Птицы небесные

Роза, школьница с глазами, в которых застыл ужас, до наступления темноты не отрывала лица от окна, за которым маялся с таким же перепуганным лицом ее одноклассник.

Марине врачи запретили рожать из-за больного сердца, к тому же у нее уже есть сын. К ней нянечки и сестры относились с большим сочувствием, чем к другим.

У Нины трое детей и пьяница муж, живут в коммуналке, рожать четвертого было бы чистым безумием.

…Катя привела ее сюда и обеспечила всем, по ее мнению, необходимым: снотворным на ночь, притупляющим все чувства еще на сутки вперед, чистым бельем, фруктами, минеральной водой и детективом «Щупальца Спрута».

Наташа отдала снотворное Розе, объяснив ей жестами, что так будет легче, и школьница наконец уснула.

Чувство, что она скоро совершит страшное преступление, за которое потом исказнит себя, не покидало Наташу. Катя уверяла, что в животе у нее червяк, который ничего не чувствует, но Наташа не верила. Ужас сковал ее душу. Она готова к любой физической боли, но нравственная пытка настолько чудовищна, что по сравнению с ней все кажется ерундой.

Лучше бы дыба. Лучше испанский сапог. Лучше все самое ужасное пусть делают с нею, но не с невинным существом.

У нее стучали зубы.

Эта страшная для Наташи минута стала звездным часом в жизни вахтерши Клавдии Петровны.

Клавдия Петровна ночью могла отпереть дверь отделения лишь в одном случае: если бы ей предъявили удостоверение КГБ или милиции.

Но физиономии Москалева и Севостьяновой были в тысячу раз внушительнее этих почтенных документов, а именно они возникли, как во сне, за стеклянной дверью вестибюля.

Клавдия Петровна и не заметила, как обычно заедавший замок раскрылся и вошли две знаменитости с двумя какими-то девчонками.

Клавдия Петровна уже протягивала бланки описи вещей вновь поступивших пациентов для автографа. Москалев велел расписаться также Софье и Жанне, представив их как будущих звезд. Юлия Севостьянова сняла с себя легкий шарфик и повязала им мощную шею Клавдии Петровны, после чего вся четверка — Кратов держал на улице такси, — сопровождаемая вахтершей, на цыпочках вознеслась на второй этаж, и вот в палате номер 11 вспыхнул свет.

— Эта! — ткнул пальцем в Наташу Москалев.

Операция заняла считанные секунды.

Юлия перекладывала содержимое тумбочки Наташи на общий стол.

Софья сдернула с Наташи одеяло, а Жанна надела ей тапочки.

Наташа, зарыдав, протянула руки к Москалеву. Петр Владимирович подхватил ее.

— Однако ты, мать, разъелась, — констатировал он, вынося ее из палаты.

— Вы только уж больничное верните завтра, — бежала за ними Клавдия Петровна, — а мы вам утром ее вещички соберем.

— Теперь пойдут по Москве разговоры, что Москалев обрюхатил свою студентку, — рассуждал в такси Москалев, пока Юлия утешала бившуюся в рыданиях Наташу. — У нее, стервозы, тоже ямочки на щеках, как у меня, и у пацана будут ямочки. Точно, припишут мне пацана. Юлька, ты свидетель, я ни сном ни духом, как говорится… Ну что, едем ко мне…

— Ну уж нет, — сурово произнесла Софья. — Везите в общежитие. Мы там с нее глаз не спустим. Под конвоем будем водить на занятия.