтизной.

Рядом с ним королева Элизабет казалась цветущей яблоней. Ее уверенные грациозные движения приковывали к себе все взгляды. Легкая вуаль ниспадала с ее головного убора. Лицо королевы было нежным, с чуть смуглой бархатистой кожей, точеным носом, бледными, изящно очерченными губами. Элизабет была блондинкой с чудесными золотыми кудрями, природа наградила ее глубокими черными глазами – мечтательными глазами лани. Такой контраст придавал ее лицу особую яркость – от него трудно было оторвать взгляд. Она не была слишком высокой, но, дав жизнь уже третьему ребенку, оставалась тонкой и гибкой в талии, в то время как плечи, грудь и бедра королевы были приятно округлы.

Держа Элизабет за кончики пальцев и высоко подняв ее руку, Эдуард торжественно повел ее к помосту. Рядом с ними на кресле пониже устроился горбун Ричард Глостер. Голова калеки неуклюже сидела между могучих плеч – у него были крупные, но правильные черты лица, тонкая смуглая кожа и иссиня-черные прямые волосы. Пожалуй, несколько подкачал тонкогубый рот, то и дело кривящийся саркастической усмешкой, зато темные глаза светились умом и волей. Несмотря на свое телесное уродство, Ричард любил яркие цвета, и сейчас на нем было богатое одеяние из зеленой парчи, плащ на бобровом меху, на груди покоилась тяжелая золотая цепь, усыпанная рубинами в виде звезд, пальцы были усыпаны перстнями и на запястьях сверкали украшения. Модные алые башмаки с длинными узкими носами были сплошь расшиты жемчугом. Вся эта вызывающая роскошь словно была призвана подчеркнуть – Ричард брат государя, а вовсе не придворный шут-калека.

Наконец все заняли места: нарядные дамы в своих замысловатых головных уборах, кавалеры с золотыми цепями на груди, кудрявые пажи в пестрых беретах. Повсюду шелестели дорогие ткани, позвякивали массивные украшения, колыхались на легком ветру перья и вуали.

Ричард Глостер энергично потер руки и осведомился у брата, долго ли можно тянуть с открытием турнира. Эдуард улыбнулся его нетерпению и небрежно взмахнул рукой. Тотчас, трубя как можно громче, на арене появились десять герольдов в алых одеждах на покрытых алыми попонами лошадях. Достигнув середины поля, они остановились, и наступила тишина. Один из герольдов не спеша развернул свиток и провозгласил, что сегодня, 27 февраля 1470 года от Рождества Христова, на лугу перед славным городом Йорком английские рыцари сойдутся в поединке с бургундскими рыцарями во славу английского оружия и во имя королевы и прекрасных дам. После этого герольд стал выкликать имена участников турнира. Сначала он перечислил бургундцев. Это были прославленные воины. Первым на арену выехал канцлер Карла Смелого, благородный граф де Кревкер де Корде – высокий, могучий рыцарь в черных с золотой насечкой латах. Он сидел на крупном сизо-вороном коне, голова и грудь которого были закованы в сталь, а бархатная попона касалась соболиной опушкой земли.

За ним следовал состоявший при дворе Карла Смелого принц Савойский Жак. Его доспехи были украшены золотом еще богаче, чем вооружение Кревкера, а конь так же черен, как и пышный плюмаж на шлеме его хозяина.

Затем герольд выкликнул барона Пенсиля де Ривьера и еще двоих, не столь известных в Англии, но уже прославившихся по ту сторону Ла-Манша рыцарей – Антуана де Курси и Людовика де Бов.

Когда рыцари со своими оруженосцами выстроились в ряд, обнаружилось, что все они в своем черном убранстве различимы лишь яркими гербами на щитах, причем в верхнем углу щитов помещался символ Бургундии – крест Святого Андре, а все остальное поле занимали изображения родовых гербов.

Затем герольд-глашатай назвал тех, кто станет соперничать с бургундцами. Едва прозвучали имена первых трех, как трибуны одобрительно загудели:

– О, эти скоро справятся с бургундцами! Нечего было и выставлять пятнадцать воинов. Многие останутся не у дел.

– Ну что ж, тогда они выйдут в поединке друг против друга.

Меж тем рыцари-англичане выезжали с противоположного конца ристалища и выстраивались напротив бургундцев. Здесь был цвет английского рыцарства, но в отличие от бургундцев, загодя готовившихся к турниру, английские бойцы были на разномастных конях. Собравшись вместе, они являли собой живописное зрелище. Едва кто-либо из них появлялся в воротах, зрители взрывались восторженными криками и аплодисментами.

Наконец все участники выстроились в центре арены, и герольды призвали зрителей к тишине, а затем глашатай прокричал, что бургундцы готовы сражаться с любым из пятнадцати воинов, выступивших против них, и зачитал правила турнира, где говорилось, что оружие должно быть затуплено, что нельзя поражать противника ударом ниже щита, а также ранить или убивать его коня.