Стукач

Неукротимая дикая сила перла из бригадира. Похоже, Савелий был приговорен отдать Богу душу.

Один из работяг бросился из подсобки в цех и вскоре вернулся оттуда, держа в руках увесистую дубину. Он, как мог, растолкал односельчан, пробираясь к Соленому, а затем со всего маху саданул того дубиной по спине.

Толпа ухнула от удивления, потому что бригадир не обратил на удар никакого внимания. Словно и не били его. А изо рта Савелия уже показалась розовая пена. Жить ему оставалось совсем недолго.

Замахнувшись второй раз, мужик приложился уже по голове Соленого. И лишь тогда, потеряв сознание, Тот рухнул на засыпанный опилками пол. Рядом с ним повалилось и тело Савелия.

Оба они были без чувств. Но тому и другому плеснули в рот чудом сохранившиеся остатки самогона из опрокинутого алюминиевого бидона. Соленый лишь вяло мотнул головой. Савелий глубоко закашлялся, выхаркивая из легких зеленоватую слизь, разомкнул набухшие веки, но ничего и не видел, а только ошалело поводил налитыми кровью глазами.

– Живы, скаженные! – радостно высказался один из работяг.

– Уф-ф! Напужали донельзя… – с облегчением сказал другой.

Соленый еще был в беспамятстве, когда Савелий окончательно оклемался. Он присел на полу и долго тер отдавленное горло. Потом хрипло попросил:

– Брусниковой[51] …

С донышка бидона ему нацедили немного в кружку. Этого хватило, чтобы побитому полегчало.

– Хтой его забил? Неужто я? – спросил Савелий, глядя на лежащее рядом тело бригадира.

– Как жо?! – усмехнулись мужики. – Ты!

– Живой ён, слава Богу! Без сознаниев…

– Ты аккурат как цыпленок в его лапах трепыхался!

– Сейчас ба помёр, коли ба бригадира не охолонили…

Соленый начал подавать признаки жизни. Он застонал. И всеобщее внимание переключилось с Савелия на него. Он попытался оторвать голову от полу, но у него ничего не вышло. Видать, удар дубиной был хорош. Стон повторился.

До Савелия начало доходить, что он натворил. Безудержно мотая взлохмаченной головой, он приговаривал:

– Ой, дурак я! Ой, дурак!.. Ой, бестолочина дуболобая!..

– И то правда, – укоризненно глядели на него мужики.

– Зазря человека обидел.

– Пороть табя надо-тить, Савелий, кажен день…

– А кажну ночь головой дурной в отхоже место окунать, штоба ума набирался…

Тем временем Соленый очухался. Он так же, как Савелий, приподнялся и сел на полу. Глянул вокруг и потер пальцами виски.

– Здоров, однакось, бригадир! – восхищенно загудели вокруг.

– А-а, – посмотрел тот на Савелия, трясущегося от страха. – Живой?

– Ты тогой, бригадир, – залепетал Савелий. – Не серчай на меня… Сдуру я… По брусниковому недогляду… Меньша надо ба пить ее, заразу-то…

– Дошло наконец, – сухими губами выговорил Соленый.

Все были рады благополучному исходу потасовки. Ни у кого не вызывал сомнений тот факт, что, не останови они вовремя бригадира, был бы сейчас их односельчанин покойником. А так – ну помахались мужики, ну повздорили! Чего в жизни не бывает? Как поссорились, так и помирятся. Все ж люди-человеки! Вон и бригадир, сразу видно, зла не держит. Даже улыбнулся.

А Соленый и впрямь скривил губы в усмешке:

– Умнее будешь…

– Буду, Платон Игнатьич! – с готовностью пообещал Савелий. – Буду!

– Давайте-ка по хатам, – еще сидя на полу, скомандовал бригадир. – На сегодня праздник отменяется.

Все с ним молча согласились и начали расходиться, горячо обсуждая происшедшее. Каждый считал, что это именно он предотвратил братоубийство.

Через несколько минут в подсобке остались только бригадир да Савелий.

– Слышь, Игнатьич, – обратился Савелий. – Ты на меня зла-то не держи. У меня завсегда язык наперед головы бегёть…

– Оно и видно.

– Ну ты подумай, чавой мне не хватало? Сидели, пивали. Ан нет жа, придралкася к табе сненароку! Я с рождениев глупый такой…

– Да ладно, – примирительно отвечал Соленый. – Я не сержусь.

Он, как мог, успокоил себя, решив дождаться удобного случая, чтобы как следует отомстить Савелию за нанесенное оскорбление. Внешне совершенно спокойный, Соленый в душе весь кипел. Но вспыхнувший пожар страстей сдерживал трезвый рассудок. Убить работягу сейчас означало вновь подвергнуть себя опасности разоблачения. А это было крайне нежелательно. Паспорт загубленного в тайге охотника – настоящего Платона Куваева – служил пусть и не совсем надежным, но все-таки прикрытием. Обстановка в поселке была самой что ни на есть благоприятной. Никто не лез к нему в душу, никто ни в чем не подозревал. И если даже по всему Советскому Союзу объявлен на него розыск, то здесь, практически под носом у колонии, его никто уже не ищет. Менты обложили все крупные близлежащие города. А тут – тишь да гладь да Божья благодать. Придет еще время – выберется отсюда Данил Солонов по кличке Соленый. А пока нужно сидеть тише воды, ниже травы, изображая из себя честного труженика.

Соленый даже жалел теперь, что сорвался на Савелия. Его надо, конечно, прибить за «суку», но сделать это по-тихому, чтобы комар носа не подточил. «И никто не узнает, где могилка его…»

И вдруг взгляд Савелия остановился на оголенной груди бригадира. Ворот рубахи был разорван, на груди красовалась яркая зеленовато-синяя татуировка: «СЛОН. 1962 год» [52] .

Мужик даже зажмурился, чтобы проверить: не показалось ли? Нет, не показалось. «1962 год». Откуда же у бригадира эта наколка, если манту-лил он на Соловках аж в сороковые?

Страшная догадка обожгла мозг внезапно. Бригадир – Платон Игнатьевич Куваев – не тот, за кого себя выдает! Да и молодой он, если приглядеться, хоть и бороду отпустил… Он разыскиваемый беглый зек! Ведь не так давно вся округа гудела этим известием. Сбежал уголовник и словно сквозь землю провалился. Так и не смогли его найти. А он, оказывается, далеко и не бегал. Вырыл логово волк у самого хлева…

– Ты чего? – настороженно спросил Соленый, уловив взгляд работяги и, как бы невзначай, прикрывая лагерное художество.

– Не, ничавой, – растерянно ответил Савелий, поднимаясь с полу и торопясь к выходу. – Эт я так, от брусниковой. Домой-то идешь-тить, бригадир?..

51

Брусничный самогон (местн, наречие).

52

«Смерть Легавым От Ножа». – Прим. авт.