Обрученная с розой

Ричард вступил в свои покои. Здесь все было поставлено на широкую ногу, как он и любил: стены затянуты расшитым золотыми цветами бархатом, пушистые ковры устилали пол, а великолепная мебель черного дерева с тонкой резьбой украшена инкрустациями из перламутра и слоновой кости.

В первый миг показалось, что покои пусты. Внезапно одна из ковровых портьер приподнялась, и низкий, хриплый голос осведомился:

– Что-нибудь угодно, милорд?

Перед Глостером оказался крепко сбитый мужчина лет тридцати пяти с обветренным, грубым лицом и подрезанной аккуратным квадратом бородой. Тяжелые веки прикрывали сумрачные светло-карие глаза. Он слегка сутулился. Сэр Джон Дайтон был поверенным всех тайн и правой рукой Ричарда Глостера. Повсюду следуя за герцогом, он исполнял любые приказания и заботился о своем молодом господине словно услужливая нянька. Джон Дайтон был рожден простолюдином, но за особые услуги, оказанные Ричарду, тот добился для него рыцарского пояса и дал ему в жены леди из рода Миддльтонов. С тех пор Дайтон всегда был при Ричарде. Его боялись, перед ним трепетали; и в самом деле, когда требовалось устранить неугодного, завербовать преступника, превратиться в тайного соглядатая, ему не было равных. Казалось, он готов спуститься в преисподнюю, лишь бы угодить своему обожаемому повелителю.

Сейчас Дайтон стоял перед герцогом, запустив большие пальцы рук за свой широкий пояс. В его повадке не было и тени угодливости, однако Ричард знал, что никто не предан ему так безоглядно, как этот грубый с виду человек.

– Нет, Джон, – сказал Ричард. – Пока ничего не нужно. Однако уже совсем скоро мне не обойтись без тебя.

Господин и слуга обменялись понимающими улыбками. Глостер, не таясь, спрятал письмо в потайное хранилище, а затем распорядился:

– А сейчас принеси бумаги.

У Ричарда вошло в привычку не ложиться, пока дела не приведены в порядок. То, что сегодня обсуждалось в королевском совете, он знал уже давно. Теперь его интересовали самые свежие новости, которые поставляли его соглядатаи и осведомители, разбросанные по всей Англии.

Едва ли не половину кабинета герцога занимал стол красного дерева, на который Дайтон вывалил целую кипу бумаг, пергаментных свитков и табличек. В нем еще жил крестьянин, и бумаги, заключавшие в себе судьбы целого королевства, вызывали у сэра Джона священный трепет, а этот двадцатидвухлетний увечный юноша, так легко управляющийся с ними, представлялся могучим волшебником.

И действительно, сейчас, склонившись над очередным пергаментом, Глостер был поистине хорош. Лицо его дышало умом и азартом. Он вчитывался, сравнивал, сопоставлял, что-то отмечая на полях, либо, склонившись над столом, стремительно писал. В тишине был слышен лишь скрип пера да потрескивание дров в камине. Джон Дайтон бесшумно двигался по комнате, то подкладывая поленья в камин, то снимая нагар со свечей. Глостер ничего не замечал. Он работал с донесениями. Изучив одни, он откладывал их в сторону, а иные, пробежав глазами, небрежно отправлял в огонь.

Из тьмы за окнами плыл колокольный звон. По улице, громыхая доспехами, проследовала ночная стража, заунывно выкликая:

– Уже полночь! Почивайте с миром, жители города Йорка!

Ричард поднял глаза от бумаг и вздохнул.

– Завтра разбудишь меня рано, – буркнул он, не глядя на Дайтона.

Затем поднялся и, приволакивая ногу, направился в опочивальню.

4. Сватовство

Неумолимо точный Джон Дайтон разбудил Ричарда Глостера чуть свет. Его высочество моментально вскочил, словно и не смыкал глаз. В отличие от ленивого и медлительного Эдуарда, Ричард не любил терять ни минуты. Он тут же принялся сыпать распоряжениями: какого коня седлать, кто поедет с ним, какой камзол подать, что должно быть сделано в его отсутствие.

В заклубившейся вокруг герцога суматохе один Джон Дайтон, казалось, не спешил. Сидя на низком, обтянутом кожей табурете возле камина, он ворошил кочергой остывшие за ночь угли и даже не оглянулся, когда герцог его окликнул. Лишь когда Ричард похлопал его по плечу, весело возвестив, что едет свататься, на лице приближенного появилось какое-то подобие любопытства. Казалось, вопрос был уже готов сорваться с его уст, но тут влетел брадобрей с серебряным тазиком, теплой водой, бритвами и нагретыми полотенцами, и Дайтон промолчал.

Пока брадобрей брил, массировал и завивал герцога, тот велел принести ларец, который вчера он приобрел у ломбардского купца вместе с ожерельем для королевы. Ларец был розового дерева, с тончайшей инкрустацией. В нем покоились ожерелье и серьги из огненно-красных рубинов в оправе чеканного золота. Брадобрей с немым изумлением уставился через плечо герцога на это великолепие. Ричард придирчиво оглядел драгоценности и неожиданно рассмеялся:

– Что, сэр Джон, недурны побрякушки?

Дайтон равнодушно пожал плечами.

– По мне, все побрякушки одинаковы.

Герцог жестом отослал окончившего работу брадобрея. Еще раз полюбовавшись сиянием рубинов, он негромко бросил:

– Посмотрим, устоит ли против них малютка Анни Невиль.

Дайтон, подававший Глостеру сапоги для верховой езды, невольно выронил один из них.

– Что вы сказали, милорд? Анна Невиль?

Ричард расхохотался.

– Ага, даже тебя, мой невозмутимый Джон, проняло это известие? Мой венценосный братец – видел бы ты, как у него отвисла челюсть, когда я сообщил, что собираюсь просить ее руки. Но, крест честной, что вас так удивило? Ей пятнадцать, она богата, знатна. Ведь никто не разевал рот, когда Кларенс женился на Изабелле Невиль.

– Да, но в ту пору Уорвик не был врагом короля Эдуарда, – хмуро буркнул Дайтон.

– А уж это, милейший, не твоего куцего ума дело.

С помощью Дайтона Ричард облачился в дорогу. Он не любил, когда вокруг суетилось много слуг, считая, что это отнимает бездну времени, к тому же он не желал, чтобы кто-то разглядывал его увечное тело.

Когда все было готово, герцог оглядел себя с ног до головы.

– Ну как, гожусь я на роль жениха?

Он негромко рассмеялся.

Во всем, даже в одежде, Глостер продумывал до мелочей каждую деталь. Его длинный камзол из пурпурного, расшитого золотом атласа, был сшит так, чтобы хоть отчасти скрыть недостатки фигуры. Пышные буфы рукавов укорачивали руки, тяжелая золотая цепь на груди отвлекала внимание от горба. Каблуки сапог были различной высоты, чтобы скрадывать хромоту. Голову герцога венчала небольшая, усыпанная самоцветами шляпа, а на плечи ему Дайтон накинул черный бархатный плащ с пышным меховым воротником.

– Теперь пора. Via![22] – бросил Глостер, на ходу натягивая перчатки.

Во дворе, в сыром предрассветном тумане, позевывая и кутаясь в плащи, толпилась немногочисленная свита герцога. Ричард стремительным рывком вскочил на белоснежного красавца скакуна в золоченой наборной сбруе и с места пустил его в карьер.

Небольшая кавалькада прогрохотала по улицам Йорка и покинула его пределы. Был тот час, когда колокола окрестных монастырей созывают верующих к ранней мессе. Аббатство Киркхейм, в стенах которого пребывала младшая дочь графа Уорвика, располагалось в пятнадцати милях от города, и герцог, щадя коня, перешел на мерную рысь. Дорогой он размышлял. В последний раз он видел Анну Невиль семь лет назад. Это была худенькая нескладная дурнушка с веснушчатой кожей, узкими невыразительными глазами и крупным ртом. Она все время улыбалась, и было заметно, что в верхнем ряду у нее недостает зуба. Манеры девчонки были ужасны. Сидя за столом, она чавкала, несла жуткую чушь, причем, выросшая среди солдат отца, не стеснялась пускать в ход любое крепкое словцо, какое приходило на ум. Насколько Ричард помнил, она не ходила, а носилась вприпрыжку, по-мальчишески насвистывая, и если начинала болтать, никто не мог вставить ни слова. Когда одна знатная дама попыталась угомонить ее, Анна по-площадному обложила ее, посулив вдобавок, что, как только станет королевой, первым делом велит четвертовать ее. Придворных шокировало поведение девочки, но все молчали, так как за ней стояла тень ее грозного отца. Уорвик же словно не замечал взбалмошных выходок Анны. Он с обожанием поглядывал на нее, и удивительно, сколько нежности выражало тогда его обычно скептическое и недоброе лицо. Любопытно, смирила ли святая обитель хоть отчасти эту дикарку? Впрочем, Глостер был уверен, что в любых обстоятельствах сумеет справиться с дюжиной таких, как взбалмошная дочь Уорвика.

22

В путь! (лат.).