Страница 4 из 62
– Дик! – воскликнул он, впрочем, без особенного удивления.
– Он самый, – заявил Кеннеди.
– Как это ты, дорогой Дик, в Лондоне в разгар зимней охоты?
– Да! Я в Лондоне.
– Для чего же ты приехал?
– Помешать неслыханному безрассудству!
– Безрассудству? – переспросил доктор.
– Верно ли то, что говорится в этой газете? – спросил Кеннеди, протягивая другу номер «Дейли телеграф».
– Ах, вот оно что! Эти газеты, надо сказать, довольно-таки нескромны. Но присядь же, дорогой Дик.
– И не подумаю! Скажи, ты в самом деле затеял это путешествие?
– В самом деле. У меня многое уже готово; и я… – И где же оно? Я разнесу, разобью все вдребезги!! Милый шотландец не на шутку вышел из себя.
– Успокойся, дорогой Дик, – заговорил доктор. – Я тебя понимаю. Ты обижен на меня за то, что я до сих пор не ознакомил тебя с моими проектами…
– И он еще зовет это своими проектами!
– Видишь ли, я был чрезвычайно занят, – продолжал Фергюссон, не обращая внимания на возглас Дика. – У меня уйма дел, но успокойся же: я ведь непременно написал бы тебе, прежде чем уехать…
– Очень мне это важно! – перебил его Кеннеди.
– …по той простой причине, что я намерен взять тебя с собой, – докончил Фергюссон.
Шотландец отпрянул с легкостью, которая могла бы сделать честь серне.
– Послушай, Самуэль, не хочешь ли ты, чтобы нас обоих заперли в Бедлам[7]?
– Именно на тебя я рассчитывал, дорогой мой Дик, и остановился на тебе, отказав очень многим. Кеннеди совершенно остолбенел.
– Если ты послушаешь меня в течение каких-нибудь десяти минут, – спокойно продолжал Фергюссон, – то, поверь, будешь мне благодарен.
– Ты говоришь серьезно?
– Очень серьезно.
– А что, если я откажусь сопровождать тебя?
– Ты не откажешься.
– Но если все же откажусь?
– Тогда я отправлюсь один.
– Ну, сядем, – предложил охотник, – и поговорим спокойно. Раз ты не шутишь, дело стоит того, чтобы его хорошенько обсудить.
– Только если ты ничего не имеешь против, обсудим его за завтраком, дорогой Дик.
Друзья уселись один против другого за столиком, на котором возвышались гора бутербродов и огромный чайник.
– Дорогой мой Самуэль, – начал охотник, – твой проект безумен. Он невозможен. В нем нет ничего серьезного и осуществимого.
– Ну, это мы увидим. Сначала испробуем, – отозвался доктор.
– Но пробовать-то именно и не надо, – настаивал Кеннеди. – А почему, скажи на милость?
– А всевозможные опасности и препятствия? Ты о них забываешь?
– Препятствия на то и существуют, чтобы их преодолевать, – с серьезным видом ответил Фергюссон. – Что же касается опасностей, то кто вообще гарантирован от них? В жизни опасности на каждом шагу. Может быть, опасно сесть за стол, надеть на голову шляпу… Чему быть, того не миновать; в будущем надо видеть настоящее, ведь будущее и есть более отдаленное настоящее.
– Ну вот, – сказал Кеннеди, пожимая плечами. – Ты всегда был фаталистом.
– Да, всегда, но в хорошем смысле этого слова. Так не будем же гадать, что готовит нам судьба. Вспомним-ка добрую английскую пословицу: «Кому суждено быть повешенным, тот не рискует утонуть».
На это сказать было нечего, но Кеннеди все же нашел немало возражений, слишком длинных для того, чтобы их здесь приводить.
– Ну, хорошо, – заявил он после целого часа препирательств, – если ты уж во что бы то ни стало хочешь пересечь всю Африку, если это совершенно необходимо для твоего счастья, то почему не воспользоваться для этого обычными путями?
– Почему? – спросил, воодушевляясь, доктор. – Да потому, что до сих пор все такие попытки терпели неудачи. Мунго Парк был убит на Нигере, Фогель исчез бесследно в стране Вадаи, Оудней умер в Мурмуре, Клаппертон – в Сокото, француз Мэзан был изрублен на куски, майор Ленг убит туарегами, Рошер из Гамбурга погиб в начале тысяча восемьсот шестидесятого года. Как видишь, длинен список мучеников: немало жертв понесли мы в Африке. Очевидно, невозможно бороться со стихиями, с голодом, жаждой, лихорадкой, с дикими зверями и тем более – с дикими туземными племенами. А если нельзя сделать что-либо одним способом, оно должно быть сделано другим: если нельзя пройти посредине, надо обойти сбоку или пронестись сверху.
– Вот это-то и страшно, – заметил Дик.
– Чего,же бояться? – возразил доктор с величайшим хладнокровием. – Ты ведь не можешь сомневаться в том, что я принял все меры предосторожности против аварии моего воздушного шара? Но даже случись с ним что-нибудь, и тогда я все же окажусь на земле, как всякий другой путешественник. Повторяю, мой шар меня не подведет, а об авариях не стоит даже и думать.
– Наоборот, как раз о них и следует думать.
– Нет, дорогой Дик. Я намерен расстаться со своим воздушным шаром не раньше, чем доберусь до западного побережья Африки. Пока. я на нем, на этом шаре, все становится возможным! Без него же я подвергаюсь опасностям и случайностям прежних экспедиций. С шаром мне не страшны ни зной, ни потоки, ни бури, ни самум, ни вредный климат, ни дикие звери, ни даже люди! Мне слишком жарко – я поднимаюсь выше; мне холодно – я спускаюсь; гора на моем пути – я ее перелетаю; пропасть, река – переношусь через них; разразится гроза – я уйду выше нее; встретится поток – промчусь над ним, словно птица. Подвигаюсь я вперед, не зная усталости, и останавливаюсь в сущности вовсе не для отдыха. Я парю над неведомыми странами… Я мчусь с быстротой урагана то в поднебесье, то над самой землей, и карта Африки развертывается перед моими глазами, будто страница гигантского атласа…
Слова Фергюссона тронули доброго Кеннеди, но вместе с тем у него закружилась голова от картины, нарисованной его другом. Он смотрел на Самуэля с восхищением и со страхом, и ему казалось, что он уже раскачивается в воздухе…
– Но постой-ка, постой, дорогой Самуэль, значит, ты нашел способ управлять воздушным шаром? – спросил Кеннеди.
– Да нет же, это утопия.
– Как же ты полетишь?
– По воле провидения, но во всяком случае с востока на запад.
– А почему?
– Да потому, что я рассчитываю на помощь пассатов, направление которых всегда одно и то же.
– Вот как… – проговорил в задумчивости Кеннеди. – Пассаты… конечно, в крайнем случае… пожалуй… быть может…
– Нет, не быть может, а наверное! В этом все дело, – перебил его Фергюссон. – Английское правительство предоставило в мое распоряжение транспортное судно. Вместе с тем условлено, что примерно к тому времени, когда я прибуду к западному берегу Африки, там будут крейсировать три или четыре судна. И вот не дальше как через три месяца я буду на Занзибаре. Там я наполню газом мой шар, и оттуда мы устремимся…
– Мы?.. – повторил Дик.
– Да. Неужели у тебя еще есть какое-нибудь возражение? Говори, друг Кеннеди.
– Возражение? Их у меня целая тысяча! Начнем хотя бы с такого: скажи на милость, если ты собираешься осматривать местность, подниматься и опускаться по своему желанию, то ведь тебе придется тратить газ. До сих пор, насколько мне известно, иного способа не было, а это всегда и служило препятствием для долгих путешествий по воздуху.
– На это, дорогой мой Дик, я отвечу тебе одно: я не буду терять ни одного атома газа, ни одной его молекулы…
– И ты сможешь по своему желанию снижаться?
– Смогу по своему желанию снижаться.
– Как же ты это сделаешь?
– А это уж моя тайна, дорогой мой друг. Положись на меня, и пусть мой девиз «Exscelsior» станет и твоим.
– Ну, ладно, «Exscelsior» так «Exscelsior», – согласился охотник, ни слова не знавший по-латыни.
Но в то же время он был твердо намерен всеми средствами противиться отъезду своего друга. Он сделал лишь вид, что согласился с ним, а в душе решил довольствоваться ролью зрителя. Самуэль же после этого разговора отправился наблюдать за приготовлениями к полету.
7
Бедлам – психиатрическая больница в Лондоне.