Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 100

— Донка ее знает! — заявил Кишо. — Правда, Донка, она ведь уже настоящая барышня?

— А почему ты развелся? — спросил Сашо.

— Храпел сильно, — серьезно ответил Кишо.

И он со всеми подробностями рассказал, как это случилось. Жили они с женой в Лозенце, в крохотной мансардной комнатушке, которая служила им и спальней, и кухней, и гостиной — всем. Днем ничего — жили, как все, но ночью, стоило Кишо пустить в ход свой экскаватор, начинался ад. Храпел он так, что прогнал даже голубей с крыши. Жена сначала только плакала, потом умоляла его, под конец начала его колотить, и так как ничто не помогало, сбежала от него к родителям. Там и дочку родила, а ему даже не сообщила.

— Ты и сейчас храпишь? — спросил Сашо.

— Как зверь…

— Почемуты не удалишь миндалины? Может,это из-за них.

— А зачем? — пожал плечами Кишо. — Так я по крайней мере застрахован от новых жизненных ошибок.

После полуночи ресторан внезапно заполнился. Прекрасно одетые, чаще всего уже подвыпившие новые посетители говорили громко и возбужденно, нетерпеливо подзывали официантов. Видно, они уже подзарядились где-то в другом месте, а сюда пришли допивать. Разговаривали они между собой по-свойски, перебрасывались шуточками, здоровались издалека, вообще напоминали какую-то большую компанию, случайно рассевшуюся за отдельными столиками. Дремавшие официанты тут же проснулись, забегали, появились целые батареи бутылок и стаканов с виски. Кишо вдруг весь ощетинился, даже родинки пришли в движение.

— Как по-твоему, кто их кормит, этих? — спросил он враждебно.

— Телевидение, — ответила Донка, которая была в курсе светской жизни. — А вот и сама Лиззи.

В ресторан ввалилась большая компания небрежно одетых и плохо причесанных мужчин в потертых джинсах и грубых куртках из свиной замши. Среди них выделялась светловолосая красавица с великолепными ногами. Всем, кто сидел в ресторане, показалось, что она второпях забыла надеть юбку и явилась в очень коротких белых штанишках, туго ее обтягивающих. Видимо для компенсации, на ней были высокие до колен сиренево-розовые охотничьи сапоги. Компания прошла мимо их столика, оживленно тявкая по-итальянски, и скрылась в соседнем отделении. Кишо вздохнул и облизнулся.

— И что они тут делают? — спросил он.

— Как, неужели не знаешь? — удивленно спросила Донка. — Снимают «Дворянское гнездо»… Я тоже там играю, — добавила она неуверенно.

Молодые люди расхохотались.

— Тебе играть только в чем-нибудь вроде «Село близ завода», — сказал Кишо, все еще облизываясь. — Но этот бездельник, видно, совсем о нас забыл.

И правда, усатый официант просто перестал замечать их столик. Напрасно они делали ему знаки, которые издалека можно было принять за попытку взлететь, тот словно бы ничего не видел. Лишь когда Кишо, разъярившись, выругался, тренированное ухо официанта, видимо, уловило что-то, потому что он приблизился и выжидательно остановился поодаль.

— Еще бутылку! — сказал Кишо. — Со льдом, разумеется…

— Льда нет! — холодно ответил официант и удалился.

И правда, принес вино без льда, теплое и невкусное. Девушки попросту от него отказались, Сашо с трудом выпил бокал.

— Раз так — пойдем отсюда! — сказалон. — Здесь и без того стало слишком шумно.

— Оставить бутылку этому негодяю! — выкатил глаза Кишо. — И речи быть не может, с места не сдвинусь, пока не выпью все до последней капли.

И он сердито придвинул к себе бутылку. Девушки поддержали Кишо — нечего им потакать, пусть допьет вино. Им было интересно здесь, в этой светской среде, которую они могли видеть только в зарубежных фильмах. Сашо встал и принес себе из бара стакан виски, доверху забитый льдом. Пока он студил себе горло, Кишо молча хлестал вино бокал за бокалом и совсем забыл об остальных. Донка, вытянув шею, как молоденький жираф, не спускала глаз с соседнего столика. И время от времени тихонько просвещала подружку. «Тот, толстячок — Вилли. Рядом с ним — его брат Эдди, у него искусственные волосы. А это Леа, помнишь ее?.. Сейчас она поет за границей… Да, да, та самая, а что?.. Нет, ничего. Этот, рядом с ней, беззубый, правда беззубый, носит за ней сумку, когда та случайно отправится за покупками. Я была у них, угощали блинчиками. Страшная сплетница… А это — знаменитый Хачо…»

— Кто Хачо? — уловив что-то, вмешался Кишо.

— Ты знай себе пей… Криста, тебе не скучно?

— Нет, мне очень интересно, — ответила девушка.

— А этот рядом с ними, волосатый… — продолжала Донка.



— Оставьте его, у меня тоже есть волосы, — сказал Сашо. — К тому же я наполовину сирота и заслуживаю хоть немного внимания… Не очень-то прилично забывать о собственных кавалерах и глазеть на чужие столы.

— Разве в эту игру еще играют? — спросила Донка. — В дам и кавалеров, я имею в виду.

— Я думаю, здесь это положено.

— Прекрасно, тогда пригласите меня танцевать.

Сашо поколебался.

— Не решаюсь, — неуверенно пробормотал он. — Мы будем похожи на диаграмму. Скажем, температур июля. Высокая колонка, то есть вы — максимальная температура. Низкая, то есть я — минимальная.

— Не выдумывайте! — сказала Донка. — Будем мы танцевать или нет? Знаете, как у меня чешутся копыта!

— Будем, если поедем к нам на дачу… Там есть чудесный французский коньяк… И танцевать можно до упаду.

Постепенно эта идея овладела всеми, хотя Криста вначале воспротивилась. Но тут пришлось дожидаться, пока Кишо допьет свою бутылку, что оказалось не так уж просто. Теплое вино шло плохо, хотя Сашо отдал ему свой лед. Затем пришлось еще раз десять изобразить попытку взлететь, пока официант не соблаговолил к ним подойти. Быстро и небрежно, с достойным Пикассо артистизмом он набросал счет и безошибочно сунул его Сашо. Тот только взглянул на него и, не сказав ни слова, расплатился. У Кишо чуть не вылезли глаза от изумления.

— Послушай, да этот тип нагрел тебя самое малое на десятку. Почему ты не проверил счет?

— Нарочно! — смеясь, ответил Сашо. — Кто проверяет счета, всегда просчитывается!.. Эта сентенция, по словам матери, принадлежит моему отцу… А он был всего лишь портным.

С тысячью предосторожностей они уселись в старый «форд-таунус», стараясь не попасться на глаза представителям автомобильной инспекции. Запахло настоящим приключением. Донка молча торжествовала. Машина помчалась с гангстерской скоростью, мотор яростно ревел. Минут пятнадцать они удирали от невидимого врага и наконец оказались за городом, где Сашо благоразумно сбавил скорость. Сидевшая рядом с ним Криста совсем скисла. Ночь темная, нигде ни огонька — куда же это их везут?

— А этот чертов барак, который вы называете дачей, еще далеко? — заговорила Донка.

— Минут десять.

— Проигрыватель там есть? — спросила Криста.

— Можете не волноваться, — с досадой сказал Сашо. — Подкуйте лучше свои копытца.

— Дитятко, — снова обратилась к нему Донка, — не жалей ни о чем, нет смысла. По этой жизни нужно идти с поднятой головой и прямо вперед…

— Хоть по клумбам, — подсказал Кишо.

— Вот-вот. А если кто-нибудь из этих двоих попробует тебя обидеть, я им такого задам,что…

Никто не обращал на нее внимания — автомобильные фары просто разметали пустоту. Когда они наконец подъехали к даче, Донка снова встревожилась.

— Но послушайте, где-то здесь живет один из друзей отца.

— Ну и что? — рассердился Кишо. — Не будить же его среди ночи, чтоб он тобой полюбовался!

Вскоре по стеклам машины застучали ветки.Кишо отпер ворота, и машина въехала на заросший травой двор, утопавший в черных тенях деревьев. Сашо включил верхние фары, и дача, словно привидение, внезапно засияла перед ними белыми стенами.

— Господи, да это действительно настоящая дача! — изумленно воскликнула Донка.

Когда через некоторое время они уселись за красивым круглым столиком, настроение у всех быстро поднялось. Коньяк оказался греческим — старый превосходный «Метакса» с пятью звездочками, сладковатый, но с чудесным ароматом. И обстановка была очень приятной — элегантная и в то же время уютная. У Сашо мелькнула смутная мысль, что тетка вряд ли бы так старалась, если б знала, что сейчас… Но не стоит об этом думать, не такая уж она была плохая женщина. Выпили по несколько рюмок, включили музыку. Оказалось, что это Бах в обработке для джаза. Кишо и Донка, извиваясь, словно резиновые, уже отплясывали на синем бобрике пола.