Страница 9 из 66
Внизу, как положено, росчерк покойного профессора, оттиск личной печатки Хомяка и дата… семилетней давности.
В первый момент ничего не понимаю. Затем перечитываю текст, задерживаясь на каждой строке.
Ага, вот оно!
И даже заботливо подчеркнуто:
«…нарушение технологий сборки и/или использование некондиционных материалов в процессе изготовления…»
Кладу листок с отчетом на широкую ручку дивана и чувствую волну жара, медленно поднимающегося к сердцу.
Нарушения технологий быть не могло. Это ясно. Значит, проект «Айвенго» с самого начала лепили из первого попавшегося дерьма, тратя копейки, и поздно спрашивать, на чьих счетах осели бюджетные средства. Значит, меня водили за нос, как новорожденного теленка. Мало того. Семь лет назад спутник слежения дал сигнал о поломке объекта, но информация не пошла дальше господина генерального администратора. Хомяк не счел нужным ставить меня в известность, и все эти семь лет на баланс отдела аккуратно поступали деньги, уходя в никуда. Мне же доставались только липовые отчеты – письменные, которые, оказывается, годны только на подтирку, и аудиовизуальные, не годные вообще ни на что…
Жар схлынул, сменившись морозным ознобом.
Стоимость объекта – один миллиард восемьсот миллионов с мелочью. Новыми. Плюс семь лет работы вхолостую – по тридцать восемь с небольшим миллионов в квартал новыми же. Итого, даже округляя вниз, два миллиарда восемьсот тридцать шесть миллионов. Треть годового бюджета Конфедерации.
С учетом смягчающих обстоятельств – четвертак на латониевых копях Антарктиды.
Плюс огласка.
Я представил себе лица дочерей и понял: выход есть.
– Господин генерал-лейтенант, – глотка была шершава, как пемза, слова продирались наружу с ощутимой болью. – Прошу…
– Ма-алчать! – Голос шефа хлестнул от окна – наотмашь, пощечиной. – Застрелиться решил, юнкер? Может, еще и с признанием, курсистка гребаная? Не выйдет! – Маэстро чуть смягчил рык. – Думать надо, а не истерики закатывать. Я, кстати, уже подумал…
Последняя фраза прозвучала без всякого пафоса, скорее, пожалуй, буднично, именно это обыденное спокойствие привела меня в чувство; именно таким тоном говорил мой взводный в развалинах Кашады, за три минуты до начала прорыва.
– Выпей, юнкер, – короткий кивок в сторону стола. – Можешь из фужера, не помешает. А поговорим позже, когда народ подтянется. Кстати, вот и народ. Взгляни!
…Что и говорить, зрелище было уникально красивым.
Два аэроджипа, спаркой вынырнув из легких перистых облаков, прочертили над лесом щегольской вираж, зависли над посадочной площадкой, помедлили и синхронно приземлились обочь генеральского летуна.
Ни дать ни взять почетный караул.
Или конвой.
Слева – обтекаемый матово-зеленый «Клен», модель из последних, очень и очень не дешевая, хотя, разумеется, классом куда ниже представительского «UFO».
На фюзеляже – тройка бубен.
Смуглянка…
Справа – хищно вытянутый, акулоподобный «Дутар», сверхскоростник выпуска пятилетней давности, кошмар туриста и мечта гонщика.
Вокруг кабины обвился кольцами желтый дракон.
Ромео…
Вся группа «Тэта» в сборе, не считая погибших при исполнении и Кузнечика. Но мертвые мертвы, а моему первому заму по должности не положено присутствовать на коллегии Департамента.
– Прибыли. Пойду встречать, – сказал Маэстро, и голос его вновь сделался не по-хорошему весел. – Ты уже в курсе, так что иди пока наверх, отдохни. Потом посидим все вместе. Помозгуем. Глядишь, и споемся. Ведь не впервой, а?
Он искоса поглядел на меня.
Я кивнул.
– Не впервой. Споемся.
Экка вторая,
свидетельствующая о том, что нет в мире ничего прочнее памяти детских лет
Пурпурные, с золочеными грифонами на полотнищах ворота дворца Великого пребывания широко распахнулись. На площадь выехал всадник, поднял серебряную трубу, приставил ее к пунцовым устам, и протяжные звуки понеслись по ближним улицам, скликая людей лицезреть выезд владыки. Следом за всадником показалась конная, потом пешая императорская стража, за нею – знаменосцы. На посеребренных древках проплывали полотнища с изображением алого феникса, белого единорога, черного орла, золотого сокола, а за этими и многими иными знаменами несли огромное синее полотнище с изображением золотой змеи, впившейся в собственный хвост, – штандарт Вечности, главный стяг Империи. Лошади в золоченой упряжи, крытые златоткаными попонами, тянули повозку, искусно выполненную в виде пятиярусного храма Единого – каждый ярус окрашен в один из пяти изначальных цветов: синий цвет небес, желтый цвет светила, белый цвет воды, черный цвет земли и красный цвет крови. С золотых, слегка загнутых вверх карнизов свешивались хрустальные колокольчики и подвески из жемчуга, горного нефрита, бесценного глубоководного перламутра. По углам квадратной повозки на высоких стойках блестели чешуей золотые вислоусые драконы. За повозкой двигались носильщики, плавно и бережно держа на мускулистых плечах крытые носилки; из окошек надменно выглядывали холеные лица сановников. Блистая зерцалами, замыкала шествие конная и пешая стража. Люди вставали на колени вдоль обочин улицы, били земные поклоны, благоговейно простирали руки к императорскому экипажу с наглухо затянутыми занавесями…
Вновь запела труба, но на сей раз трели ее были нежны, зовущи.
«Расходитесь, почтенные мужи, – звенело серебро, – возвращайтесь в свои лавки и мастерские, в пекарни и харчевни; пусть каждый из вас займется своим делом, и да пребудет с вами благодать Вечного! Оставайтесь на месте, прекрасные женщины Новой Столицы, – переливалось в воздухе серебро, – ибо так угодно владыке!»
Словно волна пробежала по коленопреклоненной толпе.
Горожане поднимались, отряхивали брюки и платья. Мужчины, пятясь и кланяясь, отступали к стенам домов и торопливо, бочком-бочком исчезали в проулках. Дамы охорашивались, расправляли пышные юбки и, откинув вуали, кокетливо закручивали локоны за ушки. Некоторые прелестницы, по молодости лет балованные, а потому вольнодумные, пытались улизнуть вслед за мужчинами, но не тут-то было: окрыленные надеждою отцы и супруги удерживали строптивых локтями и щипали их за бочок, раздраженно шипя: «Не ерепенься, дура, не убудет от нас за разок-то. А ежели даст Вечный счастья, ноги тебе мыть буду! – И, подумав, добавляли: – И воду пить!»
Право на Выбор есть Право на Выбор.
Тут уж не до целомудрия…
В царствование нынешнего владыки – жизнь! здоровье! сила! – не часто выпадает простонародью такой случай. Всезнающая молва уверяет: Император хоть и молод, хоть и хорош собою, однако, в отличие от батюшки, покойного Гьона Целомудрика, за глаза прозванного Жеребищем, не сластолюбив, чем весьма огорчает ухоженных дворцовых красавиц. Похоже на правду! Ведь за девять лет лишь дважды пользовался он Правом на Выбор, а по достоверным слухам, подумывал даже его и отменить.
Однако – не отменил, ибо даже низшие из верноподданных имеют право на толику монаршей милости, и семейство избранницы обретает ее с лихвой: купцам – льготы, ремесленникам – дворцовые заказы, шляпы со значком в виде лихо закрученного рога, указывающие на особый статус обладателя, и обряд посвящения Вечному первого ребенка, рожденного после Дня Выбора, в личном святилище Императора.
Какой почет! Какая слава! Какой явный знак благоволения Вечного! Какая возможность утереть нос кичливым соседям и удачливым конкурентам!
Вот и стоят милые дамы по обочинам, сидят в носилках, выглядывают из крытых лектик, и каждая норовит так повернуть свое хорошенькое (или не очень) личико, чтобы владыка увидел его в самом выгодном ракурсе, и только окошечко одного-единственного, строгого – ни украшений, ни гербов – чернолакового паланкина по-прежнему завешено неподвижной тяжелой тканью.
Радостно, звонко вскрикивают трубы. Тягучий шепоток предвкушения пробегает по замершим обочинам.