Доспехи бога

Холоднее.

Шаг в сторону.

Еще холоднее.

Три шага назад.

Теплее.

Еще теплее.

Горячо.

Вернулся на старое место.

Ну и?..

Среди перепутанных камышей гнусавым баритоном возопило нечто. В воздух, хлопая перепончатыми крыльями, вознеслась странного вида птица – то ли мелкий голубь, то ли крупный воробей. Но цвета фламинго. И шея такая же.

Я проводил ее взглядом.

Фауна, однако…

Жарко!

Вот она, та самая точка. Объект обязан быть здесь: крохотный костер на запястье полыхает вовсю.

Начинает стучать в висках, сперва тихонько, но с каждой секундой все сильнее, все громче. Встряхиваю головой. Иногда это помогает. Но не сейчас. Стук нарастает, наливается медью, отдается в затылке вязким, тяжелым рокотом меди.

Бом!..

Бом-м!..

Бомммм!..

Часть II

Зарево в небесах

Глава 1

Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать!

Такое подчас бывает с каждым: положишь некую нужную, но не всегда вещь на конкретное, для нее одной определенное место, так, чтобы уж точно не спутать и не забыть, а потом, когда придет нужда, глянешь – и нет ее. И стоишь тогда идиот идиотом, тупо почесывая в затылке: ну где же оно, где?.. ведь точно помнится, наверняка: тут она была, родимая, тут – и нигде больше!.. вот еще вчера вечером видел ее, проклятую!.. и не вечером даже, а нынче утром, вот только что, пять минут назад, когда шел чистить зубы, – видел же ее, видел!.. так где же?!

Потом, когда ты уже готов биться головой об стенку, когда домочадцы шарахаются по сторонам, а богоданная половина, растопырив перышки, уже почти начала контратаку, пропажа, как правило, находится, причем, что обиднее всего, в самом, казалось бы, мало приспособленном для этого месте…

Можно, впрочем, найти и раньше, если искать тщательно, разумеется, без дурацкой беготни по лесу с ауканьем.

Но прежде всего следует сообщить о форсмажоре шефу.

По личному каналу.

Положено, правда, сбрасывать отчеты на центральный терминал, но, к счастью, инструкции пишутся людьми, при нужде плюющими на них с выше даже лаврской колокольни. В противном случае Департамент давно увяз бы в никому не нужной переписке. Кем-то сказано: по инструкции хорошо только помирать, но лично я не согласен и с этим.

Когда-то давным-давно на улицах орущей и горящей Кашады Серега крикнул нам: «Бегите!» – а сам залег за кладбищенской оградкой, но я все медлил, и Маэстро тоже медлил, хотя оба понимали – оставаться в часовне нельзя ни в коем случае; Серега, повернувшись, еще раз крикнул: «Да беги же…» – и выматерился; глаза у него были бешеные, а из-за поворота уже выруливали, перхая соляркой, бэтээры с парнями в черных капюшонах, и все это было до омерзения не по инструкции, поскольку инструкция предполагала в подобных случаях «серию корректных консультаций, ни в коем случае не нарушающих обязательства перед дружественной державой». Иными словами, нам недвусмысленно предлагалось подставить глотки под кривые ножи мюридов Бубахая. «Вице-лучший друг Федерации» не пожелал быть рабом инструкций, он повелел резать министров, верных «лучшему другу», штурмовать посольский квартал и брать побольше заложников; Кашада агонизировала, а группа «Тэта» была уже не в силах что-то изменить, тем паче что половину личного состава накрыло прямым попаданием фугаса. В трех сотнях метров, в разбитом почти до фундамента посольстве нас ждали, но ждали зря, а Кузнечик закатил глаза и хрипло дышал, и у Сереги в руках дергался автомат, одолженный у подельчивого трупа на перекрестке… «Будем жить, ребята!» – заорал Серега в последний раз; Маэстро дал отмашку; я побежал, утягивая Кузнечика, и по пляжу сумел-таки выползти к окраинам…

Неделю спустя путч, известно, погасили, мюридов зачистили, сука Бубахай сгинул без следа в оазисах гостеприимного Халифата, а Серый Брат вернулся домой, уже упакованным в лакированный футляр с национальным орнаментом Республики Кашада: белые ромбы на сине-зеленом.

Вот так-то. А вы говорите – инструкция…

Запястье жгло уже совершенно невыносимо. Я расстегнул застежку, снял браслет и аккуратно положил его на землю. Чертов прибор полыхал костром все время, пока я по-собачьи рылся в палой, густо просоленной песком листве и, чтобы не чувствовать себя законченным идиотом, вспоминал Кашаду. Браслет старался убедить меня: «Айвенго» здесь, я просто не вижу его, как Гамлет не видел папиной тени после третьих петухов.

И не зря.

Моя добыча оказалась куда как скромна, но, по крайней мере, стало ясно: ни я, ни браслет не сошли с ума, а объект не стал призраком.

Микрочип. Вот и все, что я нашел.

Нет, вру.

Назад к модулю я двинулся в обход, по удобной тропе. И нашел Оллу.

Даже не Оллу еще, а просто дрожащий, чудовищно грязный комочек, жалобно попискивающий в колючем кустарнике; она, судя по всему, давно уже запуталась там и сперва не сумела вырваться из цепких крючочков, а потом силы иссякли, рассудок затуманился, и девочке осталось только одно: умирать…

Лет десять, может, чуть меньше.

Бросились в глаза волосы: длинные, чуть вьющиеся, тепло-золотого цвета, почти как у Старшей в глубоком детстве, только очень грязные, слипшиеся: видимо, малышка провела в чаще несколько суток. Глаза тоже знакомые, я даже замер, когда увидел; редкие глаза: не синие, не серые, не зеленые, а всего понемножку, и все переливается.

И в глазах этих – пустота.

Ни страха, ни удивления, ни радости.

Ничего.

Вообще.

Тяжелейший шок. И переохлаждение.

В девяти случаях из десяти такие не выживают.

Но я недаром Ирруах дан-Гоххо, третий в десятке лучших студиозов курса, чьи имена по заслугам вписаны в почетные матрикулы Борсонны, а к тому же еще и уроженец западных краев, где каждый второй, если не каждый первый, сведущ в искусстве отпугивания смерти; а моя глубокоуважаемая матушка, между прочим, урожденная дан-Бакаппа, и род ее спокон веку славится похвальной склонностью к изучению натуральных наук…

Короче говоря, я – хороший лекарь.

Тем более что все сотрудники Департамента, вплоть до начинающих фельдкурьеров, в обязательном порядке сдают экзамен по мануальной терапии, причем с некоторых пор уходящим на задание во Внешние Миры не позволяется брать в дорогу ничего, кроме собственных пальцев да набора иголок. Раньше было не так, но после пары печальных накладок еще в «институтские» времена премудрое начальство упростило себе бытие, здраво рассудив, что тот, кто умеет пальцем успокоить человека, обязан владеть и обратной методой.

Случай оказался не из легких.

Я долго массировал находке виски, обрабатывал позвоночник, мял мочки ушей, но все без толку. Ее уже почти не было; в какой-то момент даже прервалось дыхание, и я почти две минуты удерживал ее на себе, не позволяя уйти окончательно. Потом она вздрогнула всем телом – и ожила. Дернулась, опять обмякла, но теперь – совсем иначе, закрыла глаза, уронила голову на траву и задышала еще не очень глубоко, но почти ровно. Судя по всему, ничего необратимого не случилось; снять шок я успел вовремя, хотя и на последней грани возможного: какие-то изверги очень крепко напугали девочку. И не только напугали: на разбитых губах темной коркой запеклась кровь, а под ничего не скрывающими обрывками некогда голубого платьица синели, желтели и лиловели жутковатые кровоподтеки, омерзительно похожие на отпечатки человеческих пальцев. Впрочем, рассмотреть все в подробностях мне удалось много позже, уже под надежной защитой поля и стен «Хамелео», а пока что я просто понес ее на руках; это было совсем не трудно, она весила куда меньше Кузнечика. Спутавшиеся волосы метелкой волочились по траве – я подхватил их и перекинул ей на грудь…

Вымытая и переодетая, она заснула практически сразу: анатомия туземцев, как ни удивительно, почти копия анатомии homo sapiens, и земная акупрессура оказывает здесь совершенно предсказуемое воздействие. Заснула крепко, хотя и не очень спокойно; это, впрочем, было вполне предсказуемо и опасений не внушало.