Великолепное Ориноко

Два других индейца оставили миссию с приказанием осмотреть саванну в сторону истоков Ориноко, так как не могло быть, чтобы Альфаниз спустился прямо к реке.

С рассветом эти два индейца, сделавшие конец в 25 километров, вернулись в Санта-Жуану. Они не нашли квивасов, но, во всяком случае, узнали от нескольких индейцев бравос, встреченных ими в саванне, что шайка направилась к Сьерра-Париме. Альфаниз, значит, хотел достичь истоков Ориноко, намереваясь напасть на лагерь Монуар.

Таким образом, его можно было захватить у Сьерра-Паримы и избавить территорию от этого сброда каторжников.

Солнце только что встало, когда отец Эсперанте покинул миссию.

Его отряд состоял из сотни гуахарибосов, специально обученных владеть современным оружием. Эти храбрые люди знали, что они идут против квивасов, своих давнишних врагов, и не только для того, чтобы их рассеять, но и чтобы истребить их всех до одного.

Около двадцати индейцев были верхами и охраняли телеги с провиантом на несколько дней.

Поселок был оставлен под начальством брата Анжелоса, который через разведчиков должен был по возможности поддерживать сношения с экспедицией, Отец Эсперанте ехал верхом во главе своего отряда, одетый в более удобный костюм, чем миссионерское платье. На нем была полотняная каска, сапоги; у седла висел двухзарядный карабин, за поясом был револьвер.

Он ехал молчаливый и задумчивый, нравственно потрясенный, стараясь скрыть свое волнение. Сообщения молодого индейца путались у него в голове. Он был точно слепой, который прозрел, но разучился видеть.

Выйдя из Санта-Жуаны, отряд направился черев саванну к юго-востоку. Привыкшие к ходьбе индейцы шли быстрым шагом, не задерживая верховых.

Почва постепенно понижалась; подъем ее начинался лишь с приближением к Сьерра-Париме. Эта болотистая местность, наполняющаяся водой лишь в дождливое время года, представляла теперь, вследствие сухой погоды, довольно твердую почву, что позволяло идти по ней, не делая обходов, Дорога шла под острым углом к той, по которой Гомо вел Жака Хелло и его спутников. Это был кратчайший путь от миссии к горным массивам Паримы. По некоторым признакам можно было 1заметить, что здесь недавно прошел значительный отряд, Гуахарибосы, таким образом, удалялись от Рио-Торриды, которая текла к юго-востоку… На их пути встречались маленькие притоки этой реки с левой стороны. Пересохшие, они не представляли никакого препятствия движению. Приходилось только избегать некоторых водоемов, наполненных стоячей водой.

После получасовой остановки в полдень отец Эсперанте двинулся дальше: отряд так торопился, что около пяти часов гуахарибосы остановились у подножия гор Паримы, недалеко от того места, где поднимается гора, названная Шаффаньоном горой Фердинанда Лессепса.

Тут замечены были следы недавно оставленного лагеря. Остывшая зола, остатки еды, смятая трава свидетельствовали, что какие-то люди здесь провели прошлую ночь. Таким образом, не могло оставаться сомнений, что квивасы Альфаниза — а значит, и пленники — направлялись к Ориноко.

Во время привала, который продолжался час и дал возможность покормить лошадей, отец Эсперанте прохаживался в стороне от лагеря.

Все его мысли сосредоточились на этих двух именах, которые произнес молодой индеец.

— Сержант Мартьяль, — повторял он. — Сержант здесь и направляется в Санта-Жуану!

Затем он переносился мыслью к Жану Кермору. Кто был этот юноша? У полковника не было сына! Нет! Гомо ошибся! Во всяком случае, там были пленные французы, соотечественники, которых нужно было освободить из рук квивасов!

Отряд снова двинулся в путь и около шести часов достиг правого берега Ориноко, Эта часть Сьерры была покрыта старыми деревьями, которым суждено было пасть от собственной ветхости, так как никакой дровосек не пошел бы, конечно, с топором в эту отдаленную область.

Место казалось совершенно пустынным. Ни одна пирога, никакая лодочка не могли бы подняться сюда в засуху, и фальки должны были остановиться на пятьдесят километров по течению ниже.

Эти пятьдесят километров — если бы гуахарибосы были воодушевлены таким же рвением, как и их начальник, — могли быть пройдены за ночь, и отряд прибыл бы к лагерю пика Монуар с рассветом. Заблудиться было невозможно. Достаточно было идти вдоль правого берега реки, высохшие притоки которой не представляли препятствия.

Отцу Эсперанте не нужно было даже спрашивать индейцев, хотят ли они сделать это усилие. Он встал и двинулся вперед. Всадники и пешеходы двинулись за ним.

Ориноко, весьма узкое в своем начале, не превышало в этом месте нескольких метров ширины и текло между крутыми берегами из глины и скал. На этом протяжении, в пору сильных дождей, пирога могла подняться по течению, только пройдя несколько порогов, и притом ценой больших усилий.

Около 8 часов вечера, с наступлением темноты, гуахарибосы перешли вброд Креспо, названный так на карте французским путешественником в честь президента Венесуэльской Республики.

Солнце зашло на чистом небе, скрывшись за безоблачным горизонтом, и звезды должны были скоро поблекнуть при свете восходящего полного месяца.

Пользуясь светлой ночью, гуахарибосы могли сделать быстрый и большой переход. Их не стесняли даже травянистые болота, в которых в темноте можно было завязнуть по пояс.

На рассвете, около пяти часов утра, отец Эсперанте достиг поворота реки, в 12 километрах от устья Рио-Торриды.

Меньше чем в три часа он мог добраться теперь до Паршаля и оставшихся у пирог гребцов.

К юго-западу, на другом берегу Ориноко, виднелся пик Монуар, вершина которого освещалась первыми лучами солнца.

Об отдыхе — хотя бы на час — не было и речи. Если квивасы направились вдоль реки, чтобы достичь лагеря, то были ли они еще там или, разграбив пироги, ушли в саванну?.. Кто знает, может быть, Альфаниз и решил привести в исполнение свой план: вернуться на западную территорию Венесуэлы, уведя с собой и пленников?..

Шли уже около часа, и отец Эсперанте, конечно, не сделал бы привала, не достигнув устья Торрмды, если бы около 6 часов утра не случилось одного происшествия.

Молодой индеец шел по берегу шагах в пятидесяти впереди отряда. Он старался проследить путь квивасов. Вдруг он остановился, нагнулся к земле и крикнул.

В этом месте, у основания дерева, лежал на земле человек — не то мертвый, не то заснувший.

При крике Гомо отец Эсперанте погнал свою лошадь и немедленно догнал молодого индейца.

— Это он… он! — кричал юноша.

— Он? — воскликнул отец Эсперанте.

Он спрыгнул на землю и подошел к лежавшему человеку.

— Сержант… сержант Мартъяль! — воскликнул он.

Старый солдат с простреленной грудью, может быть мертвый, лежал на этом месте, залитом кровью.

— Мартьяль… Мартьяль!.. — повторял отец Эсперанте, из глаз которого текли крупные слезы.

Он стал поднимать несчастного и наклонил свое лицо к его лицу, стараясь уловить признаки дыхания… Затем он произнес:

— Он жив!.. Жив!

В самом деле, сержант Мартьяль слабо вздохнул. В этот момент его рука поднялась и снова бессильно опустилась. Затем его глаза на секунду раскрылись, и он взглянул на миссионера…

— Вы… полковник!.. Там… Альфаниз!..

И он потерял сознание, произнеся эту отрывистую фразу.

Отец Эсперанте поднялся, охваченный страшным смущением, теряясь в мыслях и догадках. Сержант Мартьяль тут… но кто тот юноша, который отправился с ним на розыски своего отца и которого не было с ним?.. Почему оба они в этой отдаленной области Венесуэлы?.. Кто объяснит ему все эти непонятные вещи, если несчастный умрет, не сказав больше ни слова?.. Нет, он не умрет!.. Миссионер спасет его еще раз, как он уже спас его однажды на поле сражения… Он будет бороться со смертью…

По его приказанию подъехала одна из телег, и сержант Мартьяль был уложен в нее на подстилку из травы. Ни глаза, ни губы его не открылись. Но слабое дыхание все же колебало его грудь.

Движение вперед продолжалось. Отец Эсперанте держался около телеги, где лежал его старый товарищ по оружию, узнавший его после такой продолжительной разлуки, — сержант, оставленный им четырнадцать лет назад в Бретани, которую полковник Кермор покинул с мыслью никогда не вернуться!.. И вот он находит его здесь, в этом потерянном краю… раненого… может быть, рукой этого негодяя Альфаниза…